Охота к перемене мест - Анатолий Галкин

Сотрудники МУРа приехали с одной целью – задержать человека, чьи отпечатки остались на лимонадной бутылке из гостиницы «Азалия». Вероятно, что этот тип был важной птицей для столичных сыщиков. Однозначно! Иначе бы за ним не прилетели два подполковника и женщина-следователь в форме майора.

При первой встрече Губкин чувствовал себя совсем неуютно. Ребята с Петровки задавали странные вопросы: «Где человек, оставивший отпечатки на бутылке? Что случилось с майором Камаловым, приславшим в Москву запрос? Где гостиница «Азалия»?

Виктор Исаевич смог ответить внятно только по местонахождению отеля. Он говорил об этом очень подробно, сообщая о трамвае и об автобусах, проходящих мимо. Он рассказал о парке, который расположен рядом с «Азалией» и о ближайших магазинах. Он даже подарил москвичам план Боровска, где красным крестиком отметил нужный объект.

На второй вопрос Губкин тоже ответил, но в общих чертах: «Камалова вчера взорвали! Вместе с двумя машинами и одним сержантом… Мы начали вести следствие и доведем его до точки».

А по основному вопросу полковник говорил эмоционально, но в общих чертах:

– А про вашего бандита – прошу не беспокоиться! Мы его найдем. Мы не позволим ему вот так безнаказанно ходить по городу и оставлять отпечатки на наших бутылках. Я лично займусь этим делом… А вы бы пока отдохнули. У нас есть чудесный домик на горном озере – маленький дворец. Охота, рыбалка, баня и еще тридцать три удовольствия… Там форели играют в воде – жирные, как поросята!

Вероятно, что последнее замечание про плавающих поросят убедило сотрудников МУРа. Они согласились поехать во дворец, где играют форели… Но лишь на один день!… Или на два… Максимум – на три.

Ефим Злотников еще в Москве готовился к подобным акциям. Сейчас он с удовольствием находил в огромном багажнике своего «Шевроле» нужные вещи… Вот веревки, три коврика, два бинокля и одна бензопила.

Они поднялись на холм, с которого открывался вид на съемочную площадку: на сарай, на служебные автобусы, на толпу людей, на столики, зонтики, камеры…

Они положили на траву коврики и легли, как три богатыря: Ефим Злотников в центре, Игорек Фокин по правую руку, а Коля Чижов слева… У них было всего два бинокля, и Шпунту досталась роль охраны тылов.

Это было обидно, но Игорь покорно развернулся и сел, наблюдая за машинами, за дорогой, которая упиралась в лесные вырубки, за рощей, которая огибала холм и выходила на поляну рядом с поселком Дубрава…

Трудно было предположить, что здесь появятся люди. Для местных жителей все самое интересное сейчас происходило на площадке возле сарая. Понятно, что в фильме «Любовь с видом на море» не снимались суперзвезды, но были примелькавшиеся актеры. И был в натуре сам процесс работы «фабрики грёз» – костюмеры, гримеры, хлопушки, «журавли» с микрофонами, белые зонтики осветителей…

Шпунт никак не ожидал, что его пост окажется главным. Он беспечно смотрел из стороны в сторону и вдруг замер – двое вышли из леса!

Они шли навстречу. Они были совсем рядом – не больше, чем сто шагов… Шпунт бросился грудью на землю, пихнул ногой Злотникова и громко зашептал: «Лежать! Они идут»…

Червонец с Колей и так лежали. В возгласе Фокина они почувствовали нервную дрожь и не стали возмущаться. Они шустро развернулись, прижимаясь к коврикам всем телом, и направили бинокли туда, куда смотрел Шпунт.

Первым заговорил Ефим Борисович:

– Ни фига себе!.. Это точно она. Вы поняли, балбесы, это Дубровская. Вот удача!.. Тихо ползем за кусты.

Но такая конспирация была не нужна. Не доходя до холма, парочка повернула направо и пошла в сторону бывших лесозаготовок. На огромном пространстве торчали пни, грудились кучи срубленных веток, росли маломерные деревья, которые не интересовали лесорубов… Было видно, что во время прогулки парень несколько раз пытался обнять Дубровскую, но та ловко отстранялась…

Потом они сели на соседние пни и, размахивая руками, что-то обсуждали. Может быть, они ругались или репетировали очередной эпизод фильма… Главное, что они сидели спиной к холму, с которого спускались трое.

Шпунт успел добежать до машины и прихватил связку веревок. А Николя по пути нашел аккуратную дубинку – метровое березовое полено, толщиной с кулак.

Они шли по мягкой траве, стараясь не наступить на сухие ветки. И до последних секунд это у них получалось. Но за десять метров до финиша в полном восторге от охоты Шпунт зацепился мотком веревки за длинный сук. Тот согнулся и задрожал, а Игорек от неожиданности завалился на бок, ударившись о пень тремя ребрами.

Этот инцидент не наделал много шума, но уже после падения Шпунт от болевого шока выкрикнул несколько слов не очень благим матом.

Парочка артистов вздрогнула, обернулась, вскочила на ноги, но было уже поздно.

В три прыжка Злотников подбежал к Дубровской и отработанным приемом конвоира заломил руки за спину… А перед Мишей Маковым встал Чижов с дубиной. Он не стоял столбом, а размахивал палицей, сбивая противника с толка…

В какой-то момент артист решил, что бревно заденет нос. Он прикрыл лицо ладонями, и через секунду получил удар по темечку… С Мишей произошло точно, как в той песне – «В глазах у него помутилось. Увидел на миг ослепительный свет. Упал, сердце больше…»

Нет, сердце у Макова билось очень резво! Он только играл роль человека, потерявшего сознание. Он чувствовал, как его перетащили в сторону, прислонили и привязали к тонкому дереву… Чуть приоткрыв правый глаз, Миша видел, как бандиты несли к машинам бедную Дубровскую. У нее, вероятно, рот был заклеен пластырем, и поэтому Вера не кричала, а гневно мычала… А еще она извивалась всем телом, как молодая щука на блесне.

Маков слышал разговоры похитителей. Он запомнил их странные имена. Он понял, что атаман этой преступной шайки опасается погони, и поэтому он приказал парню в синей бейсболке взять из багажника бензопилу…

Очевидно, что удар дубиной по голове не проходит зря. Миша мучительно долго думал, как пила спасет от погони… Ничего не придумал, устал и задремал.

У полковника был хороший опыт оперативной работы. Он четко знал, что главное в этом деле агентура. И вербовать ее надо крепко – не на патриотической основе, а на жестком компромате. Так, чтоб, зараза, не сорвалась в нужный момент… И искать агентуру надо не где-нибудь вокруг да около, а в самом сердце нужного объекта.

Поскольку сейчас в «Азалии» жили только артисты, Губкин решил лично завербовать агента в этой киношной среде…

Понятно, что у начальника УВД города на многих объектах были свои люди. И в «Азалии» у Виктора Исаевича было «доверенное лицо» – администратор Кира Петровна. Из беседы с ней он понял, что самый информированный человек в съемочной группе – ассистент режиссера Полина Ганина.

Зная законы конспирации, Кира сама взяла ключи и через служебный вход провела полковника в номер толстой Полины.

Губкин разложил на столе кейс, подмигнул Кире Петровне, вынул пакет с белым порошком и положил его под подушку рядом со спрятанной там же ночной рубашкой… Еще три маленьких пакетика полковник положил в шкаф, в карман халата бедной Полины.

Перед уходом Виктор Исаевич хотел что-то сказать администраторше, но Кира его опередила:

– Я всё поняла, товарищ полковник!.. К приезду Полины надо подготовить пару понятых.

– Именно так… Но понятые должны быть понятливые. Чтоб говорили, что надо, и молчали, когда следует.

– Ясно, Виктор Исаевич. У меня есть такие люди… Значит, как приезжает Полина, я сразу звоню вам.

– Именно так… Я приеду один и проведу обыск. И как махну рукой, то ты с понятыми моментально уходишь.

– Слушаюсь, товарищ полковник!..

Кира сказала это очень игриво. Она была хороша в этот момент. Глазки ее горели, губки дрожали, и всё остальное тоже трепетало.

Губкин даже не сдержался! Он обнял администраторшу за талию, привлек к себе, прижался и тяжело вздохнул.

Потом полковник также неожиданно отстранился и торопливо вышел в коридор.

Миша стал просыпаться, когда услышал шум в роще. Там бегали люди и на разные голоса окликали троих – его, Веру Дубровскую и какую-то Ольгу Крутову.

Спасение было рядом, но артист сидел на земле, привязанный к тонкой березке. Его очень запросто могли не заметить за пнями и кучами веток… Маков попытался крикнуть, но звуки получились тихие, нежные, чирикающие, как у голодного воробья.

И тогда артист начал петь. Он вспомнил, как на последней новогодней елке водил хороводы и во весь голос пел про солнечный круг и небо вокруг… На третьем куплете звук окреп и стал звонче. Миша неожиданно взял на две октавы выше и начал заливаться соловьем. Он стал похож на солиста детского хора… Главное, что его услышали!

Первым к нему подбежал Денис. Он вытащил нож, присел и стал торопливо резать веревки. Одновременно он спрашивал: