Роковой рубин - Дебора Смит

— О, боже, — Джейн вышла из комнаты.

Акушерка тяжело уселась на кровать. Одной рукой удерживая на широком колене пивную кружку, другой она разжала правую ручку младенца и стала пристально ее рассматривать.

— Хорошие руки, — наконец объявила она.

— Хорошие? В самом деле? — Франни не на шутку обрадовалась.

— Да. Удача будет. — Женщина, помедлив, нахмурилась. — Она ей понадобится.

Франни была слишком подавлена чувством вины, чтобы спросить почему.

Почти два года Франни нипочем не соглашалась признать, что с Самантой что-то не так. «Скажи: папа», — каждое утро ласково говорил Карл, наклоняясь к дочке, сидящей за столом на своем высоком стульчике, а его завтрак тем временем остывал. Серьезно глядя на него и кушая свою кашку, Саманта не говорила ничего. «Скажи: мама, — вторила ему Франни. — Смотри, Карл, почти сказала», — и Франни замирала от страха, боясь взглянуть на мужа. На следующее утро повторялось то же самое. Саманта упорно молчала, стуча ложкой по своей тарелочке, и серьезно смотрела на них.

Однажды вечером, сидя в гостиной и глядя, как Саманта играет на ковре, Карл отшвырнул газету, закрыл глаза руками и хрипло пробормотал:

— Меня это убивает. Она или не может говорить, или не хочет.

— Врачи говорят — она здорова. — Франни прижалась к нему, изо всех сил сдерживая слезы. Она теперь все время сдерживала слезы.

Саманта в розовом джемпере важно складывала обрывки шнурков в коробку из-под ботинок; потом вынимала, ровно, в ряд, раскладывала на ковре и снова складывала в коробку.

— Посмотри, как она любит порядок. Совсем как папочка.

— Вырастет барахольщицей, — проворчат Карл. Он сел на пол, и Саманта, смеясь, потянулась навстречу его протянутым рукам. — Из тебя получится чертовски хорошенькая барахольщица, — сказал он ей. — Но, пожалуй, я отведу тебя к другому врачу.

Очередной врач подверг Саманту тем же тестам, что и все предыдущие, и, так же как все предыдущие, сказал, что не в силах установить таинственную причину, по которой девочка не хочет говорить.

В день рождения дочери — ей исполнилось два года, и она еще не произнесла ни одного слова — Карл, засунув руки в карманы, мерил шагами гостиную и смотрел, как Саманта с горящими от восторга глазами внимательно разглядывает плюшевого мишку, крутя его то так, то эдак.

— Нет, она не слабоумная! — вдруг громко воскликнул он. — Боже мой, я ничего не понимаю. С ней же абсолютно все в порядке.

Два года Франни молчала, одиноко мучаясь чувством вины, но сейчас у нее вырвалось признание.

— С ней не все в порядке, — сказала она, всхлипнув.

— Что? — Карл резко остановился и посмотрел на нее, обеими руками ероша волосы.

— Я солгала тебе. — Франни трясло. — Она родилась дома не потому, что роды были преждевременные. Я просто боялась больницы. Ведь четыре раза подряд… Я вызвала одну немецкую акушерку, которая специализируется по естественному деторождению — никаких лекарств, никаких врачей. — Франни без сил опустилась на маленький раскладной диван и стиснула голову руками. — Я пробыла в родах около тридцати шести часов. Когда Сэмми появилась на свет, она не дышала, и акушерка делала ей искусственное дыхание. О, Карл! Неужели все из-за этого! Я никогда себе этого не прощу!

— Ты подвергала опасности нашего ребенка, чтобы проверить какую-то дурацкую идею «естественности»? — Голос Карла дрожал от гнева. — Я очень старался не смеяться над этими твоими завиральными идеями, но всему есть предел. — Франни жалобно смотрела на него; Саманта оставила игрушки и тоже не сводила с него огромных грустных голубых глаз. — Что же «естественного» в том, что двухлетний ребенок не может сказать ни «мама», ни «папа»?

Франни, продолжая тихо плакать, решительно выпрямилась.

— Она обязательно заговорит. Я знаю. А когда у нас будет еще ребенок, я уже не буду полагаться на случай. Никаких акушерок. Только проверенные методы современной медицины. Клянусь тебе!

— Я думаю, у нас не будет других детей, пока мы не вылечим Саманту.

— Карл! — Франни бросилась к нему, но он стряхнул с плеч ее руки и вышел из комнаты. Саманта печально пискнула, глаза ее были полны слез.

Достигнув возраста мудрости, то есть шести лет, Джейк понял, кто он такой. Он камертон. Как тот, что стоит в гостиной на мамином пианино. Именно поэтому, объяснила ему бабушка, он может слышать музыку, не слышную никому, музыку спрятанных и потерянных вещей. Элеонора тоже. Но Элли не размышляла об их уникальных способностях так сосредоточенно, как он. А его весьма беспокоило то, что он не такой, как все.

На окружной ярмарке он видел заспиртованных уродцев-животных, умерших еще до рождения, — крошечного двухголового теленка, трех сросшихся щенков с одной парой задних ног. Он спросил тогда у отца, бывают ли банки с заспиртованными уродцами-младенцами, и отец, посмотрев на него странным взглядом, ответил, что в медицинском колледже ему доводилось видеть такое. «Их убили за то, что у них есть лишние части тела?» — замирая от ужаса, спросил Джейк. И отец ответил ему, что в большинстве случаев они умирают сами — так природа заботится о том, чтобы они не страдали. «А те, которые не умирают сами? — не отставал Джейк. — Что, если бы у нас с Элли при рождении обнаружилось что-нибудь лишнее?» Отец тогда подумал с минуту и серьезно сказал, что в таком случае просто отрезал бы лишнее — ведь он хороший врач. Потом он ощупал Джейку руки, ноги, спину и живот, заглянул в рот и вынес заключение: ничего лишнего, а все нужное на месте.

Джейк хотел сразу признаться, что у них с Элли есть нечто, чего нет у других, — как у бабушки. Но решил не рисковать — боялся, что папа будет тогда на него смотреть, как на заспиртованного уродца.

Так никто, кроме бабушки, и не знал их тайны. Она водила их на прогулки далеко в горы, искать камни, и они радостно тащили ее лопатку. Она показывала им гранаты и топазы, сапфиры и аквамарины, а когда музыка, неслышная для других, звучала особенно сладко, они находили рубины.

«Большинство камней — это просто камни, — говорила бабушка, — но некоторые камни особенные». Такие она несла в город, к ювелиру, и продавала.

Еще бабушка говорила, что умение искать и находить — это священный дар, тайный дар, и если плохие люди узнают о нем, то могут захотеть его украсть или использовать в своих целях. Кроме того, горы населены множеством духов — огромные уктена, которые прячутся в глубоких омутах рек, зловредные гномы и изобретательные ведьмы тотчас набросятся на Джейка с Элеонорой, если узнают об их даре.

Бабушка объясняла им, что в человеческом мире все перевернулось с ног на голову: в город понаехали чужаки, понастроили в окрестностях большие красивые дома, которые они почему-то обносят заборами и крепко запирают ворота, вырубили лес и посеяли столько травы, что ее не съесть и миллиону коров. Они играют в странные игры — гольф и теннис — и никого не приглашают играть с ними, они скупают в городе старые дома и заполняют их никчемными безделушками. Самое удивительное, что, похоже, весь мир сделался почти так же безумен, говорила бабушка. Трудно поверить, но в Нью-Йорке, на той самой улице, где они с дедушкой смотрели «Возьми ружье, Анни», теперь показывают представления о наркотиках, скачут голые люди. Тридцать тысяч солдат убили во Вьетнаме — а зачем? Космонавты готовы высадиться на Луне — но кто знает, какое зло произойдет оттого, что потревожишь Луну?