Место летнего отдыха - Слоан Уилсон

– Нет.

– Они уже наверное нас хватились. Встретимся здесь в три утра. Это единственное время на всем проклятом острове, когда можно не бояться, что тебя станут искать.

– Хорошо, – согласился он и вдруг исчез в тени сирени, словно его и не было.

Глава 8

Ночью Сильвия лежала рядом с мужем, не смыкая глаз, и пыталась все обдумать трезво.

«Существует только четыре возможности, – думала она. – Вся ситуация до предела ясна. Оставаясь верной женой, я могу прекратить роман с Кеном еще до того, как он начнется, и кое-как перебиться в предстоящие зимы на острове, но я не способна на это, а для детей ничего хуже не придумаешь. Еще я могу взять у Кена деньги и не давать ничего взамен, кроме четырех процентов по займу. Но в этом тоже есть что-то безнравственное. Гордость не даст мне пойти на это, да и все равно это не выход. Деньги свяжут по рукам и ногам, и мы не из тех, кого устроил бы платонический романчик».

«Или же, разведясь, мы сможем пожениться», – думала она. Такая перспектива занимала ее мысли дольше всего. Но и это, конечно, не выход. По гордости Барта будет нанесен удар, а с уязвленным самолюбием Барт превратится в маленького раненого льва. Может, он будет настаивать, чтобы дети остались с ним, а это невозможно.

Или они с Кеном заведут роман, самый цивилизованный, насколько это возможно, и самый что ни на есть приличный, но всего лишь роман – с вымышленными именами для регистрации в гостиницах, с извинениями, которые, возможно, придется приносить, лживыми объяснениями отлучек и постоянными увертками. «Я никогда не считала себя человеком самых высоких моральных принципов, – думала Сильвия. – Но роман – это не то, чего я хотела бы сейчас; я слишком стара для подобных вещей, я этого совсем не хочу! Слишком мерзко».

«Еще мы могли бы поступить так, как сделало бы большинство на нашем месте, – продолжался ход ее мыслей. – Плыть по течению, не принимая серьезных решений и оставаясь как порочными, так и неудовлетворенными. Можно завести роман безо всякого плана – короткие ночные объятия на скорую руку. Пусть будут сплетни, взаимные упреки… Нам не придется расхлебывать кашу; проще погрузиться в нее».

«Нет, – думала она. – Я этого не сделаю, а Кен – не тот мужчина, который пошел бы на такое. Если мы и заведем роман, то он будет настоящим, тщательно спланированным на всю жизнь и приносящим как можно меньше боли окружающим. Я не хочу бродить ночами на ощупь».

Развод и повторный брак. Мысли все время возвращались к этому варианту. Могут же четверо цивилизованных взрослых сесть и выработать разумное решение проблемы? Она представила себе, как они с Бартом, Кеном и Хелен сидят в торжественных позах за столом для игры в бридж и она лепечет высоким «карточным» голосом: «Просто в юности я была глупа, а теперь я уже не молода и хотела бы выйти замуж за человека, которого всегда любила. Есть ли у кого-нибудь возражения?» «Что ты, ну конечно нет! – вообразила она ответ Барта. – Ты совершенно права!» «Я – пас», – сказала бы Хелен, но, разумеется, все это смахивало на пародию. Что же на самом деле она могла сказать Барту, что написать в письме, какую правду?

«Дорогой Барт, – представила она себе свое письмо, опять же пародию на классическую записку, приколотую булавкой к подушке, – хочу открыть тебе правду: я никогда не любила тебя, я просто запуталась. Я любила то, за кого тебя принимала, или что-то в этом роде. Родители тогда заморочили мне голову, но сейчас, видишь ли, мы должны посмотреть правде в глаза, а правда в том, дорогой Барт, что ты становишься алкоголиком и немножко ненормальным. Надеюсь, ты не против таких выражений, ты же понимаешь, мы должны быть откровенными. Одним словом, я хочу расстаться с тобой и забрать детей. Мне не хотелось бы расстраивать тебя, хотя я осознаю – эта записка не совсем тактична; пожалуйста, не принимай все близко к сердцу».

В постели рядом с ней во сне беспокойно заворочался Барт. Слабый лунный свет из окна осветил его лицо с тонкими заостренными чертами, и она подумала: «Бедный Барт, помоги ему, Господи. Помоги всем нам, Господи, мне вовсе не нравится, что я задумала».

– «Развод, – с содроганием подумала она. – Я даже не знаю, захочет ли его Кен. Он потеряет дочь, а они любят друг друга – это совершенно очевидно; я еще никогда не видела мужчины, у которого лицо озарялось бы таким светом при виде своего ребенка. Они все время сидят вместе и разговаривают. И я хочу разрушить эту прекрасную пару отца с дочерью. И, странное дело, девочка смотрит на меня своими большими глазами с тревогой, словно чувствует во мне врага».

Сильвия повернулась на бок, сердце ее колотилось; в какой-то момент ею овладела паника: «Что случилось, что мы делаем, как мы попали в такую ситуацию? Почему мы все не можем угомониться, позаботиться о своих детях…»

«Потому, что я влюблена, – объясняла она себе самой. – Пусть это звучит глупо и сентиментально, но это правда, и слава Богу. Лишь мертвым душой добродетель представляется легким делом. Или тем счастливчикам, кто выходит замуж или женится по любви и ухитряется сохранить свое чувство».

«„Легкая добродетель", – думала она. – Что за странное словосочетание, означающее, конечно, отсутствие добродетели. Наверное, священник сказал бы мне, что добродетель не может быть легкой, что я должна сжать зубы и оставаться зимой на острове с Бартом, поддерживая его всеми силами».

«Дело в том, – рассуждала она про себя, чуть ли не кожей запястья ощущая, как стрелки часов медленно приближаются к цифре три, – дело в том, что из этой ситуации нет выхода, потому что отпущения грехов не будет, потому что в итоге я добралась до ада. Мои грехи совершены. Я беспокоилась о будущем, но грехи лежат в прошлом, и я совершила их сотни, а теперь наступил момент расплаты и для меня, и для Барта. Леди и джентльмены, сюда пожалуйста, по ступенечкам вверх – расплата производится здесь».

«Помоги нам, Господи, – думала она. – Настает утро, когда придет пора молиться и платить; услышит ли Бог эту короткую молитву, сложенную в голове, в которой царит полная путаница? Господи, я ничего не понимаю».

В половине третьего Сильвия встала и, не зажигая света, оделась. Барт не пошевелился, и тяжелый ритм его дыхания не прервался. Сильвия прокралась вниз по лестнице на первый этаж и спустилась во двор. Трава на газоне была серой от росы. Дул мягкий ночной ветер, в воздухе стоял легкий аромат цветов и приятный запах морской воды, легкие и понятные, как и золотистый свет полумесяца или отдаленные звуки разбивающихся о скалы волн. Она подбежала к кустам сирени; поцелуй Кена также легко было понять, как и внезапное ощущение радости. «Несмотря на мизерные шансы победить, это триумф, – вертелось у нее в голове. – Может быть, небольшая победа накануне великого поражения, но мне наплевать. Именно сейчас, по крайней мере какое-то время, я все понимаю и благодарна за это».

Кен резким движением прервал поцелуй и, продолжая держать ее обеими руками за талию, отвернул лицо в сторону. В его голосе послышалось страдание:

– Нам нужно поговорить.

– Нет, – сказала она.

– Нам нужно продумать, как быть дальше.

– Ладно, – она убрала руки с его шеи. – Ты хочешь развестись, или у нас просто будет роман?

– Не знаю, – ответил он; в слабом лунном свете его лицо казалось бледным. – А чего хотела бы ты?

– Разведусь, если мне отдадут детей.

– Я тоже.

– Хелен отдаст тебе Молли?

– Нет.

– Не хочу давить на тебя, – продолжала Сильвия. – Меня вполне устроит и роман.

– Мне нужно подумать.

– Не сейчас.

– Послушай! – выпалил он. – Мы уже достаточно взрослые, чтобы не делать глупостей. Если Барт сейчас проснется…

– Он не проснется. Он напивается, чтобы заснуть. А Хелен не проснется?

– Нет. Она принимает снотворное.

– Тогда у нас есть время до рассвета, – сказала она. – Два-три часа.

Он снова поцеловал ее.

– Боюсь, я староват для радостей любви на траве, покрытой росой, – сказал он. – Здесь должно быть место получше.

– Эллинг Халбертов.

Повернувшись, она пошла впереди по тропинке, ведущей через лес по краю залива на противоположную сторону бухты. Эллинг – большое строение из посеревших от ветра и дождя тонких досок – уже многие годы пустовал. Внутри стояли два стапеля для катеров, с трех сторон окруженные простенками. Тьма была кромешная. Когда они вошли, лицо Кена попало в паутину и послышалось хлопанье крыльев летучих мышей. Под настилом беспокойно шуршала морская вода.

– Подожди, – она высвободилась из его рук. Его глаза начинали привыкать к темноте, и в конце лестницы над собой он уже различал серый прямоугольник, на фоне которого чернел ее силуэт. Кен поднялся вслед за ней и очутился на чердаке с полом, покрытым широкими струганными досками, и такими крутыми скатами крыши, что встать в полный рост он мог только посредине. Сквозь запыленные окна струился бледный свет полумесяца и звезд. С гвоздей свешивались старые паруса от рыбацких лодок и спасательные жилеты. Сильвия быстро пошла в угол и вытащила оттуда мешок почти в половину ее роста. Бросив его на пол, она стала извлекать из него бесконечную ленту белой парусины, свободными складками ниспадавшую на пол и образовавшую целую гору, которая почему-то казалась легкой.