Пулемет для витязя - Антон Николаевич Скрипец

— Ты, боярин, знаешь, чьи интересы я блюду, — послышался знакомый, с нездоровым придыханием говор Путяты. — И не менее прекрасно знаешь, что велеть повиноваться князь мне не может. Если уж на то пошло, я могу именем гильдии приказать вам развернуться и убраться отсюда.

— Да что ты? — насмешливый тон нежданного гостя говорил лишь о том, что не зря Путята хотел покинуть город так срочно да тихо. — Что ж, валяй. Я погляжу, как справно княжьи люди начнут выполнять твои приказы. Али мечом нас заставишь уйти?

— Или уплыть. Говорят, если даже всадить топор в башку по самый черенок, тело все равно не пойдет ко дну. Всегда хотел это проверить.

Хват обладал редким умением находить нужные и подходящие слова. Особенно, если дело касалось самоубийства. Даже Путята, который внезапному появлению на пристани княжей дружины рад был не больше, чем рекомому топору в собственной голове, такое заступничество оценил не особенно высоко.

Знатный муж, которому Хват пообещал помочь уплыть отсюда, даже не сразу обернулся. Видать, до последнего не мог поверить, будто кто-то может ляпнуть ему такое. При доброй сотне его оружных латников. А когда он все же медленно оборотил пунцовое от нахлынувшей крови лицо в сторону обидчика, не по себе стало уже Тверду.

— Эти висельники что еще тут делают? — голос боярина Полоза срывался и исходил злобой. Сухопарый, со впалыми щеками и короткой, с проседью, бородой, глубоко посаженными черными глазами, он возвышался на целую голову надо всеми, кто находился сейчас на струге.

За таким Ждана и впрямь что за крепостной стеной, невольно подумал Тверд.

— Мы люди, нанятые для охраны купеческой гильдией, — как это ни было сложно, Тверд прямо и хладнокровно смотрел в глаза человека, потоптавшегося по его жизни. — Если государеву мужу не понравились слова моего человека, нижайше прошу его простить. Просто он не знал, как точнее описать неминуемый итог спора, в котором нашему нанимателю при нас пытаются угрожать.

— Ты что, пес, грозить мне вздумал?! — медведем взревел боярин, бросаясь на Тверда.

Взвизгнули вырванные из ножен клинки, в неровном свете факелов угрожающе блеснули лезвия топоров, которые у Хвата в мгновение ока словно выросли из обеих рук. Туман хмуро натянул тетиву лука едва не до другого плеча, выцеливая бросившихся на выручку боярину киевских латников. Путята растерянно шарил рукой по поясу, где у него болтался клинок. Вряд ли купец дожил бы до его лет, если бы и впрямь в каждом из случаев, когда нужно срочно хвататься за оружие, вел себя так растерянно. Мгновенно оценив крайне невыгодную для них диспозицию, Тверд шагнул навстречу Полозу.

Клинок, который должен был перерубить ему грудь, круша ребра и выворачивая внутренности, ушел мимо, звякнув по касательной о меч Тверда. Следующим движением беглый кентарх метнулся за спину мужа Жданы, а вырванный из ножен за спиной узкий клык его ножа плавно и с удовольствием коснулся шеи высокого гостя.

— Ты, боярин, как думаешь, обрадуется Светлый, узнав, что его ближник вместо того, чтобы охранять важное посольство гильдии, вдруг сам решил на него напасть?

— Тебе не жить, смерд, — прохрипел Полоз, будто и не слыша вопроса. Шевелиться, впрочем, он не пробовал.

— Эти люди — моя сторожа, — наконец-то обрел дар речи Путята. — И если кто-то угрожает моему обозу или пытается нарушить ход доверенной мне миссии, эти вои немедля обязаны принять меры. Любые. Ежели сей же миг ты, боярин, не покинешь мою ладью, я вынужден буду приказать своим людям действовать по ситуации. А ситуация эта, как ты мог заметить, подразумевает нож у твоего горла.

Дождавшись, когда смысл сказанного дойдет, наконец, до исходящего лютой злобой боярина, гильдиец продолжил:

— Ну, так что, будем дожидаться утра, когда сюда прибудет князь и устроит суд по поводу убийства своего ближника, или все-таки прислушаемся к здравому смыслу?

Судя по волчей улыбке Хвата, ни к каким «сраным смыслам» он прислушиваться не собирался. По физиономии Тумана понять можно было только то, что он готов выпустить стрелу в любого человека, сделавшего неосторожный шаг.

Лишь почувствовав, что боярин больше не напряжен, как тетива Туманова лука, Тверд слегка приспустил хватку. А затем и вовсе отпустил Полоза.

— То, что ты нанял на службу этих татей, коих князь сам, лично выдворил из стольного града, тебе еще припомнится, — прошипел, наконец, ближник. — А вам, — он исподлобья зыркнул в глаза Тверда, — вам попросту не жить. Как только гильдия сочтет вашу службу выполненной, можете не сомневаться: потратить заработанное не успеете.

Развернувшись в сторону сходней, он миновал расступившихся перед ним Тумана с Хватом, махнул своим людям, чтобы продолжали погрузку, и, сойдя уже на пристань, обернулся к Путяте еще раз.

— Княжий конвой идет с вами. И плевать мне на то, что об этом подумает гильдия.

Лишь когда фигура боярина растворилась в предрассветных сумерках, затерявшись в мельтешении снующих по причалу людей, Тверд разжал стискивающую рукоять кинжала ладонь.

— А что, купец, завтракать-то мы прямо сейчас будем или когда солнце встанет? — с неподдельно живым интересом поинтересовался Хват.

Глава 4

Рьяный огонь, черные латы

Полоцк походил скорее на крепость, чем на город. Неприветливые стены детинца воинственно нависали над высоким берегом реки, а от них вниз по склону сбегали угрюмые улочки слободы. В отличие от Киева или даже Смоленска, здесь не было мощенных деревом тротуаров, и на большак вела хоть и широкая, но всего лишь накатанная возами колея.

Словом, ничего необычного.

Кроме одного.

Даже Тверда, повидавшего на своем веку пожаров войны, это кострище заставило поежиться. Полоцкий двор гильдии располагался на окраине города, вплотную примыкая к речной пристани. Терем головы, по которому сейчас невозможно было определить, на сколько поверхов он высился над землей, жилые срубы обитавших здесь купеческих людей и клети дворни, хозяйские постройки, склады, амбары и мастерские — все рассыпалось прахом в прямом смысле слова. Мрачные черные огрызки, гнилыми пеньками зубов торчащие в том месте, где раньше вдавался в реку длинный причал, липко облизывали волны. О том, что вдоль него некогда были пришвартованы корабли, можно было догадаться разве что по обугленным остаткам досок и бревен, прибитым течением к берегу. Лесины высокого тына, отгораживающего подворье гильдии, обуглены и растерзаны так, словно на них выплеснулась струя огня. Даже сама земля изрыта и изъедена немыслимым жаром, оставившим на ней многочисленные шрамы трещин и не позволившим уцелеть в ужасающем кипящем котле ни единой травинке.

— Это то, ради чего