Темная лошадка - Оксана Обухова

— Понятно, — кивнул Антон. — А вы знаете, кто в тот день купил и принес наркотики?

Антонина Яковлевна опустила глаза:

— Так, разве они скажут правду. Все друг на дружку валят. Наша на Ренату, Рената еще на кого.

— А сколько всего в тот день было ребят?

— А четверо. Две девочки и два мальчика. Один Денис из нашего института, другой Саша из технического, он с Ренатой дружит.

— Кто-нибудь из детей выходил из дома? — делая вид, что заносит данные в блокнот, спросил Антон.

— Нет. Когда Михаил Петрович-то, значит, приехал, они все как мертвые, вповалку лежали. Еле он их растолкал. Не церемонился.

— Можно пройти в комнату Любавы? — поднимаясь, спросил Антон.

— Пойдемте, — сказала Антонина Яковлевна и повела нас, на «половину Любавы». — Родительская спальня в мансарде на втором этаже, я рядом с кухней обитаю, — на ходу объясняла она, — а Любаша вот здесь.

Обитель Любавы состояла из двух больших смежных комнат и незастекленной веранды. В первой комнате была гостиная-кабинет, во второй уютная девичья спальня с огромным плюшевым пандой в углу и затейливыми занавесочками. Стеклянная дверь на веранду шла из гостиной и скрывалась за плотными, сверкающими шторами и тюлем в едва заметную полоску. Я раздвинула все это великолепие, полюбовалась чисто прибранной верандой и обратила внимание на крыльцо, спускающееся прямо в зеленеющий сад.

Я и Антон обошли комнаты Любавы, сунули носы в тетрадки, разложенные на столе, в расписание занятий, и пошли к вешалке из оленьих рогов.

Наблюдая, как мы одеваемся, Антонина Яковлевна нервно облизывала губы, теребила край кофты и все никак не отваживалась о чем-то спросить.

— Вы хотите что-то сказать, Антонина Яковлевна? — помог Антон.

— Да. Что мне сказать Андрею и Инессе?

— Ничего, — застегивая молнию на ветровке, сказал Антон. — Наш визит не имеет к ним никакого отношения. Мы ищем дилера, продающего студентам наркотики, и разговор наш, так сказать, был дежурным, для галочки в рапорте.

— Ага, ага, — обрадовано закивала тетушка.

— Зачем снова родителей расстраивать? — продолжал Антон. — Поговорили и забыли. Так?

— Как скажите, — первый раз улыбнулась женщина. — Мне эти разговоры тоже ни к чему. Опять начнут нервы трепать — не уследила, да не уследила…

— Ну, и что ты думаешь относительно золотой молодежи? — уже в машине, заводя двигатель, сказал Антон.

— Нечего добавить, — нахохлившись, я угрюмо смотрела на стайку воробьев, купающихся в прогретом песке. — Скоро лето, скоро тепло, уеду к чертовой матери в Ялту.

— Почему в Ялту? — усмехнулся охранник.

— Потому что пошью костюм с отливом, — буркнула я.

— А-а-а, — протянул «следователь Ковальчук» и вывел машину на проспект. — С Кутеповым будешь говорить?

— Еще не решила, — не меняя сердитого тона, ответила я. — Что я могу ему сказать? Ваша дочь наркоманка и вы изо всех сил это скрываете?

— Тебе виднее, — согласился Антон. — Но результатами ты довольна?

— Шутишь? — буркнула я. — У меня такое ощущение, что, копаясь в грязном белье, я наткнулась на кучку какашек. У Кутепова уже один ребенок от наркотиков погиб… теперь вот дочь на иглу садиться…

— Успокойся, — примирительно произнес Антон. — Если он месяц таскает ее мочу на анализы, значит еще села.

— Но все равно уже в группе риска, — вздохнула я. — И кто только эту дрянь придумал?!

— Дьявол, — хмыкнул бодигард. — Тебя куда отвезти?

— Высади где-нибудь в центре у кафе. Хочу посидеть, кофе выпить. С коньяком.

— Составит компанию?

— Нет, спасибо. Надо одной побыть, все обдумать.

Думалось мне необыкновенно плохо. Не смотря на видимые результаты, удовольствия от собственной прозорливости не было. Да и работали больше другие — Антон разговорил тетушку, Андрей рыл землю на другом конце страны, — я так, хвосты самолетам заносила. Ничего общего с делом Самоеда. В принципе, вся моя заслуга сводилась в умении слушать. А тут бы любой справился.

Глотая горячий кофе с ложкой коньяка (судя по цене, «Арманьяк», судя по вкусу, что-то из подвалов Малой Арнаутской), я могла думать только о том, какой ужас испытал Михаил Петрович, найдя дочь в невменяемом состоянии, со следом укола на локтевом сгибе. Даже напрягая все воображение, я не смогла бы вообразить этого ужаса. Три года назад, тоже в апреле он потерял сына и вот… снова… та же трагедия.

Я понимала, почему вчера Кутепов был резок со мной, и совсем простила. Любой намек на пристрастие девушки к наркотикам, может поставить крест на ее будущем. Эту тайну берег Михаил Петрович и потому создал дочери другое алиби — дом, Таша, его честное слово.

Но поговорить нам все же придется. Пусть после этого я уйду, пусть тайна похищенного пистолета останется нераскрытой, но если я не уговорю Кутепова быть полностью со мной откровенным, мое пребывание в его доме уже станет бесполезным.

Была пятница, и Михаил Петрович раньше вернулся с работы. О своем приезде он предупредил по телефону, сказал, что не успел пообедать, очень голоден и попросил накрывать на стол.

Таша сегодня ужинала с нами. Сидор Поликарпович изобразил вкуснейшую семгу под фирменным соусом, и этот кулинарный шедевр, бесспорно, перекрывал многое из шедевров няни Нюси.

По причинам хоть и раздельного, но весьма сытного ужина, Михаил Петрович был настроен благодушно. На какой-то момент я даже расхотела портить ему настроение. Кутепов расположился в гостиной перед телевизором, листал какую-то местную прессу и искоса наблюдал, как Света и Рената уговаривают Мишу-маленького отцепиться от кубиков и идти в столовую. (Час назад я сама видела, что Рената тайком сунула брату шоколадку и теперь пожинает плоды — ребенок категорически не хочет творожную запеканку.)

Я подсела к Кутепову и тихо сказала:

— Михаил Петрович, мне необходимо с вами поговорить.

Он наклонил голову и взглянул на меня поверх очков:

— Прямо сейчас?

— Да. Это важно.

— Ну что ж, пошли, — он тяжело поднялся и потопал к кабинету. Там сел в кресло и сказал: — Я тебя слушаю, — хозяин кабинета вольно расположился на сиденье и, закинув ногу на ногу, оплел колено пальцами рук. Я сидела напротив на кожаном диване.

— Михаил Петрович, — осторожно и медленно начала я, — хотелось бы поговорить о вечере двенадцатого апреля. Мне стало известно, что в тот день Ренаты не было дома. Я знаю, где она была и что делала. Но мне необходимо знать, кто из четырех ребят принес наркотики и предложил уколоться. Я должна это знать, так как в убийстве Коваленко могли использовать кого-то из окружения вашей дочери… — Данную формулировку можно назвать чрезвычайно щадящей.

По мере того как я говорила, пальцы Кутепова расцепились, закинутая нога сползла с колена и со стуком опустилась на пол.

— Кто…? — выдавил он. — Кто тебе сказал?

— Никто. Я догадалась сама. И главное — я хочу вам сказать, дальше стен этой комнаты, наш разговор не выйдет. Я умею хранить чужие секреты.

— И от Назара? — хмуро спросил Кутепов. Растерянность постепенно покидала его.

В принципе, я могла бы ударить себя в грудь и слезно поклясться, но, избегая пафоса, только кивнула. Михаил Петровичу этого показалось мало:

— Ты понимаешь, что от этого может зависеть будущее моей дочери? — настойчиво произнес он.

— Понимаю, — серьезно ответила я. — Если бы не понимала, то разговаривала сейчас не с вами, а с кем-нибудь из окружения Ренаты — задавала бы вопросы, на которые без лишней шумихи, можете ответить и вы.

Михаил Петрович встал, обошел письменный стол:

— Сколько еще человек в курсе дела? — спросил, разглядывая семейную фотографию на стене.

— Только участники, — немного слукавила я. Антон наверняка доложит Туполеву о результатах поездки, но знать об этом Михаилу Петровичу совсем не обязательно. Мы только время потратим объясняя друг другу, что Назар, как человек порядочный трепаться на всех углах не будет.

— Попробовать наркотики предложила Рената, — стоя полу боком ко мне и так тихо, что я решила, что ослышалась, сказал Михаил Петрович.

— Откуда вы это знаете?

— Она сама сказала.

— А может быть, она покрывает кого-то другого?

— Может быть и так. Но я ей верю.

— Почему?

— Потому что это месть. Мне, — опустив голову, почти прошептал Кутепов.

— Откуда вдруг? — удивилась я. — И почему именно двенадцатого апреля?

Михаил Петрович вернулся на диван и, нажимая пальцами на виски, сказал:

— Это длинная история…

— Я готова ее выслушать. И, прошу вас, Михаил Петрович, — я на вашей стороне, будьте откровенны.

— Десятого апреля позвонил Яша, сказал, что освободился, и как-то так получилось, что вроде бы я сам предложил ему приехать сюда. Рано утром одиннадцатого он перезвонил, сказал, что вылетает, и я сообщил о его приезде семье. Рената встала на дыбы. «Если ты снова начнешь встречаться с этим типом, — сказала она, — то потеряешь меня».