(Не)пара - Эллин Ти

что медсестра на месте, потому что чаще всего её кабинет находится в универе исключительно для красоты.

Почему таблетки не действуют мгновенно? Рука очень сильно ноет, я сама на грани того, чтобы начать ныть по этому поводу. Заворачиваю за угол к ступенькам и влетаю во что-то огромное и жутко твёрдое.

— Ты всегда мне прямо в руки лететь собралась?

О, ну естественно. Я же победитель по жизни, тут не мог быть не Савельев, просто не мог быть.

— Иди куда шёл, — рычу, толкая его плечом.

— Вообще-то за тобой и шел.

— С какого перепугу? — настроение на самом деле исключительно дерьмовое. Проспала, не собралась, таблетки ещё эти, руку ударила… Бесит всё.

— Леонидыч велел найти прогульщицу, подружка твоя сказала, что ты за таблеткой ушла. Ты не увлекалась бы, а то знаешь, зависимость такое дело…

— А ты откуда знаешь? На собственном опыте? — мне не хочется улыбаться, да и он не горит желанием. Сунул руки в карманы своих спортивок и идёт вразвалочку. — Рука болит, а таблетку выпить забыла, — хрен знает вообще, зачем ему эта информация, но раз уж идёт рядом, пусть терпит.

Он молчит, и я не знаю, что отображается там у него на лице. Я просто иду, стараясь ещё куда-нибудь этой многострадальной рукой не влететь, и проклинаю размеры университета: мы идём рядом слишком долго.

— Нашлась, — ехидно говорит Максим Леонидович, когда я захожу следом за Савельевым. — И где гуляла?

— Я не гуляла. Я была у медсестры, но вас не нашла, чтобы отпроситься.

— Скажи мне, Гаврилова, — он подходит ко мне, глядя с недовольством. Ой, дядь… У меня такого недовольства целые горы. Показать тебе? — Когда ты начнёшь нормально относиться к моим занятиям. Десять кругов бегом, и останавливаться нельзя!

— Максим Леонидович, а у меня рука вот, — показываю поврежденную конечность, надеясь на благоразумие препода. Рука все ещё очень болит.

— А у меня две. И ноги вот ещё. И ничего, бегаю, — он разводит руки в стороны, и я понимаю, что спорить с ним бесполезно, правда.

— Максим Леонидович, да пусть на скамейке сидит, давайте заниматься уже!

Саве-е-ельев.

Ты меня достал.

Он подходит к нам с физруком, какой-то сильно уж недовольный.

— Знаешь, Савельев, — говорит препод, крутя на пальцах свисток. — Заступаться надо за свою даму сердца. Все остальные — неблагодарные.

Проходит, кажется, вечность, прежде чем он говорит:

— Так она и так дама моего сердца!

— Что? — говорю я.

— Что? — оживает Лиска из другого угла спортивного зала.

— Что-о-о? — пищат ещё пару девчонок из нашей группы, округляя глаза.

— Что… — шепчу я снова, пытаясь переварить и понять, что мне дальше делать. В принципе, выбор невелик — я убью Савельева. Убью.

Но как только я открываю рот, чтобы наорать на него и сказать все, что я о нем думаю, он…

Закрывает мне рот поцелуем. Что…

Глава 6. Доброе утро

Лиза

Мои руки потеют, а разум с каждой секундой затуманивается всё сильнее. Савельев целует меня, склонившись в половину своего роста, наверное, держит за талию и не оставляет никакого другого выбора, кроме как ответить ему. Я краем сознания слышу возмущения физрука, охи и вздохи девчонок из группы, чувствую, как Нежнова стоит с открытым ртом, но оторваться какого-то чёрта просто не могу.

Или не хочу?

На самом деле, я и правда даже не пытаюсь, просто целую в ответ, встав на носочки и обняв Тёму за шею. Он целуется как чёртов бог, а в моей практике таких искусных поцелуев ещё никогда не было, и не ответить было бы просто кощунством.

Внизу живота стремительно теплеет и меня это дико пугает, но я, чёрт возьми, не прекращаю целовать Савельева. Этот спектакль для препода затянулся уж слишком, мне кажется, но Артём тоже не спешит прерываться. Сама не ведаю, что творю, но прижимаюсь ещё ближе к парню, чувствуя, как он отрывает меня от пола. Господи, что я делаю… Это же Савельев. Бесячий придурок-хоккеист, который постоянно несёт какую-то чепуху, пользуется девчонками и строит из себя невесть что. Тёма, из-за которого я повредила руку и теперь сижу на таблетках, чтобы не скулить от боли. Артём, которого… Которого я целую, чёрт возьми.

— Держись крепче, — шепчет, на секунду разорвав поцелуй, и тут же поднимает меня, а я машинально обнимаю торс ногами, как будто всю жизнь так и висела на нём. Что происходит — не соображаю, просто продолжаю целовать, и всё. Вся злость, что копилась внутри на этого придурка, вылилась в страсть, пока он нес меня на руках в раздевалку, не обращая внимания на гул студентов и возмущения Леонидыча.

Это просто какое-то сумасшествие, у нас обоих поехала крыша, не меньше! И если Тёме так поцеловаться и потрахаться с первой встречной нормально, то я, вообще-то, стараюсь подобные вещи не практиковать. А тут Савельев весь такой деловой, так целуется круто, что я просто теряю голову.

Он заносит меня в раздевалку, прижимает к стене и начинает целовать шею, чуть прикусывая кожу. С губ срывается стон, я успеваю подумать, что пожалею об этом, но поднимаю руки и зарываюсь пальцами в отросшие на затылке волосы Савельева, вдруг вскрикнув от боли в руке…

— Чёрт!

— Что такое? — мама залетает в комнату, пока я не понимаю, где сон, а где реальность. Рука болит неистово, кажется, я треснулась во сне об стену или тумбочку, пока мой мозг показывал картинки, которые никто никогда не должен был видеть. Руки трясутся, сердце колотится, даже дыхание сбитое после такого сна. Приплыли, Гаврилова, доброе утро!

— Да рукой ударилась, — нелепо улыбаюсь маме и мечтаю поскорее принять душ. Похолоднее, желательно. Мама просит меня быть аккуратнее, добавляя, что это всё равно бесполезно, и уходит, оставляя меня наедине с мыслями.

Пока стою в душе, прокручиваю в голове реальность, произошедшую на паре с Савельевым. Мне вообще не нравится, что мозг подкидывает такие ночные сюрпризы после всего, что там было, хотя, честности ради, целуется Артем действительно хорошо. Ну, с количеством девчонок, которым он разбил сердце, неудивительно.

«— Савельев, какого хрена? — я оторвалась от него спустя секунд пятнадцать этого показательного поцелуя, и то с трудом. Этот козел просто положил мне свою огромную ручищу на затылок и не давал отодвинуться ни на миллиметр, нагло врываясь в моё личное пространство своими губищами. Кто разрешал вообще трогать неприкосновенное?

— Спасаю тебя от занятий, — он как-то странно усмехнулся, зачем-то ещё раз чмокнул меня и повернулся к физруку со словами: — Видите, Максим Леонидович? Моя. Пусть