Шеллшок - Ричард Пратер

Аферы и мошенничества Арабской группы, как их окрестили чикагские газеты тех дней, хотя в ней не было ни одного настоящего араба, носили, так сказать, местный характер, не переходя в разряд общенациональных, так что их нельзя было квалифицировать как организованную преступность. Это была просто группа аферистов-любителей, временно спаянных единой целью: разбогатеть во что бы то ни стало и по возможности не оказаться за решеткой. Так они и «работали» тихо-мирно в течение пяти-шести лет, сколотив «общак», оценивавшийся впоследствии газетчиками в что-то около 10 миллионов долларов — сумму и по теперешним временам немалую. В те же времена она была поистине колоссальной.

Главарем этой банды мошенников был некто Кайзер Дерабян, которого позже судили, приговорили и засадили в тюрьму, где он через несколько лет и умер от пневмонии. Его брат Сильван тоже входил в эту преступную группу, но мне так и не удалось узнать, что с ним сталось позже. Однако мозговым центром группы, как свидетельствовали газеты, разработчиком хитроумнейших комбинаций являлся Клод Романель. Газетчики называли его «злым гением подпольного мира», которому всегда сопутствовало необыкновенное везение. Но я-то подозревал, что везение тут было ни при чем: просто парень был далеко не дурак и просчитывал все операции, как Алехин и Капабланка вместе взятые.

Больше всего меня поразил тот факт, что Клода так и не посадили, хотя он дважды находился под судом. В первый раз его обвинили в том, что он, предположительно, организовал липовую компанию по транспортировке сырой нефти по трубопроводу и продал 9 миллионов акций этой компании, имея в активе всего-навсего два метра водопроводной трубы. Второй раз ему выдвинули обвинение в том, что он вступил в преступный сговор с руководящими работниками одной чикагской брокерской конторы и сорвал солидный куш, получая от них секретную информацию о грядущем падении курса акций компании «Скайленд Энтерпрайсиз», скупая их на корню, чтобы затем продать по повышенному курсу, когда ее финансовое положение стабилизируется. «Скайленд» владела пятью парками с аттракционами в Иллинойсе, Пенсильвании и Флориде. Однако в обоих случаях Романель был оправдан.

Мой клиент был очень деловым, по крайней мере в те дни. Но самым интересным было то, что в последние 20 лет он не был замечен — во всяком случае такой информации нигде не проскальзывало — ни в каких противозаконных операциях. По крайней мере с того момента, как оставил Николь и «маленькую Спри» одних у семейного очага.

К 16.30 я завершил все дела, которые можно было завершить в этот день, и вышел из душа, любуясь своим отражением в зеркале на дверце встроенного шкафа.

Я не забыл о моей встрече с Кей Денвер в заведении Пита в пять часов и надеялся произвести на нее более благоприятное впечатление, чем прошлым вечером, когда она слиняла от меня, несмотря на все мое мужское обаяние.

Да, мне хотелось сразить ее наповал, поэтому я оделся с особой тщательностью и фантазией. Но, если быть откровенным, выглядел как мои любимые гуппи. Розовая спортивная рубашка с набивными васильками и папоротниками, пурпурные брюки с белым блестящим поясом, белые же туфли, носки и сшитый на заказ куртец цвета… ну, как если в пьяный художник-абстракционист смешал воедино все имеющиеся у него краски и наляпал их половой кистью на холст, о который вытирал руки. Нет, расцветка моего стильного пиджачка скорее походила на замороженную радугу, по которой грохнули кувалдой. Короче, я явно переусердствовал и был похож… на гуппи в человеческом образе.

Я вернулся к шкафу, сбросил свою разноцветную куртку и облачился в простой белый пиджак с серебряными пуговицами. Он был любимым предметом моего гардероба. Это был необычный пиджак. Парень, который мне его сшил в одной маленькой мастерской, не помню где, сказал, что такие френчи когда-то носили белые охотники в Африке, на сафари, или даже махараджи в своих летних резиденциях. За исключением смелого покроя, он был очень скромен: просто причудливое переплетение белых и серых полос и пятен с пурпурной оторочкой на лацканах, запахе и внизу. Я еще раз взглянул на себя в зеркало и остался очень доволен. Красная оторочка здорово гармонировала с моей розово-пестрой рубахой и брюками, ну, а синие васильки… пусть это будет ей вместо букета.

Я уже звонил Кей пару раз, но к телефону никто не подходил. Рисепционист в «Дорчестере» подтвердил, что Кей Денвер действительно занимает номер 42, но телефон в ее комнате молчал. Впрочем, она предупредила, что будет мотаться по городу весь день. Я прошел к кофейному столику, взял фотографии Кей, оставленные накануне, сунул их во внутренний карман френча и спустился в гараж «Спартанца», где стоял мой великолепный, правда слегка подстреленный небесно-голубой «Кадиллак» с открытым верхом.

Если Кей опоздает на свидание, я подожду ее, по крайней мере, в компании ее поразительных фотографий.

Когда я припарковал свой «кадди» на обочине на обычное место позади Гамильтон-билдинг, было без нескольких минут пять. Я просунул голову в дверь бара Пита и заметил его за стойкой.

— Меня ожидает что-нибудь приличное из представительниц слабого пола?

— Не-а. Как обычно, Шелл. Два судебных исполнителя, борец-тяжеловес и разъяренный папаша, разыскивающий тебя со своей дочкой. Он зол, вооружен и очень опасен.

— Да что ты говоришь? Точно, обычный набор.

Почему-то в образе «разгневанного и вооруженного отца» мне сразу представился Клод Романель со своими слезливыми притязаниями на то, что его «маленькая Спри» все еще пребывает в младенческом возрасте. И он действительно может быть довольно опасен с его-то бурным криминальным прошлым. Особенно, если у него действительно поехала крыша.

— Передай им всем, что я их обязательно приму, Пит. Но прежде всего мне необходимо встретиться с красоткой по имени Кей Денвер, с которой ты видел меня вчера вечером. Она должна появиться здесь с минуты на минуту. Передай ей, что я сейчас вернусь. Только взгляну, как там Хейзл.

— Передай ей привет от старого Пита, — ответил он, расплываясь в улыбке.

Ему нравилась Хейзл. Мы как-то сидели с ней здесь пару раз, и она произвела на Пита неизгладимое впечатление. Он считал ее коктейлем из лепестков апельсинового дерева, сладкой карамели, растворенной в чистой родниковой воде. Он сам сказал мне об этом и в его устах это звучало высшей похвалой, подразумевая, что мне бы следовало пригласить ее на ужин в какое-нибудь обалденно дорогое бистро. Она и вправду была умница и очаровашка. С нею было легко и весело, но для меня она всего лишь верный друг.

— Я сейчас, — повторил я и юркнул в соседнюю дверь. Взлетел по лестнице на второй этаж Гамильтона и прошел в свой офис. Хейзл все еще сидела в своем закутке, раскладывая бумаги по папкам. Экран «Ай-Би-Эмки» был потушен.

— Привет, подруга, — бросил я ей.

Она медленно повернулась ко мне вместе со стулом.

— Я тебе больше не подруга, — мрачно ответила она.

— Что так? Бунтующая Хейзл? Пит только что передал привет своей вишенке в коктейле. Он бы обязательно на тебе женился, будь лет на сто моложе.

— Ну ты все-таки и паразит, Шелл Скотт. Ответь на пару звонков, говорит…

— А что, их было три? Что, в конце концов, произошло? Тебе пришлось отвечать более трех раз? Целых четыре? Ну, будет, малышка. Я пришлю тебе… мороженое или карандаш с настоящей резинкой на конце.

— Ты купишь мне омара. Нет, норковое манто. И золото, и серебро, и бриллианты.

— Конечно. Все, что захочешь.

— Я приняла более сотни звонков. Все из-за твоего дурацкого объявления. — Она взяла со стола несколько скрепленных желтоватых листков и швырнула их мне. — Больше сотни! Я думала, у меня голова лопнет.

— Да брось! Ты шутишь, — шокированно ответил я.

Я в самом деле был ошарашен. Более сотни охотниц за удачей? Да что, в конце концов, случилось с людьми, которые наверняка читали истории об отцах-основателях государства, о маленьком Джордже Вашингтоне, о большом Ральфе Вальдо Эмерсоне?

Я озадаченно посмотрел в глаза метавшей громы и молнии Хейзл.

— Кажется, ты и впрямь не шутишь. Неужели так много?

— Сто шесть, если быть абсолютно точной. Это не считая троих, которые заявились сюда лично. Четырнадцать Мишелей, которые родились 23 апреля, и девяносто пять женщин, которые не назвали своих имен, или забыли, кто они такие. У меня там все зафиксировано.

Я взглянул на листки в руках. Точно, все зафиксировано аккуратным почерком, который был еще одним из достоинств моей бесценной секретарши. Правда, к концу списка буквы становились все крупнее, бледнее, видимо, по мере того, как истощались силы моей бедняжки Хейзл.

— Ну… ты славно поработала, девочка. Думаю, одного «спасибо» будет недостаточно. Скажи, как мне тебя отблагодарить… сверх норковой шубы, золота, серебра и бриллиантов?