Помпеи - Роберт Харрис

— Кассий, дорогой, ну сколько можно заставлять нас ждать?

— Прости, пожалуйста, Ректина, — сказал Плиний. — Мы уже почти закончили. Кто-нибудь хочет что-нибудь добавить?

Он поочередно оглядел присутствующих.

— Нет? В таком случае, я предлагаю наконец-то завершить ужин.

Адмирал отодвинулся вместе с креслом; все прочие встали. Плинию трудно было подняться — мешал живот. Гай протянул ему руку, но префект отмахнулся от предложенной помощи. Он несколько раз качнулся вперед и в конце концов таки поднялся на ноги, но едва не задохнулся от такого усилия. Плиний ухватился одной рукой за стол, а другую протянул было к бокалу — и остановился. Протянутая рука повисла в воздухе.

По поверхности вина вновь бежала едва различимая рябь.

Плиний надул щеки.

— Пожалуй, Помпониан, я все-таки принесу в жертву белого быка. А ты, — он повернулся к Аттилию, — верни мне воду за два дня.

Он взял бокал и отпил глоток вина.

— Иначе — уж поверь мне — всем нам понадобится покровительство Юпитера.

Nocte Intempesta

[23.22]

Движение магмы может также беспокоить местное водное зеркало, могут наблюдаться изменения истечения и температуры грунтовых вод.

Два часа спустя акварий лежал, маясь без сна, на своей узкой деревянной кровати и ждал рассвета. Знакомая колыбельная акведука смолкла, и ее место заняли негромкие ночные звуки: поскрипывание башмаков караульного на улице, шуршание мышей среди стропил, частый сухой кашель кого-то из рабов в бараке. Аттилий закрыл глаза — лишь затем, чтобы почти сразу же открыть их снова. В панике нахлынувшего кризиса он как-то напрочь позабыл про труп, выволоченный из садка с муренами; но теперь, в темноте, эта картина встала перед ним, словно наяву: вот у края воды сгустилась тишина... Вот тело подцепили багром и выволокли на сушу... Кровь... Крики старухи... Встревоженное бледное лицо и белые руки девушки...

Аттилий понял, что слишком устал, чтобы уснуть, и сел на кровати, спустив ноги на теплый пол. На тумбочке мерцала огоньком маленькая масляная лампа. Рядом лежало неоконченное письмо. Аттилий подумал, что нет смысла его заканчивать. Либо он отремонтирует Августу — и тогда мать и сестра услышат все это от него самого, когда он вернется. Либо услышат о нем — когда его привезут обратно в Рим и поставят перед судом. Какой позор для семьи!

Он взял лампу и поставил на полку, висевшую в изножье; на полке стоял алтарь с фигурками, изображающими духов его предков. Встав на колени, Аттилий взял с алтаря изваяние своего прадеда. Не мог ли старик быть одним из первых строителей Августы? А что, вполне. Согласно документам, хранящимся у смотрителя акведуков, Агриппа привез сюда сорок тысяч рабочих, рабов и легионеров и построил акведук за восемнадцать месяцев. Это произошло через шесть лет после того, как он построил Акву Юлию в Риме и через семь лет после постройки Вирго, а дед Аттилия определенно принимал участие и в том, и в другом. Акварию приятно было думать, что его прадед — тоже Аттилий — мог отправиться на юг, в эти изнемогающие от жары края. Быть может, он даже сидел на этом самом месте, пока рабы рыли Писцину Мирабилис. Мало-помалу акварий вновь воспрял духом. Люди построили Августу — люди ее и починят. Он сам и починит.

А еще отец...

Аттилий вернул фигурку на место и взял другую, бережно проведя пальцами по гладкой поверхности.

«Твой отец был храбрым человеком; постарайся же не посрамить его».

Аттилий был еще совсем ребенком, когда отец завершил строительство Аквы Клавдии, но ему так часто рассказывали о дне ее открытия — о том, как он, четырехмесячный, плыл на плечах отца над огромной толпой, собравшейся на Эсквилинском холме, — что иногда ему казалось, будто он и вправду все это помнит. И пожилого Клавдия, который, подергиваясь и заикаясь, приносил жертву Нептуну, — и как, словно по волшебству, вода хлынула в туннель в тот самый миг, когда он воздел руки к небу. Но это не имело ничего общего с вмешательством богов, несмотря на изумленные возгласы свидетелей. Просто отец Аттилия хорошо знал законы природы и открыл заслонки в начале акведука ровно за восемнадцать часов до того, когда церемония должна была достичь своего кульминационного момента, и прискакал обратно в город, обогнав поток.

Аттилий задумчиво разглядывал глиняную статуэтку.

А ты, отец? Ты когда-нибудь бывал в Мизенах? Ты знал Экзомния? Римские акварии всегда были единой семьей — сплоченной, словно когорта. Так ты любил говорить. Был ли Экзомний среди тех, что присутствовали на Эсквилине в день твоего триумфа? Держал ли и он меня на руках, в свой черед?

Аттилий еще немного поглядел на статуэтку, потом поцеловал ее и осторожно поставил к остальным.

Он присел на корточки.

Сперва исчезает акварий — потом вода. Чем больше Аттилий размышлял об этом, тем сильнее ему казалось, что эти события связаны между собой. Но как? Он оглядел грубо оштукатуренные стены. Нет, тут никакой зацепки не осталось. Эта скромная комната не сохранила ни малейшего отпечатка, что поведал бы о характере ее прежнего хозяина. А ведь Экзомний, если верить Кораксу, руководил Августой двадцать лет.

Аттилий взял лампу и вышел в коридор, прикрывая огонек ладонью. Отдернув занавеску, Аттилий посветил в чулан, куда сложили имущество Экзомния. Два деревянных сундука, пара бронзовых подсвечников, плащ, сандалии, ночной горшок. Немного для нажитого за всю жизнь. Аттилий отметил про себя, что сундуки не заперты.

Он взглянул в сторону лестницы, но с той стороны не слышно было ничего, кроме дружного храпа. Не выпуская лампу, Аттилий поднял крышку ближайшего сундука и пошарил в нем свободной рукой.

Одежда — по большей части изрядно поношенная; от нее пахло застарелым потом. Две туники, набедренная повязка, аккуратно сложенная тога. Аттилий опустил крышку, стараясь не шуметь, и открыл второй сундук. В нем тоже было не так уж много вещей. Скребок для бани — удалять с кожи ароматическое масло. Фигурка Приапа с воздетым пенисом. Глиняный стакан для костей, украшенный по краю узором из пенисов. Сами кости. Несколько стеклянных флаконов с сушеными травами и мазями. Пара тарелок. Небольшой бронзовый кубок, сильно потускневший.

Аттилий потряс стакан с костями, стараясь не шуметь, и метнул их. Ему повезло. Четыре шестерки — бросок Венеры. Аттилий попробовал еще раз. Снова выпала Венера. На третий раз до него дошло. Кости — шулерские.

Аттилий отложил их в сторону и взял кубок. Действительно ли он был сделан из бронзы? Теперь, присмотревшись к нему повнимательнее, Аттилий уже не был в этом уверен. Он взвесил кубок в руке, перевернул, подышал на донце и потер его. На донышке проступило золотое пятнышко и часть выгравированной буквы П. Аттилий потер еще, постепенно расширяя радиус очищенного пятнышка — пока не смог разглядеть инициалы.

Н.П.Н.в.А.

«В» — означало «вольноотпущенник» и свидетельствовало, что кубок некогда принадлежал освобожденному рабу.

Рабу, освобожденному семейством, чье родовое имя начиналось с буквы «П» и который был достаточно богат и достаточно вульгарен, чтобы пить вино из золотого кубка.

И внезапно Аттилий вновь услышал ее голос — так отчетливо, словно девушка стояла перед ним:

«Я — Корелия Амплиата, дочь Нумерия Попидия Амплиата, хозяина виллы Гортензия...»

Лунный свет поблескивал на черных плитах узкой мостовой и очерчивал силуэты плоских крыш. Казалось, что сейчас так же жарко, как и днем; луна была яркой, словно солнце. Шагая между погруженными в молчание домами с закрытыми ставнями, Аттилий представлял, как она стрелой несется впереди, и словно видел движения ее бедер под простым белым платьем.

«Несколько сотен шагов — и все до единого вверх по склону!»

Он снова добрался до ровного участка у стены огромной виллы. Из-под стены выскочил здоровенный серый кот, перебежал дорогу и скрылся. Целующиеся бронзовые дельфины так и застыли в прыжке над запертыми на цепь воротами. Аттилий слышал вдали шум прибоя, накатывающегося на берег, и стрекот цикад в саду. Он подергал металлическую решетку и прижался лицом к теплому металлу. Комнатка привратика была заперта, и ставни закрыты. Не видно было ни огонька.

Инженер вспомнил, как Амплиат отреагировал на его появление на берегу. «А что случилось с Экзомнием? Но ведь акварий он — верно?» В голосе богача звучало удивление и, возможно, — это лишь сейчас пришло Аттилию на ум, — кое-что еще. Тревога.

— Корелия! — негромко позвал он. — Корелия Амплиата!

Никто не отозвался. Но затем в тишине раздался шепот, такой тихий, что Аттилий едва расслышал его.

— Ушли...

Женский голос. Он доносился откуда-то слева. Аттилий отступил на шаг и принялся вглядываться в тень. Но не увидел ничего, кроме кучки тряпья, валяющейся у стены. Инженер подошел поближе и увидел, что эта ветошь шевельнулась. Из-под нее высунулась худая нога — лишь кожа да кости. Это была мать убитого раба. Аттилий опустился на колено и осторожно коснулся грубой ткани. Старуха содрогнулась, потом застонала и что-то пробормотала. Аттилий отдернул руку и обнаружил, что пальцы его в крови.