Хаос как стратегия глобализма - Вардан Эрнестович Багдасарян

античных времен разграничение воспроизводится и сегодня. Понятие свободный мир, экстраполируемое на страны «золотого миллиарда», устойчиво используется в риторике политических лидеров Запада. Но свобода мирового центра зиждется на несвободе мировой периферии. Несвобода кормит свободу.

Исторически либеральный период предстает как одна из фаз реализации проекта мирового паразитизма. Важна в данном случае фиксация хронологической последовательности. Выдвигаемый первоначально либеральный концепт используется в мировом преломлении, по сути, для демонтажа замкнутых, закрытых цивилизационных мир-систем. Идеологемы открытости, либерализации, деиделогизации и унификации (общечеловечности) применяются в качестве основных когнитивных инструментов. Цивилизационные мир-системы взламываются, расконсервируются. А далее наступает следующая постлиберальная фаза реализации мирового проекта. Мировой паразитарный центр уже довлеет над прежними мир-системами, и через провозглашаемые либерализмом отношения открытости складываются уже отношения господства. Прежний концепт общечеловеческих ценностей замещается представлениями, что человечество не едино, а соответственно, цивилизационно и страново неравно.

Во внутрисоциальном преломлении либерализм исторически взламывал существорвавшие в рамках сословного общества перегородки. Сложная иерархическая система средневековья в итоге разрушается. Но вместо нее выстраивается со временем новая иерархия, с новой элитой во главе. Находящийся прежде на периферии общественной системы паразитический анклав и занимает элитаристское положение в этой иерархии. Для обоснования неонеравенства начинает формироваться новая, закрепляющая установившийся порядок вещей идеология.

Развод либерализма со свободой

Либерализм в своем историческом генезисе пережил несколько разводов. Исходно он был дистанцирован от религии, будучи идеологией секуляризма. Дальше происходит развод с национальной идеей, и либерализм переходит на сугубо космополитические позиции.

Следующим этапом либерализм разрывает с идеей государства. Ранее допускалась целесообразность государства-Левиафана, в котором либералы видели зло, но считали его неизбежным для предотвращения войны всех против всех. В условиях глобального мира корпораций потребность в национальном государстве в глазах либералов отмирает.

Третьим разводом стал произошедший фактически на наших глазах развод либерализма и демократии. Демократия в ее традиционном понимании как власть большинства перетолковывается либералами как власть креативного меньшинства. Особенно ярко этот развод обнаружил себя в России, где отношение либералов к большинству часто переступает грань фобии (руссофобии).

И наконец, пандемия коронавируса наметила четвертый развод внутри либеральной идеологии. Это развод между двумя фундаментальными основаниями либерализма — свободой и индивидуализмом. Свободой было предложено пожертвовать в обмен на безопасность. Вначале — это было предложено сделать при раскрутке темы террористической угрозы. Теперь — при раскрутке угрозы распространения вируса. И либерализм, за исключением, пожалуй, либертарианцев, признал целесообразность этой жертвы. Но либерализм без свободы, превращается идеологически в нечто иное, и это иное — фашизм.

Что составляет идеологическую парадигму современного мироустройства? Казалось бы, ответ очевиден — идеология либерализма. Ей руководствуется глобальная сверхдержава — США, другие страны «золотого миллиарда». И по этой логике мировой центр должен экстраполировать либеральную идеологию в глобальном масштабе, продвигать ее в страны полупериферии и периферии. Такой целевой замысел, действительно, долго приписывался Соединенным Штатам. Однако современные реалии подорвали данное представление. Либеральный Запад в текущей политике в самых различных регионах мира идет в связке с силами, явно не соответствующими маркеру либерализма — неонацисты и неофашисты, религиозные экстремисты, националисты и этнократоры всех видов. Братья-мусульмане на Ближнем Востоке и необандеровцы на Украине — последние иллюстрации поддержки Вашингтоном курса на фашизацию мира.

Но при чем тут, в таком случае, либерализм? В реальности в самих странах Запада еще в семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века либерализм был заменен неолиберализмом. Часто между ними не видят разницы, но различия, в действительности, принципиальные.57

Классический либерализм был связан с политической моделью демократии и философией гуманизма. Неолиберализм отвергает и то, и другое. Он утверждает власть меньшинства. Если демократические процедуры оказываются в противоречие с элитаристскими подходами неолибералов, демократия попирается. Еще в 1973 г. это было наглядно продемонстрировано при свержении режима Сальвадора Альенде. Пришедший к власти Аугусто Пиночет являлся, как известно, сторонником рынка, экономической открытости, свободы финансовых потоков — был, одним словом, либералом, но не демократом. А уже через год Самуэль Хантингтон представляет вместе с коллегами доклад «Кризис демократии». Та же тема с позиции перпективы истощения ресурсов развивалась в докладах Римского клуба. Главным, таким образом, в неолиберализме становится вопрос глобального доминирования успешного меньшинства. Неолиберализм оказывается фактически новым переизданием фашизма. Мировой центр был фактически фашизирован. Отсюда и поддержка родственных фашистских и квазифашистских идеологий в регионах мировой полупереферии и переферии.

Неолиберальный экстремизм в России являлся тоже вариантом фашистской экстремы. Рыночники-фундаменталисты, исходящие из социал-дарвинистского понимания природы общественных отношений, мало чем отличались от фашистов и нацистов первой волны. Двадцать восемь миллионов преждевременно умерших и неродившихся за годы либеральных реформ — демографический удар, нанесенный России, тождественен по потерям удару гитлеровской агрессии против СССР.

Парадигма классического либерализма заключалась в утверждении идеалов свободы и прав человека. Вопрос — насколько эти идеалы могли быть практически реализуемы мы рассмотрели выше. Но важно, что парадигма неолиберализма была иной — фундаментальное антропологическое неравенство и право рентного присвоения.

Неолиберальная модель государства принципиально отличается и от модели социализированного государства, и от классического либерального государства по всем базовым параметрам. Политически вместо власти большинства в социализированном государстве и политической соревновательности в классической либеральной системе, она утверждает принцип властвования меньшинства, глобального финансового бенефицариата. Экономически от государственно-плановой модели, характерной для социализированного государства, и свободной конкурентной системы классического либерализма, неолиберализм устанавливает модель корпоратократии, подменяет конкуренцию глобальным разделом рынка между транснациональными корпорациями.

Капитализм был подменен новой системой, которая до появления соответствующей дефиниции может быть определена как посткапитализм. В социальном преломлении вместо установки реализации принципа равенства в социализированном государстве и равноправия при классическом либерализме, неолиберализм реализует фактически принцип неравенства. Вместо ценности коллективизма в социализированном государстве и индивидуализма, прав и свобод человека в классическом либерализме, в неолиберализме берется за основу аксиология неравенства. Применительно к гуманитарной сфере вместо философии социального единства в социализированном государстве и философии гуманизма в классическом либерализме, неолиберализм выстраивается на философском фундаменте элитаризма.

Особо важно в плане сравнения идеологий различие в базовых антропологических моделях, представлениях, что есть человек. Если для социализированного государства человек — это социальное существо, в классическом либерализме — индивидуум, то в неолиберализме происходит отказ от самого представления об антропологическом единстве человечества. Люди делятся на успешных и неуспешных, элиту и массы, креативный класс и «быдло».

Особую