Лев Троцкий - М. Загребельный

В октябре 1905 года Троцкий вернулся в столицу. В Петербурге и Москве набрали силу Советы рабочих депутатов, абсолютизм растерялся и пошел на попятную. В Манифесте Николая II от 17 октября 1905 года, подготовленном Витте, провозгласили о часе гражданских свобод.

После тюрьмы и высылки в Тверь отпустили Наталью Седову. Чета Викентьевых сняла комнату у биржевого брокера, оказавшегося их непримиримым классовым противником. Биржевые котировки рухнули, отчего ему и пришлось подселить арендаторов. «Русская газета» опубликовала статью за подписью Л. Троцкого «Доброго утра, петербургский дворник!» Наталья в испуге примчалась в редакцию к супругу, рассказала, как по их квартире с револьвером в руках носится обезумевший от ярости разорившийся хозяин и потрясает статьей: «Смотрите, они уже до дворников добираются. Если б попался мне этот каторжник…» Добавлю, что будущий вождь прошелся по соседу персонально, наверное, под влиянием личных наблюдений написал в октябре 1905-го: «В темном царстве биржевой спекуляции воцарилась паника и скрежет зубовный».

Викентьевы оставались нераскрытыми до ареста, о месте их жительства полицейские ищейки так и не пронюхали. А в совете Троцкий вел работу под псевдонимом Яновский. Манифест 17 октября означал передышку, попытку властей смягчить накал политических конфликтов. Но о стабильности в государстве говорить не приходилось. Тем более, что тот же октябрь 1905 года приснопамятен как дата оформления структуры погромного «Союза русского народа», черносотенцев. По утверждению Сергея Юльевича Витте – архилживых, архи-бессовестных, архикровожадных представителей дикого нигилистического патриотизма, питаемого ложью, клеветой и обманом. В Одессе с 18 по 22 октября 1905 года черносотенцы убили 500 человек, ранили тысячи, разрушили более полторы тысячи домов. В Киеве погромы в районе Демиевки пытался остановить будущий знаменитый политик, который вместе с Гучковым принял отречение Николая II, а тогда прапорщик Александр Шульгин. Троцкий в Петербургском совете уверял, что это революционеры загнали правительственную шайку в глухой переулок, а после оставили отпечаток «пролетарской подошвы на золоте Мономаховой шапки». Генеральную репетицию 1917 года оборвало поражение московского восстания в декабре и начавшиеся затем поголовные аресты. Императора вынудили объявить 11 декабря выборы в Государственную думу. Страх перемен затмил Романовым разум. Они проиграли войну 1904–1905 гг. Не признали, что отмена крепостного права в 1861 году не привела к решающим переменам, что начатое в тех же 1860-х обновление Японии привело к появлению нового мощного конкурента на Востоке.

События 1905 года стали переломными, превратили большевиков, Троцкого в умудренных опытом борцов за собственную власть, в ходе которой все остальные превращаются в классы, массы, материал, объект лозунгов и промывания мозгов. «Перелом был в сторону зрелости, – писал Троцкий. – Первая моя революционная работа в Николаеве была провинциальным опытом, проделанным ощупью. Этот опыт не прошел, однако, бесследно. Никогда, может быть, во все дальнейшие годы мне не приходилось вступать в такое близкое соприкосновение с рядовыми рабочими, как в Николаеве. У меня не было тогда еще никакого «имени», и ничто не отделяло меня от них. Основные типы русского пролетария вошли в мое сознание навсегда. В дальнейшем я встречал уже почти только разновидности. В тюрьме пришлось начинать революционную учебу почти с азбуки. Два с половиной года тюрьмы, два года ссылки дали возможность заложить теоретические основы революционного миросозерцания. Первая эмиграция была большой школой политики. Под руководством выдающихся марксистов-революционеров я учился здесь подходить к событиям в большой исторической перспективе и в международной связи. К концу эмиграции я отделился от обеих руководящих групп: большевистской и меньшевистской. В Россию я приехал в феврале 1905 г., тогда как остальные руководящие эмигранты прибыли только в октябре и ноябре. Среди русских товарищей не было ни одного, у кого я мог бы учиться. Наоборот, я сам оказался в положении учителя. События бурного года надвигались одно на другое. Надо было занимать позицию тут же на месте. Прокламация из-под пера шла в подпольную типографию. Теоретические основы, заложенные в тюрьме и ссылке, политический метод, усвоенный в эмиграции, теперь впервые находили непосредственное боевое применение. Я себя чувствовал уверенно перед лицом событий. Я понимал их механику – так мне, по крайней мере, казалось, я представлял себе, как они должны действовать на сознание рабочих, и я предвидел в основных чертах завтрашний день… Ученические годы остались позади. Они закончились для меня не в том смысле, что я перестал учиться. Нет, потребность и готовность учиться я пронес во всей остроте и свежести через всю жизнь. Но в дальнейшем я уже учился, как учится учитель, а не ученик. В момент моего второго ареста мне было 26 лет».

В декабре 1905 года «вождь и учитель» снова оказался в царской тюрьме, на этот раз в петербургских «Крестах», затем в Петропавловской крепости и Доме предварительного заключения. В тюрьме Троцкий занимался литературной работой, размышлял над теорией перманентной революции, в качестве отдыха читал классиков европейского романа. Дважды в неделю на свидание приходила Седова. В сентябре 1906 года начался суд, на котором давали показания около 200 свидетелей. Отец и мать сидели в зале заседаний. Их сын прославился на всю Россию, но что уготовят ему судьи? «Отец был бледен, – вспоминал Троцкий, – молчалив, счастлив и убит в одно и то же время». Родители сумели передать сыну, приговоренному к бессрочной ссылке на поселение, золотые червонцы, которые очень и очень пригодились.

Троцкому разрешили сохранить обувь, в подметках и каблуках которой он спрятал паспорт и монеты. Его отправили за Полярный круг. В феврале 1907 года на этапе из Березова, где когда-то закончилась блистательная карьера фаворита Петра I Александра Меншикова, Лев решился на побег на оленьих нартах. Возница, местный житель, зырянин, почти 700 километров около недели вез его навстречу светлому будущему. Укутанный в меха, вооруженный батареей бутылей спирта путешественник сознавал призрачность удачного исхода. Да и возница доставлял хлопот, постоянно вымогал очередной подпитки «горючим». Наконец доехали до уральского подъездного пути, где под видом чиновника, разоблачившись из двух шуб, мехом внутрь и мехом наружу, Троцкий двинулся в западном направлении. Прибыл в Петербург, телеграфировал жене и назначил встречу. С Финляндского вокзала благообразная семейная пара, пережив минуту потрясений, когда по вагону прошли жандармы, покинула родину.