О, мой ангел… - Марсия Иваник

— Почему ты думаешь, что именно я — причина потери?

— Потому что музыка звучала до тех пор, пока ты не поцеловал меня.

Физиономия Оуэна расплылась в широкой улыбке, а глаза заблестели от восторга.

— Значит, своим поцелуем я извлек из тебя музыку?

Надя возмутилась, увидев плотское выражение его глаз. Он не должен смотреть так, будто хочет ее объятий. Подбородок девушки дрогнул, когда Оуэн встал с кресла.

— Могу сказать только, — произнесла она, испугавшись его приближения, — что она звучала перед тем, как ты поцеловал меня.

— Меня еще никто не обвинял в подобном, — Оуэн старался говорить серьезно.

— Это была не просто музыка, Оуэн. Это было все мое состояние, — прерывающимся голосом произнесла Надя. — Музыка поддерживала не только меня, но и всю нашу семью.

Веселое выражение сошло с лица Оуэна. Она не шутила. Ее будущее автора и исполнительницы детских песен действительно оказалось под угрозой. Он приблизился к Наде и взял за руку.

— Прости, мне ужасно неприятно, что мой поцелуй вызвал такую реакцию. Странно, мы не ходили с тобой на танцы, не бывали в кино, не любовались звездами на ночном небе. Мы только обедали и беседовали не больше двух часов, перед тем как я поцеловал тебя.

Она посмотрела на руки Оуэна и покачала головой. Ее рука по сравнению с лапой Оуэна была маленькой и беспомощной. И вдруг Надя подумала: а что, если позволить Оуэну оказать ей материальную поддержку? Нет, на это она не пойдет. Надя отняла руку и чуть отпрянула.

Она передернула плечами и удивилась собственной глупости. Оуэн бедром привалился к краю стола и попытался найти хоть какое-то объяснение случившемуся.

— Может быть, ты потеряла писательское вдохновение?

— Я не писательница, Оуэн. Я композитор. Я слышу музыку. Будь все нормально, я могла бы стоять здесь и слышать музыку.

— Что, и кабинет издает какие-то звуки?

Надя оглядела просторную комнату.

— Видишь деревянные, полированные панели? — произнесла она, указывая на стены, на высокие, до потолка, книжные шкафы. — Они напевают мне. Солнечные лучи, проникая в твой кабинет через стеклянные двери, наполняют его светом и неслышной музыкой. Этот стол говорит о твоем присутствии, а бумаги и чертежи — о том, над чем ты работаешь. — Ее рука безжизненно упала. — Все здесь должно звучать, петь или исполнять для меня серенаду.

— А не трудно различать все эти непохожие звуки?

— Совсем нет, — выдохнула она, видя, как он посерьезнел. — Все убранство этого помещения — декорация. Стены, книги, стол, даже шторы поют каждый на свой лад, сливаясь в единую мелодию, в симфонию всех этих вещей.

Оуэн оглядел кабинет. Он никогда не думал, что предметы могут звучать.

— А что ты слышишь сейчас? — с любопытством спросил он.

Надя попыталась сосредоточиться. Она прижала руки к груди и закрыла глаза.

— Увы, ничего не слышу, кроме твоего голоса, — сказала она, медленно открывая глаза и смахивая слезы со щеки.

Он не мог безучастно видеть такое горе и, стараясь быть нежным и заботливым, прижал Надю к себе.

— Не волнуйся, мы отыщем твою музыку.

Подчиняясь его силе, Надя не сопротивлялась. Она устала, была напугана и, зажмурившись, уткнулась в плечо Оуэна. Холодная ткань сорочки успокоила жар разгоряченной щеки, а запах его одеколона, слегка отдававший лимоном, защекотал ноздри. Может быть, с помощью Оуэна ей удастся восстановить утраченную способность слышать музыку? Оуэн действительно необычный человек. Теперь ему стало ясно, о какой музыке она толковала. Надя теснее прижалась к его плечу и вздохнула.

Сильные пальцы бережно поглаживали ее спину, волосы, руки. Всхлипывания Нади отзывались щемящей болью в сердце Оуэна. Ведь ей пришлось переломить себя, думал он, набраться смелости, чтобы прийти и потребовать вернуть музыку. Он был бы рад сделать это, если бы только знал, что от него требуется. Оуэн нежно приподнял ее лицо за подбородок и внимательно вгляделся в черные грустные глаза. Уголки его губ дрогнули.

— Ты уверена, что мой поцелуй лишил тебя музыки?

— Уверена? И да и нет. Но это единственное, что хоть как-то объясняет случившееся. — Она откинула голову и поднесла руки к глазам. — Если не это, то что же?

Он усмехнулся.

— Мне следует снова поцеловать тебя. Как ты думаешь, музыка вернется?

Надя оттолкнула его.

— Откуда я знаю?

Объятия Оуэна окрепли.

— Мы могли бы попробовать снова.

Надя окинула взглядом кабинет.

— Попробовать снова что?

— Поцеловаться.

Одной рукой он держал ее за талию.

— Один поцелуй, Надя. Это так просто. — Указательным пальцем он провел по ее нижней губе. — Разве это повредит?

Не рехнулся ли он? Первый поцелуй отнял у нее музыку, а второй может лишить души.

— Не знаю, Оуэн. Это может стать опасным.

Большие черные глаза с мольбой уставились на него.

— Опасным? Вполне вероятно.

Он почти наверняка знал, чем грозит ему поцелуй: он может потерять рассудок. Аромат Нади, который Оуэн ощутил пять дней назад, как наваждение преследовал его, когда он ложился в свою одинокую постель. Но если поцелуй способен отнять музыку, то вдруг он и возвратит ее?

Оуэн вгляделся в манящий рот Нади.

— Почему бы нам не попробовать? — спросил он.

Надя кончиком языка облизала вдруг пересохшие губы. Может, он и впрямь прав? Она посмотрела на чувственные губы Оуэна и вспомнила, какой у них вкус, пьянящий, одурманивающий. Когда она произнесла: «А почему бы нет?» — ее уста чуть приоткрылись.

Оуэн воспринял ее слова как разрешение и склонил голову. Обняв Надю, он приблизил свои губы к ее губам. Поцелуй получился легким, воздушным, как прикосновение летнего ветерка.

— Слышишь что-нибудь? — спросил он, отстраняясь.

Надя обвила его шею руками.

— Это не такой поцелуй, как в тот вечер. — Она прильнула к нему. — Попробуй снова!

Оуэна не пришлось уговаривать дважды. Он с жадностью впился в ее губы, а руки, как стальные тиски, сжали Надю в объятиях. Небывалое по остроте желание пронзило его, жаром обдав тело. Оуэн уперся спиной о стол и чуть раздвинул ноги, чтобы Надя еще отчетливей поняла, как он хочет ее.

Кончик его языка то и дело касался ее губ, словно просил разрешения проникнуть внутрь. Когда она приоткрыла рот, он со стоном ворвался туда, сразу ощутив движение ее языка. Это был не его поцелуй, это был их поцелуй. Каждый был опален страстным желанием.

Ее пальцы подрагивали, когда она гладила щеки, плечи Оуэна. Его словно захлестнула мощная волна страсти, которую еще больше возбуждал исходивший от Нади аромат — аромат свежего воздуха, солнца и полевых цветов. Одной рукой он ласкал ее чудесные черные волосы, а другой прижимал Надю к себе, чтобы она чувствовала его мужскую силу, скрытую за джинсовой тканью. Оуэну показалось, что пришел его последний час, когда Надя провела рукой по его животу, опускаясь все ниже и ниже.