Собиратель костей - Андрей Дашков

Однажды я отправил её тело скитаться на нижние этажи – просто так, шутки ради. Потом я с трудом отыскал его. Оно было (пряталось?) среди восковых фигур. Я не мог не заметить, что фигуры изменили свои позы с тех пор, как я видел их в последний раз, а один из экспонатов и вовсе исчез… По-моему, после воссоединения души и тела дикарка слегка тронулась рассудком. Зато она стала куда более покладистой.

О чистое, пречистое создание! О цветок лотоса! Наша грязь не приставала к тебе. Блаженное неведение спасло тебя от чёрного безумия. А вот белое безумие – чем оно отличается от тихого сна посреди суеты? И ты спала, будто заколдованная принцесса в хрустальном саркофаге своей чуждости, среди своего невнятного мира, скользя в сумерках жизни…

Балы, медленные танцы, мелодия «шингха»… Моя пухлая рука на ошейнике, украшенном бриллиантами и чёрными жемчужинами… Мы с нею – в вывернутом наизнанку ландшафте «боди». И диковинные микробы в расселинах живой «земли». И цветы, прорастающие сквозь кожу. И объятия горизонта. И поцелуи глаз-лун. И журчание сока жизни. Пей… Пей… Пей… И забудь обо всем… Сумерки жизни.

Она вдохновляла меня на поиски того, чего не было и не могло быть в моем окружении. Я ждал, когда в её глазах вспыхнет хотя бы призрачная искорка интереса. Тщетно. Она оставалась полуживотным, брошенным зачем-то в звериное чистилище. Кажется, она ждала удобного момента, чтобы убить меня и сбежать. Это придавало определённую остроту однообразному существованию. Опасность быть зарезанным или загрызенным развлекала меня. Поскольку дикарка выжидала, а не бросалась слепо на моих телохранителей, я считал её небезнадёжной. Дурацкий юношеский романтизм, болезнь переходного возраста. Теперь я предпочитаю держаться подальше от любых дверей, за которыми таится неизвестность…

– О чем задумался, Санчо? – прервал Габриэль цепочку моих бесполезных размышлений и заодно монолог о себе, любимом. – Неужто решил отравить меня, скотина?

Он, как обычно, вовремя напомнил мне о том, что в жизни все повторяется и лишь фигуры иногда меняются местами. Теперь я сам был варваром и игрушкой в руках извращенца. Меня будто окатили струёй ледяной воды, и даже расхотелось идти в сортир.

– Ещё нет. – Я позволил себе отшутиться. – По крайней мере пока не отъемся и не получу свою ослицу.

– Получишь, получишь, – заверил хозяин. – И кое-что сверх того, если до завтрашнего вечера найдёшь Риту.

Очередной кусок застрял у меня в горле. Габриэль наслаждался сигарой, но ни на секунду не упускал из виду главное. Я-то знал, о ком идёт речь.

О бывшей подружке Шёпота.

5

Прежде чем мы покинули ресторан, я все-таки сбегал в сортир, поразивший меня тонким благоуханием и обилием живых цветов, высаженных на террасках. И тут же журчал элегантный фонтан, настраивая на нужный лад. Я и забыл, что цветы лучше всего растут среди дерьма и на могилах…

Когда я вернулся в зал, певичка уже выгибалась возле нашего столика. Застывшие дюны её форм были освещены серебристой искусственной луной, медленно спускавшейся с потолка. Под аккомпанемент скрипки и рояля красотка жаловалась на одиночество и стужу, капканом схватившую сердце.

Габриэль положил крупную купюру в бокал, на дне которого ещё оставалась рубиновая капля. Он выуживал деньги из кармана сюртука с непринуждённостью балаганного фокусника. Не сомневаюсь, что и доставались они ему так же легко. Ещё легче, чем женщины.

Мы оба – певичка и я – смотрели, как купюра медленно розовеет. Вино поднималось по капиллярам, будто кровь, струящаяся по жилам, и лицо на портрете принимало апоплексический вид. А потом красные слезы потекли из глаз…

Габриэль отложил сигару и вытащил из внутреннего кармана самопишущую ручку с золотым пером. Это была ещё одна антикварная вещица, которая символизировала целую эпоху. Он чиркнул ею пару слов на салфетке, сложил салфетку вчетверо и сунул певичке под платье. Меня нисколько не удивило, что он решил пополнить свою коллекцию этим мотыльком, однако я не ожидал, что его аппетит проснётся так скоро. Впрочем, эта история не получила логического завершения.

В следующую секунду с улицы донёсся отрывистый грохот, и я подскочил на стуле от неожиданности. В кабаке возник лёгкий переполох – недаром это местечко считалось спокойным и респектабельным. Дамочки, как положено, завизжали; одна даже, кажется, хлопнулась в обморок. Возле бара сошлись жирноватые импотенты и принялись с солидным видом что-то обсуждать. Клиенты помоложе бросились к окнам и выглядывали наружу сквозь щели между шторами. Большей частью они напоминали потревоженных тараканов.

Толстяк-администратор, старавшийся не приближаться к нашему столику без крайней необходимости, отрядил парочку своих подопечных для выяснения обстановки и дал знак заткнувшемуся пианисту. Тот заиграл «Плачущего Ромео».

Мой хозяин безмятежно посасывал сигару. Певичка погладила то туго обтянутое тканью место, которое обжигали каракули Габриэля, и удалилась, показав нам татуированную спину.

Поскольку я изрядно набрался, мне было море по колено. Я вспомнил, для чего меня наняли, и решил отработать свою сегодняшнюю булку с маслом. Да ещё и с икрой. Я сделал попытку встать и предложил:

– Пойду посмотрю, что случилось.

Габриэль усадил меня на место одним движением пальца.

– Ничего особенного, – сказал он. – Какой-то ублюдок только что подстрелил мою лошадь.

– И вы так спокойно об этом говорите?

– А что же мне – волноваться из-за пустяков?

Мне стало стыдно за наших местных уродов. Это была слишком мелкая месть. Не найдя смелости поднять руку на хозяина, не смея даже взглянуть ему в лицо, они обратили свою злобу против ни в чем не повинной твари и потешили таким образом уязвлённое самолюбие.

Габриэль продолжал лениво:

– С одной стороны, мне оказали услугу, избавив от этой клячи. С другой стороны, мне нанесли оскорбление действием. А кроме того, животина честно таскала свою нелёгкую ношу и была верным товарищем. Примерно как ты, Санчо. Пожалуй, она не заслужила такой смерти. Пойдём! – Он вдруг резко вскочил со стула и забросил раку за плечи. При этом кости издали глухой перестук.

(Его намерения порой менялись с калейдоскопической быстротой. Иногда мне это нравилось, но чаще раздражало. Очень редко случалось, что он управлял временем, растягивая его или сжимая в соответствии с собственными потребностями. И лишь однажды я заподозрил, что он умеет перемещаться в какой-то другой мир, где события протекают в иной последовательности. Если мы все плывём по реке, имеющей два русла – видимое и подземное, то Габриэль умудрялся оказываться там, где оба русла сливаются. Таким образом, он управлял, предвидел и знал. А мне оставалось верить ему на слово и надеяться на то, что ложь, стекающая с его губ, не слишком отличается от правды.)