В поисках утраченного - Сергей Псарев

Конечно, такой больной может быть вам неприятен. Только следует помнить, что если ему выпала участь быть инвалидом, то он имеет права на человеческое достоинство и свое место в обществе, как всякий здоровый человек.

Страстность, с которой Аркадий Иванович произнес эту речь в защиту своих пациентов, вызывала у Ливанова улыбку. Неудивительно, что они относились к нему в больнице, как дети к отцу родному. Он подумал, что многие другие на его месте давно бы закалились и привыкли к человеческим страданиям. Это стало бы для них привычным делом за получаемое жалование. Как для солдата на войне, который перестает замечать кровь и смерть на поле боя. Душа у него не зачерствела, он же лечил ее у икон…

Словно читая мысли Ливанова, доктор продолжил рассказывать о своей больнице.

– Это почти музейный комплекс, прекрасно спланированный Дом призрения для душевнобольных. Так его раньше называли. У нас хорошая парковая зона. Вы бы видели дом главного врача того времени – семь комнат и прислуга. Нормы питания, несравнимые с сегодняшними. Когда думаю обо всем этом, всегда мучает вопрос: чего нам не хватало в 1917 году? Активные народовольцы, революционеры дали бы для психиатрии богатый материал. Любая революция – своеобразный наркотик, психостимулятор и когда его действие заканчивается, происходит внутреннее самоуничтожение личности. Вспомните сталинские времена…

Не удержавшись, Ливанов спросил у доктора, кого же вообще можно считать психически совершенно здоровым.

– Могу предположить, что это должен быть уравновешенный человек, лишенный каких-либо неразумных порывов, без странностей. Это когда в человеке все, как надо, – рассмеялся доктор.

– Получается, как у Чехова: в человеке все должно быть прекрасно – и лицо, и одежда, и душа, и мысли… Но позвольте, все так скучно… Это же портрет заурядного человека. Правда, как известно, именно такой человек наследует Царство Божие…

– Хороший пример, не спорю. Тут возникает вопрос: кто же истории, человечеству более ценен. Этот вопрос всегда остается открытым. Мир стоит на "нормальных", честных, простых тружениках, но развивается он во многом благодаря "странным", чудакам, людям неуравновешенным, с нестандартным мышлением. Это они становятся учеными, художниками, писателями и поэтами. Среди этих последних много людей с выраженными психологическими особенностями и даже проблемами. Обычный человек видит только лес и речку, а художник берет кисть и рисует, то чего мы все не видим. Получается гениальное произведение, раскрывающее состояние русской души.

Вы еще не видели у меня дома картины одного пациента. Их история необычна. Они достались мне после его смерти, родных и близких у него не было. Получилось послание в ту жизнь, куда ему уже было не суждено вернуться…

Это вообще совершенно особый, сюрреалистический мир. Нам с вами он малопонятен, но вы не видели реакцию больных, их эмоции. Одни были готовы их рассматривать часами и находили что-то особое, даже собственные изображения. Другие, напротив, впадали в истерику…

Так можно завещать людям свою душу. Может быть, в этом состоит ее бессмертие? Совсем не в вечности материального мира… Что толку из того, что мы когда-нибудь продолжим свою жизнь травою или каким-нибудь животным… Вспомните "Черный обелиск" у Эриха Марии Ремарка. Его герой ищет ответы в современной ему жизни. Он находит их у больной девушки в психиатрической больнице. Больным оказывается само общество…

– Возможно, именно по этой причине природа продолжает производить на свет иных представителей человеческого рода?

– Пока нет ответа: почему на планете всегда один и тот же процент людей заболевает шизофренией? Очевидно, что наш мир должен быть представлен разными людьми. Без них он многое теряет, прежде всего, свою гармоничность. В природе все связанно… Только Божий промысел состоит в другом. Мы все сдаем экзамен на терпимость и милосердие, умение сострадать присутствующему рядом иному человеку. Если хотите, это наша возможность доказать, что мы тоже люди…

Прочитайте это письмо. Оно одно из многих, которые пишут в Интернете, надеясь получить какую-то поддержку и помощь…

"… мне шестнадцать лет, у меня шизофрения. Какой смысл жить дальше? Это не лечится, и болезнь будет дальше только прогрессировать и прогрессировать, пока я не потеряю собственное "я". Только не говорите мне про психиатров. Они способны только кормить тебя нейролептиками, которые не действуют или медленно делают из тебя овоща. В моем мире нет ничего, кроме боли и страха."

Ливанов даже не нашел, что ответить на это. Действительно, жуткая человеческая история. В чем же вина всех этих людей? В том, что они другие, и поэтому общество ограждает себя от них. Если есть "психушка", то кто-то должен в ней сидеть. Это принцип существования любой системы.

Ему почему-то вспомнилось, что когда-то, еще в советское время, в квалификацию этого диагноза добавили подтип под названием "вялотекущая шизофрения", который использовали уже не в лечебных, а политических целях. Для совершенно здоровых, но других по своим убеждениям людей. Ливанов был тогда офицером и служил в армии. К нему в подразделение перевели молодого лейтенанта, как бы на исправление. Про него уже ходили легенды: диссидент, служить не хочет. К слову, по родословной он был из небогатых шляхтичей Мотошновичей, потомок декабристов. Мечтал написать об этом книгу, но свою службу закончил в психиатрическом отделении госпиталя. За какой-то месяц его залечили до неузнаваемости. Серое, мертвенное лицо с фиолетовыми кругами вокруг совершенно безумных глаз…

При их встрече он заплакал, как ребенок. Спустя полгода знакомые ребята из госпиталя передали Ливанову два черновых листа из его рукописи. Там были какие-то схемы, фамилии, даты и фигурки в саванах…

Доктор блеснул стеклами очков и еще раз внимательно и участливо посмотрел на Ливанова.

– Друг, мой! Вы сегодня что-то совсем неважно выглядите. Наверное, сегодняшнее мероприятие оказалось для вас слишком большой эмоциональной нагрузкой. Очень близко все воспринимаете, так нельзя.

Кстати, читал вашу последнюю повесть "Над пропастью"… Просто, замечательно пишете. Слог у вас хорош, сразу вспоминаешь Бунина. Герой повести постоянно слышит чьи-то голоса, общается с потусторонним миром. Вы очень точно описываете симптомы одного… ну, скажем так: психического расстройства. Потом у вашего героя начинается длительная депрессия, и он заканчивает жизнь самоубийством. Герои в ваших книгах вообще часто умирают. Скажите мне откровенно, а вас, самого не посещали такие мысли?

– Если честно, то пару раз было. Правда, сейчас уже об этом вспоминать не хочется, – грустно улыбнулся Ливанов.

– А у вас не было такого ощущения, что содержание ваших мыслей становится доступно другим?

– Не скрою, именно сейчас мне так и кажется…

– Ну, это не страшно. Нужно поработать над собой, провести себе сезонную периодическую психогигиену. Это, как на дорогах, где есть опасные участки и крутые повороты. Стоит быть осторожнее, чаще притормаживайте. Литературным трудом занимаетесь много, спите урывками, да еще и алкоголем частенько балуетесь. Так нельзя. Дорогой мой, бросьте все и отдохните. Хотите, мы вместе поедем в Карелию, рыбку половим? Прекрасный отдых…

Ливанов никуда не собирался ехать. Он уже двадцать лет не выезжал из города и привык к своей трехкомнатной квартире, уюту и отоплению, а главное, возможности работать столько, сколько захочет. Ливанов не любил и не умел отдыхать. Ему всегда был противен его сосед, заплывший жиром от бесконечного безделья, и его разговоры о славном боевом прошлом. Он всячески старался избегать его при встрече.

Аркадий Иванович был мягок и настойчив, ему было трудно в чем-либо отказать.

– Вы пока выпейте эту микстурку, – ласково, словно ребенку говорил доктор. – Она успокоит вас и снимет напряжение. Вот так, а теперь отдыхайте. Можно прямо здесь, на диване.

Ливанов почувствовал какую-то вялость и сонливость. Напряжение действительно быстро спало. "А не все ли равно, что будет дальше?" – подумал он. Так хорошо и спокойно на душе у него давно не было. Потом наступил какой-то провал, словно в черную дыру. На какое-то мгновение снова мелькнуло доброе лицо доктора Свешникова. У него за спиной почему-то были ангельские крылья…

Кто-то рядом настойчиво говорил: " Это кризис, доктор. Конечно, в стационар"… Потом он увидел лейтенанта Мотошновича из гарнизонной психушки (ПСО). Он смеялся и говорил: "Вот, теперь и до вас добрались. Чего стоит вся ваша правда, да и кому она здесь нужна?"

Ливанов не знал, сколько прошло времени, часов или суток. Не все ли равно, здесь его просто нет…

Голова у него была совершенно тупая и ватная. Самое странное, что в ней теперь не было ни одной мысли. Оказывается, что для покоя и хорошего самочувствия нужно просто не иметь мыслей. Как же он раньше об этом не догадывался. Через решетку окна, выходившего в парк, в комнату стекались сумерки. Дело шло к ужину, по коридору струился запах горячей перловой каши…