Лучшие уходят первыми - Инна Бачинская

– Чем закончилась сцена?

– Да ничем. То есть я сделал вид, что убиваю ее… Она кричала… Евстигнеева наша… Орала так, будто ее действительно резали, до сих пор в ушах звенит. После чего погасили костер и уехали восвояси.

– Куда поехали?

– В Дымари, на летнюю стоянку, – сказал режиссер без особой убежденности в голосе.

– И все?

– Все как будто.

– Виталий Николаевич, вы понимаете, что ваш рассказ выглядит довольно странно? Вы кому-нибудь рассказывали о предстоящей репетиции в лесу?

Режиссер наморщил лоб, вспоминая. И снова у капитана появилось чувство, будто его дурачат.

– Нет, – ответил наконец Вербицкий. – Не припоминаю, чтоб рассказывал. Кажется, никому. – И спросил в свою очередь: – Вы собираетесь меня арестовать?

– Задержать, – поправил капитан. – До выяснения некоторых обстоятельств. У вас есть адвокат?

– У меня есть знакомый адвокат, – сказал режиссер. – Паша Рыдаев. Помогал нам отстоять помещение театра. Вы не поверите, господин капитан, нас верующие совсем затюкали, овечки божьи. Особенно бабки-одуванчики стараются… Ужас! Нет чтобы душой озаботиться на пороге вечности!

– Виталий Николаевич, подумайте на досуге, – режиссер хмыкнул, – если вспомните что-нибудь, передайте через дежурного, что хотите встретиться со мной. Договорились?

– Договорились, гражданин начальник, – режиссер преданно посмотрел в глаза Алексееву. – Вы меня куда определите – сразу к убийцам или пока к хулиганам и растлителям малолетних?

В записке, переданной Геной Колесниченко, сообщалось, что женщиной, убитой в Черном урочище, была тележурналистка Людмила Герасимова. Федор знал ее – удачливая телеведущая, яркая личность, умница. Ее передачу «Небо в алмазах» знали и любили в городе.

«Герасимова – не случайная жертва, – подумал Федор. – Красивая женщина…»

Он взглянул на часы. Было уже семь вечера. Насыщенный событиями день заканчивался.

Федор неторопливо шел в толпе, планируя оперативные действия на завтра. Поговорить с коллегами и начальством Герасимовой. Захватить врасплох. Посмотреть на их лица…

Директора телекомпании «Интерсеть» звали Виктор Данилович Чумаров. Он оказался солидным представительным мужчиной, прекрасно одетым, которому, однако, не помешало бы сбросить несколько килограммов. Ворот рубашки был, видимо, тесен ему, и он, словно пытаясь освободиться, все время дергал головой.

Он протянул Федору руку и произнес:

– Чем могу… так сказать?

Голос у него был хриплый. Он напряженно всматривался в лицо Федора своими очень светлыми серыми глазами.

– Боюсь, Виктор Данилович, я с дурными вестями, – сказал Алексеев, в свою очередь рассматривая лицо директора.

– Что? – выдохнул тот. – Что-нибудь с… финансами?

– Нет, я по другому ведомству. Ваша сотрудница Людмила Герасимова убита.

– Как… убита? – пролепетал Чумаров. – Людмила? Убита? Не может быть! Господи! – Он стал хватать воздух широко открытым ртом.

– Примите мои соболезнования, Виктор Данилович. Водички?

– Нет… да, пожалуйста. В холодильнике, вон там. Но… как же так? Как же так?

Федор достал из холодильника бутылку минералки, открыл, налил в стакан. Чумаров стал пить, захлебываясь и обливаясь.

– Вы меня прямо убили… – Он осекся, испуганно глядя на Федора. – Как это случилось?

– Мы еще не знаем всего, – осторожно сказал Алексеев. – Виктор Данилович, что за человек была Герасимова? Над чем работала в последнее время? С кем из коллектива дружила? Имела ли врагов? Возможно, получала угрожающие письма? Звонки? Меня интересует все, понимаете? Абсолютно все.

Чумаров, запинаясь, стал рассказывать. Федор услышал, что Герасимова была прекрасным журналистом, замечательным товарищем, смелой, независимой, никого не боялась. Над чем она работала, Чумаров не знал. Герасимова не всегда посвящала его… так сказать, а он ей полностью доверял.

Он все время повторял: «Господи, как же это?» – у него дрожали руки, он все дергал головой, пытаясь освободиться из тесного ворота и наконец с силой рванул его. Отлетевшая пуговица запрыгала по столу. Чумаров смотрел на нее остановившимся взглядом…

Глава 10

Девица Окулова и капитан Алексеев

Я проснулась от телефонного звонка. Голова раскалывалась, все тело ныло, как будто меня долго возили по полу, плечи горели, глотать было больно. Перегрелась на солнце, накидалась в клюкву холодным пивом, подхватила ангину. Конец праздника.

Шлычкина не было. На подушке рядом как прощальный привет лежала моя красная соломенная шляпа. Юморист! А я тоже хороша! Вспомнила, как Шлычкин тащил меня под душ, потом укладывал в кровать, и застонала. И головка бо-бо. Надеюсь, меня не стошнило. Позор!

Телефон мелодично тренькал. Странный звук. Не сразу я поняла, что звонят в дверь. В такую рань! Господи, кого еще там принесло? Я с трудом поднялась, и меня сразу же повело в сторону. Черт, крепкое пиво! На ощупь добралась до ванной и взвизгнула, ступив в холодную лужу на кафельном полу. Не лужу, а целое озеро. Проклятый кран снова потек! Окончательно проснувшись, я стояла, босая, в холодной воде и посылала проклятия на голову малохольного Эдика, который только позавчера клялся, что никогда больше! Кран! Не будет! Протекать! «Сволочь, подонок, гад, сукин сын! – рычала я, сжимая кулаки. – Паразит! Алкаш несчастный! Ну я тебя!»

Случайно взгляд мой упал на перекошенную физиономию с малиновым носом в зеркале, и я вздрогнула. На правой щеке отчетливо выделялся след от подушки. Волосы стояли дыбом. Странное дело, когда нужно, они лежат, как блин, а когда не нужно… Я попыталась пригладить вихры на маковке, но безуспешно. Снова тренькнул звонок. Ах! Я совсем забыла, что под дверью стоят и ждут. Черт бы побрал эту раннюю пташку!

Путаясь в собственных ногах, оставляя на полу мокрые следы, я ринулась в коридор и, не спросив, кто там, распахнула дверь. «Ну я тебя щас! – невнятно думала я. – Ну держись!» На пороге стоял незнакомый парень. Мы уставились друг на друга.

– Александра Дмитриевна Окулова? – спросил он, причем вопрос прозвучал скорее утвердительно. Что-то было в его голосе такое, от чего мне захотелось немедленно ответить: «Ее нет!» – и захлопнуть дверь.

– Я вас слушаю, – сказала я высокомерно, давая ему понять, что он – тот самый незваный гость, который хуже татарина.

– Капитан Алексеев, Заречный отдел внутренних дел, – представился парень, внимательно меня рассматривая. – Вы позволите? Нам нужно поговорить. – Он перевел взгляд на цепочку мокрых следов на полу.

Капитан Алексеев? Какой, к черту… В такую рань? Без звонка, без предупреждения? Ну знаете… Я принялась лихорадочно вспоминать, что такого сделала. Может, вчера, с перепою? Неужели подралась? Или… или… «Протекла на соседей!» – осенило меня. Точно, протекла. Позавчера! Открыла кран в ванной и начисто забыла… днем не было воды… и ушла… а когда меня не было, воду включили. И вот! Пришлось срочно вылавливать Эдика, причем подгадывать момент, когда он еще способен вязать лыко. И теперь снова.

– Я не понимаю, – сказала я высокомерно, – при чем тут полиция? Какое отношение к этому может иметь полиция?

– К чему? – спросил парень.

– К водопроводу.

– Никакого, – сказал парень, – я по другому вопросу. Можно войти?

Я посторонилась. Уже когда он был в прихожей, я вспомнила: надо было потребовать, чтобы показал удостоверение. Неудобно как-то… Я откашлялась.

– Вот мое удостоверение, – сказал парень, протягивая мне красные корочки.

Я дернула плечом: все, мол, в порядке, мучительно раздумывая, куда его пригласить – на кухню или в гостиную. На кухне немытая посуда, в гостиной… Хотела же убрать! Чтобы я еще когда-нибудь… пиво! Господи, как же мне плохо!

– Прошу вас, – сказала я светски, махнув рукой в сторону гостиной.

Мы сидели за столом, выжидательно глядя друг на друга. У капитана (капитан, кажется?) были умные глаза, скорее зеленые, чем карие, мужественный подбородок, нос с горбинкой и темные волосы. Он, в свою очередь, рассматривал меня… Тут я вспомнила, что у меня обгорел нос, что я не причесана, а на щеке отпечаток подушки, и вообще…

– Скажите, вам знакома Людмила Константиновна Герасимова? – спросил капитан.

– Герасимова? – Я не сразу сообразила, что речь идет о Люське. – Знакома, конечно. Это моя лучшая подруга. А что?

Капитан не спешил отвечать, и я почувствовала неладное. Позже, когда я вспоминала эту минуту, мне казалось, что от дурного предчувствия холодок пробежал вдоль хребта и занемел затылок. И еще до того, как капитан сказал мне, что Людмила убита, я знала! Знала, что с ней случилось несчастье. Я не могла дозвониться до нее с вечера пятницы, и она сама мне ни разу не позвонила. На работе ее тоже не было. Мы виделись в пятницу днем. Людмила забежала выпить кофе и поболтать… Комната поплыла у меня перед глазами.