Странник и Шалопай - Сергей Минутин

Гениев не любят именно за их прорывное озарение, не факт, что предложенное гениями есть новое, еще не ведомое знание. Просто мудрые игроки жили не тужили, пользовались тайно своим опытом, пока какой–нибудь гений не заявил о нем как о величайшем открытии. После этого гению приходится создавать оболочку величия и национального достояния, а его «открытию» придавать статус закона или правила, в конечном итоге озвученное «открытие» списывать из разряда «тайного» знания и переводить его в разряд учебного правила. Возрастает работа, активизируется мысль, направленная в основном на то, чтобы не дать гению высоко поднять занавес над открытием. Поэтому при жизни гении несчастны, им не помогают ни те, которых они фактически предают, ни те, ради которых они стараются.

Игроки даже вбросили в мир мысль о том, что гений — это непременно больной человек. Но, если бы ты был внимателен ко мне, то ты бы понял, что гений — это игрок. Игрок — одиночка. Он играет со всем миром и хочет встать над игральным столом не в окружении других игроков, как равный, а как равный Богу. Есть ли правила в этой игре, вернее могут ли в этой игре быть правила? Нет. Есть озарение, которое только потом укладывается в правила. Но те ли это правила?

Озарение — это для избранных, а для остальных весь смысл в удовольствии играть по давно известным правилам заключается в том, что каждый игрок свою игру начинает с нуля и его успешность в игре зависит от того, как быстро он пройдет «мертвую» зону чужого озарения и накопленного другими опыта. Он набивает те же шишки, что и его предшественники. Но, набив их все, может выйти на новое озарение. Я не мешал тебе набивать шишки, но ты не размышлял над их природой.

Молодость, первый успех, обыгрывание тех, кто давно уже в игре, вдохновляет и окрыляет. Но после того как научился просчитывать ходы, предвидеть результат, сталкиваешься с ничейной ситуацией, за которой правила игры стираются. Остаются чувства, которые заполняют и ведут тебя. Даже в самых сложных играх возможен один победитель, не досягаемый для других, но и он устаёт от игры, приходит к пониманию, что это не главное, что есть ещё нечто.

Кому — то это нечто очень не понравилось, и он придумал никогда не надоедающую игру — политику. Спрятав в её разнообразных альтернативах единственную альтернативу выбора между добром и злом. Но ты был глух и к моим повторам.

Конечно, на Земле, среди личностей, самые большие игроки — это политики, и самые большие политики — это игроки. Многие мудрые люди уже поняли, что можно играть во что угодно, как угодно и чем угодно, нарушая все самые мыслимые и немыслимые законы.

Одного нельзя делать: играть интересами своей страны и своего народа, ставить их на кон, скидывать в прикуп.

В этом мудрые игроки сильно ограничили сами себя. Ограничили, несмотря на то, что нам более и лучше всего известны повадки родной страны, следовательно, и играть в ней проще. Но покой, в виде запасного устойчивого игрального стола, не менее важен, чем сама игра. Если, конечно, думать и обо мне, о своей вечности. Тем не менее, азарт неукротим. И вот мы имеем транснациональные корпорации из игроков, ограниченных правилами в своих странах, странах золотого миллиарда, но играющих против остальных без всяких правил.

Пока знание этого факта не дойдет до ума каждого игрока других стран, как в свое время дошло до западных граждан, они, эти развивающиеся страны, будут проигрывать. Исключение составляет, наверное, только Россия.

Внутренняя сила русского народа настолько огромна, что игроки в России до сих пор играют по старым, без ограничений в собственной стране, правилам, с максимальным выигрышем и максимальным проигрышем. Кто кого, без всяких ограничений и правил. Одна из затянувшихся, очень старых игр, назовем ее «игрой в донос», в первозданном виде сохраняется только в России. Россия в этой игре выглядит моложавым пенсионером. Угробив огромное количество народа, столкнув лбами разные жертвы самых разных репрессий, мы опять нашли крайнего в системе КГБ и набросились на него.

Очередные игроки во власть, едва–едва одержав шаткую победу, принялись объяснять всему миру, что «стучать», «сажать», «следить» нехорошо.

Западу эти наши крики безразличны, так как всех, более–менее умных людей во всем мире «стучать» заставляют прежде всего обстоятельства собственной безопасности. Но то, что россияне на виду у остального мира взялись каяться и примиряться, открыло все их карты и «засветило» прикуп. А что еще нужно игроку, чтобы обыгрывать? Проблему эту муссируют только в России. Весь остальной мир эту ступень в игре давно пережил и не мучается совестью, и уж тем более не примиряется с соседом, если «тихо» сдал его за неуплату налогов, совершение кражи и т. п.

Для всего цивилизованного мира «стукачество» обрело форму закона, а «стукачи» — статус добропорядочных граждан. А сама игра вышла за обыкновенные рамки подсматривания карт. Развитые страны на то и развитые, что научились показывать не те карты, которые на руках. Этому обучились и матерые политики и простые граждане, именно это понимание способствовало созданию и укреплению семьи. Они давно поняли, что самый богатый и удачливый игрок ничего добровольно не отдаст, обыграть его невозможно, потому что у него есть «семья».

Поэтому, только создав собственную семью, общину, укрепив ее, можно играть на равных. Не выяснять, кто главнее, а играть в игру за жизнь. Иначе бунт и крах.

Войны, бунты упорядочили правила игры и взаимоотношения на Земле. В России же понимание о семье как единой команде игроков, к сожалению, не сложилось. Россия состоит из одиночек, которые постоянно выясняют, а кто же сегодня главнее, у кого больше очков в «заначке». И только, доведя таких же одиночек из народа до хулиганства и революции своим постоянным властным беспределом одних над другими, успокаивается. Причем успокоение протекает при сведении счетов очередных победителей с очередными жертвами, по большому счету ничем друг от друга не отличающимися.

Согласен, за тот крепостной беспредел, который творили дворяне и попы, можно было их и ликвидировать, но это не твоя прерогатива. И Иван, не помнящий родства, порождение не социализма по — российски, а необходимое условие выживания в России, заложенное «соседними пришельцами», игом, самодержавием Рюриковичей и Романовых, крепостным правом и административно–дворянской системой.

Взлеты и падения во власти возможны только в стране, где нет семейной и общественной памяти. Кто и когда в России хранил память о своей семье? Очень небольшая каста избранных. Но для большинства это было просто опасно.

Сначала дворяне искали в каждом человеке следы его беглых предков и каторжан, а это почти все население российских окраин, из которых, в сущности, и состоит Россия, ну а потом, как и положено, бывшие каторжники стали искать в каждом своем сограждане следы «благородного» дворянства.

Если бы в России были семьи, смена власти была бы невозможна. Варягов на престоле никогда бы не было. Но увы, гражданские семьи в поколениях разрушаются государством, причем совершенно не важно, кто во главе государства.

Данное разрушение заложено в саму систему государственности, а для создания мафиозных семей не было объективных причин. Россия достаточно быстро избавлялась от любого внешнего гнета, а внутренний вроде как сама мафия и есть, а это не что иное, как само государство.

Разрушение семьи и самой памяти о ней выгодно игрокам за власть в России. Без памяти народ готов бежать за любым игроком, сумевшим увлечь его или «купить» очередной мечтой о светлом будущем. Поэтому муссировать проблемы порочности «стукачества» более чем выгодно, но при этом ещё выгоднее «стучать». Всегда есть крайние, причем с обоих концов, и кто стучит, и кому стучат. Заранее прописывается схема для будущего дележа при любом прикупе и раскладе. Я не раз показывал тебе эту альтернативу и намекал, кто искушает, но ты всё время спешил.

А смысл данной игры состоит в том, чтобы лишить возможности внука опереться на деда. Необходимо так опорочить деда, чтобы для его внука разрушение того, что создал его дед, было и искуплением, и покаянием. А пока поколение за поколением искупают вроде как грехи своих предков, Россия переходит из одних чужих для нее рук в другие, на самом деле оставаясь всё время в одних и тех же руках того, кто стоит близ каждой двери. Ты больше прислушивался к нему, чем ко мне. Хорошо ещё, что он не сильно ценил тебя и всё время держал тебя «впроголодь».

Ты уверовал, что отставание государственной системы России и народной ментальности с вытравленной памятью от других цивилизованных государств огромно. Ты решил, что любое цивилизованное государство такие составляющие, как здравоохранение, образование, спорт, социальная политика, возводит в ранг государственной безопасности и возлагает заботу о них в том числе и на спецслужбы. Ты мучился вопросом — по какому принципу идентифицируются спецслужбы в России? И пришёл к выводу, что, как правило, по осуществленному ими террору, и это постоянно, от «слово и дело», жандармерии, ЧК, НКВД, МВД, КГБ, ФСБ и т. д. Но причем здесь силовые структуры, которые состоят — то из самых преданных данному государству людей, и для которых ответом на любой вопрос будет: «Что поделаешь, служба»?