На лоне природы - Николай Лейкин

— Садитесь, пожалуйста, гости дорогіе, засуетилась баба. — Самоварчикъ, я думаю, прежде всего?

— Да, не худо и самоварчикъ. Только дайте поскорѣй хлѣба и горшокъ молока, отвѣчали съемщики.

— Сейчасъ, сейчасъ… Машутка! Сбѣгай за тятькой, обратилась баба къ десятилѣтней босой дѣвочкѣ, нянчившей грудного ребенка. — Вѣдь вотъ мужъ-то у меня не какъ другіе мужики, не пьянствуетъ, а на работѣ теперь, пашетъ.

— Такъ зачѣмъ же вы хотите отъ дѣла его отрывать? Не надо. Пусть работаетъ.

— Ничего-съ… Все-таки вы на него посмотрите, да и онъ съ вами поговоритъ. Онъ лучше меня все и знаетъ. Можетъ статься, онъ и укажетъ, гдѣ вамъ еще дачку посмотрѣть. Положи, Машутка, ребенка-то на кровать, да и бѣги за отцомъ. А только, ваша милость, вамъ дачки лучше чѣмъ у барина Подлевскаго, или вотъ что у лавочника смотрѣли, здѣсь и не найти.

— Да Подлевскій-то ужъ требованія какія-то особенныя предъявляетъ, а лавочникъ дорожится. Вообще мнѣ здѣсь не нравится, что всѣ хотятъ захватить въ какую-то кабалу дачника. Лавочникъ даже прямо ищетъ такого жильца, чтобы можно было съ него какъ можно больше драть. У Подлевскаго послѣ пятаго слова какіе-то братья-искусники, которымъ онъ такъ-таки и отдаетъ жильцовъ во власть.

— Да, да… Они съ тѣмъ у него и работаютъ, что какъ бы арендатели на жильцовъ. Только вѣдь отъ жильцовъ и живятся, а отъ самого-то Подлевскаго гроша мѣднаго не получаютъ.

— А развѣ можно жильцовъ отдавать въ аренду, на жертву! Да и богатый мужикъ вашъ хорошъ, къ которому ты меня водила дачу снимать.

— Ну, этотъ ужъ зарылся въ деньгахъ-то и все ему мало. Вѣдь вотъ, будемъ такъ говорить, полъ-деревни на него работаютъ. Дастъ въ долгъ сѣменами, мукой или сѣномъ, а потомъ и требуетъ, чтобы за проценты работа была. За куль-то сѣна иного онъ три дня на работѣ промучаетъ, право слово. А лавочникъ нашъ, такъ еще хуже. Вы вотъ говорите, кабала. А у него, почитай что больше половины деревни въ кабалѣ. Положимъ, пьютъ наши мужики безобразно, но вѣдь самъ же лавочникъ имъ хмель и разводитъ. Чуть маленько пріостановятся съ пьянствомъ, а онъ имъ опять поддастъ на каменку — ну, и вновь разъярятся на пьянство. А ему, понятно, чѣмъ больше пьянства, тѣмъ лучше. Вѣдь вотъ теперь подъ переднія колеса отъ телѣгъ кому хочешь вино въ долгъ дастъ, — а безъ переднихъ колесъ мужикъ въ рабочую пору куда онъ? Ему дыхнуть безъ переднихъ колесъ нельзя. Аспидъ, кровопивецъ, не дай Господи къ нему въ лапы попасть.

Баба была расторопная и такъ и каталась шаромъ по избѣ. Сама тараторила, разсказывала, а, между тѣмъ ставила самоваръ, перемывала посуду. Вскорѣ самоваръ закипѣлъ.

XVII

Самоваръ былъ поданъ. На столѣ стояло молоко. Явилась яичница на сковородкѣ. Съемщики сидѣли и утоляли аппетитъ. Вмѣсто салфетокъ было подано полотенце съ шитыми красной бумагой концами.

— Радушная баба-то какая! замѣтила съемщица, относясь къ мужу. — Вы, матушка, не хлопочите, намъ и такъ всего довольно, сказала она бабѣ, видя, что та шаритъ еще что-то въ шкапу.

— Помилуйте, барыня, мы для господъ всегда рады. Я вотъ забыла барину винца предложить рюмочку. Передъ закуской-то оно чудесно, коли ежели потребляющіе.

— Не надо, не надо. Ничего не надо, откликнулся тотъ. — Можно и безъ водки.

— Да вѣдь есть. Вотъ кабы не было. Мужъ у меня хоть и не пьянственный, а по праздникамъ тоже потребляетъ, такъ держимъ. Вотъ пожалуйте.

Баба поставила на столъ початую бутылочку — сороковку и рюмку. Съемщикъ больше не отнѣкивался и выпилъ.

Вскорѣ явился мужъ бабы. Это былъ благообразный мужикъ среднихъ лѣтъ, съ русой окладистой бородой, въ свѣтлой ситцевой чистой рубахѣ, выглядывающей изъ-подъ жилета. Войдя въ комнату, онъ бросилъ картузъ на стулъ и поклонился.

— Вотъ мой хозяинъ, отрекомендовала его баба. — Гости у насъ, Максимъ Иванычъ, остановившись, дачники, такъ вотъ я за тобой дѣвчурку послала, сказала она мужу. — Пріѣхали дачу смотрѣть. Водила ужъ я ихъ по разнымъ мѣстамъ, да все не нравится имъ.

— У кого смотрѣли? спросилъ мужикъ, задавая вопросъ и женѣ, и съемщикамъ.

— Да смотрѣли они у Калистратовыхъ, потомъ водила я ихъ къ нашему богатѣю, водила въ усадьбу къ барину Подлевскому, водила къ лавочнику, да все не нравится имъ. Ищутъ, чтобы тихо было, чтобъ смирная не пьянственная семья, да и подальше отъ кабака! Вотъ все думаю, къ кому бы ихъ предоставить въ нашей деревнѣ.

— Да ужъ больше не къ кому, коли вездѣ выводила.

— Къ Уварову нельзя ихъ вести — семья ужъ очень пьянственная. И самъ, и сама такъ заряжаютъ, что не приведи Богъ. Къ Петру Власычу развѣ? Не сдана у него изба-то?

— Эво, хватилась! Двѣ недѣли тому назадъ подъ охотника сдалъ.

— Такъ куда же ихъ сводить-то? Подумай, Максимъ Иванычъ.

— Ежели ужъ ничего подходящаго еще не найдемъ, то придется или на вашемъ Подлевскомъ, или на лавочникѣ остановиться, сказалъ съемщикъ.

— Съ бариномъ не совѣтую связываться. Замучаетъ онъ васъ. То-есть это такая выжига, что только чорту его подарить, да и то незнакомому, чтобъ назадъ не принесъ — вотъ какъ мы его считаемъ, отвѣчалъ мужикъ, садясь къ столу, и спросилъ съемщика:- Папироску, баринъ, не позволите ли?

— Сдѣлай, братъ, одолженіе, открылъ тотъ портсигаръ.

Мужикъ закурилъ папиросу и спросилъ:

— Вы сами-то не адвокатъ?

— Нѣтъ, я учитель.

— Учитель? Ну, такъ къ барину Подлевскому вамъ нельзя. Замучаетъ. На него только адвокатъ и нуженъ, чтобъ такая же выжига былъ, какъ и онъ самъ. Нѣтъ, не совѣтую съ бариномъ связываться. Онъ васъ записками да росписками разными перепутаетъ и чуть что вы не въ точку — сейчасъ къ мировому. Нарочно и путаетъ записками. Потомъ и не расхлебаетесь. Ежели кто не изъ выжигъ, да у него стоялъ, такъ всѣ плачутся. Безъ ссоры и суда и не жили. Да вонъ лѣтось стояла у него тоже учительша, такъ та все лѣто съ нимъ судилась, всю зиму, да и по сейчасъ судится. Обѣщалась она ему печку исправить на свой счетъ, ну, и исправила, а онъ требуетъ, чтобы всѣ печки передѣлать. На роспискѣ ейной тамъ подправилъ что-то, да и требуетъ. Росписка-то его рукой была писана, а она только росписалась. Офицеръ еще лѣтось жилъ. Такъ съ того при съѣздѣ сталъ требовать такую мебель, которой вовсе и въ дачѣ не было. «Подай, говоритъ, зеркало и шкапъ», а ни зеркала, ни шкапа и въ дачѣ-то не было. Тоже всю осень и всю зиму судились, разсказывалъ мужикъ и прибавилъ:- Нѣтъ, съ бариномъ нашимъ не совѣтую связываться. Подальше отъ него.

— Вы водочки со мной выпить не хотите ли? предложилъ мужику съемщикъ.

— По буднямъ-то мы не балуемся водкой, ну, да ужъ съ бариномъ за компанію, пожалуй, можно.

Мужикъ выпилъ и сплюнулъ длинной слюной.

— У лавочника для меня нѣсколько дорого, да и прямо онъ какіе-то алчные виды на меня предъявляетъ, чтобы всю провизію, все, все рѣшительно у него брать, продолжалъ съемщикъ. — Да еще сѣтуетъ, что у меня семейство мало, что мало товара у него брать буду. Ужъ теперь сѣтуетъ, а что потомъ-то будетъ!

— Воръ мужикъ. Кого хотите обойдетъ, улыбнулся мужикъ.

— А ужъ у вашего богатѣя совсѣмъ кабала. Молоко чтобъ непремѣнно у него брать, дрова у него, за воду подай, грядку ягодъ арендовать, а иначе и на огородъ пускать не будетъ, и въ довершеніе всего, чтобъ ему и на желѣзную дорогу меня возить, а я другихъ мужиковъ и не смѣй нанимать.

— Ну, ужъ это-то, сударь, у насъ вездѣ такъ. Гдѣ кто живетъ, на какомъ дворѣ, тамъ отъ него мужики и пользуются, а изъ рукъ не выпускаютъ.

— Да вѣдь это же, по моему, кабала. Дай мнѣ свободный выборъ.

— Все такъ, повторилъ мужикъ. — Помилуйте, дачника-то вѣдь всю зиму ждутъ, а онъ наѣзжаетъ всего на три мѣсяца — ну, понятно, на него и набрасываются. Нельзя, сударь, нужно чтобъ и крестьянину была холтура. Не знаю, у кого бы вамъ еще домикъ посмотрѣть, все народъ-то у насъ такой неосновательный остался. Хорошіе-то мужики всѣ свои дома посдали.

— А въ другихъ деревняхъ? Вѣдь есть вокругъ васъ и другія деревни. Укажи пожалуйста. Время есть. Вѣдь мы вотъ остаемся здѣсь до завтра и будемъ у васъ ночевать. Ну, ужъ не найдемъ нигдѣ лучше и дешевле, такъ придется съ лавочникомъ покончить. Авось, не съѣстъ безъ остатка. Все-таки, это человѣкъ торговый.

Мужикъ задумался.

— Въ двухъ верстахъ отъ насъ есть деревня, да народъ-то тамъ все такой неосновательный. Да и глухо. Въ лѣсу. Опять же, теперь по весенней-то растопицѣ и дотащиться вамъ туда трудно.

— Плоха дорога?

— Не приведи Богъ. Главное, мосты на ручьяхъ поломаны. Въ бродъ, такъ троихъ-то на крутой берегъ лошадь и не вывезетъ, а то бы я лошадь запретъ. А то вотъ что: посмотрите у колонистовъ. Въ четырехъ верстахъ отъ насъ нѣмцы-колонисты живутъ и у нихъ настоящія дачи есть. Лѣтомъ четыре версты отъ насъ это будетъ по проселку, ну, а теперь по этой дорогѣ ѣхать нельзя, не доѣдешь. Надо ѣхать на станцію къ желѣзной дорогѣ, откуда вы пріѣхали, а оттуда прямая хорошая дорога въ три версты. Ну, да ничего, поѣдемте. Вотъ я сейчасъ лошадь запрягу.