Прыжок рыси - Олег Приходько

Представившись полным именем, Полянский бросил милицейскому сержанту: «Это со мной», и протолкнул Евгения через турникет.

— Можем побеседовать у меня, Евгений Викторович, однако… — широким жестом он отдернул рукав, прикрывавший «сейку», — ланч! Самое время испить кофейку, так что едем к нефтяникам.

«Нефтяниками» он называл сотрудников многотиражки «Приморская нефть». Ее редакция находилась на пятом этаже рядом с буфетом — маленьким уютным помещением со встроенными в навесной потолок светильниками и задрапированными коричневым бархатом стенами. Усадив гостя за столик, Полянский подошел к стойке и через минуту вернулся с двумя чашками дымящегося черного кофе.

— Как там Москва? — энергично размешивая сахар в чашке, поинтересовался он и бросил на собеседника быстрый изучающий взгляд. — Впрочем, Москва как Москва — наслышаны, начитаны, телевизор смотрим. Праздный вопрос. Какие впечатления произвел на вас Приморск? Давно приехали?

Обилие вопросов предоставляло возможность выбора.

— Виктор Денисович, я бы предпочел поговорить о Паше Козлове, — отпив кофе, перевел Евгений разговор в нужное русло.

Лицо Полянского на мгновение застыло, выражение озабоченности переросло в трагическую маску, ложечка замерла в тонких пальцах полудетской руки.

«Артист, — оценил Евгений собеседника. — Такому доверять — все равно что след искать на воде».

— Паша, Паша, Паша, — покивал головой Полянский. — Что ж, спрашивайте, что вас интересует. Мы с ним, несмотря на разницу в возрасте, с самого основания газеты были вместе.

— Насколько я знаю, убийц еще не нашли?

— А вы думаете, найдут?

— Вам что-нибудь известно о ходе расследования?

— Почти ничего. Откуда? Тайна следствия. Знаю только, что убили ножом — ударили сзади в шею. По заключению медиков, произошло это не раньше трех часов ночи.

— Это рассказал следователь?

— Нет, Шпагин. А ему — прокурор города Федин. Да и меня спрашивали назавтра после убийства, не слышал ли я чего-нибудь часа в три-четыре.

— Вы не слышали?

— Я по ночам сплю. Это Паша был «совой» — до рассвета иногда машинка стучала. Хорошая у него была машинка, югославская — «Травеллер».

— Виктор Денисович, а что он был вообще за человек?

Полянский удивленно взглянул на него, помолчал, сосредоточившись на отражении светильников в крышке стола.

— Честный человек, — произнес наконец. — Честный, неподкупный, за что и поплатился.

— Если я вас правильно понял, будь он нечестным и продажным — остался бы жив, так?

Полянский презрительно сощурился, выдержал многозначительную паузу.

— Ему кто-то угрожал? Возможно, он чего-то опасался, говорил с вами о недобрых предчувствиях? — поспешил Евгений смягчить очевидную ядовитость вопроса.

— Нет, нет, — уверенно помотал головой Полянский, — ничего такого не было. Меня, к слову, спрашивали о том же в прокуратуре. Видите ли, с Пашей в последнее время происходили непонятные метаморфозы. С каких-то пор его словно подменили.

— С каких?

— Что?.. А-а… Да сразу как-то и не определишь. Надо сказать, он был толковым журналистом. Европейского класса. Умел зa малым увидеть тенденцию. Но вот с дипломатией было похуже. Он пришел в журналистику на волне гласности. Институт цензуры, когда приходилось лавировать, был ему незнаком. Грешил прямолинейностью, субъективизмом в оценках. Поначалу это даже приносило свои дивиденды, восхищало не привыкших к подобному свободомыслию читателей и раздражало областное начальство. Прежнему главному редактору Зырянову Сергею Вениаминовичу пару раз пришлось давать опровержения, извиняться и однажды даже объясняться в суде. Но Козлов был его любимчиком, отделывался сравнительно легко. Знаете, говорят, запретный плод сладок. Пашу зашкаливало. Потом времена изменились…

— Когда, простите?

— Что когда?

— Когда изменились времена для Козлова?

— Да нет, не для Козлова, вообще изменились. Много сладкого есть вредно. Соревнования по бою без правил закончились, стали появляться правила.

— Журналист европейского уровня, который имел способность за малым увидеть тенденцию, вышел из игры? — вскинул брови Евгений. — И кто же их, эти правила, ввел?

Полянский потеребил кончик носа, поморщился,

— Не то, — сказал. — Я не так выразился или вы меня не хотите понять?

— Отчего же, я хочу.

— Паша Козлов, будучи баловнем судьбы, привык бить ниже пояса. И не получать при этом сдачи.

— В начале нашей беседы вы назвали его честным человеком?

Евгений уже не сомневался, что Полянский по какой-то причине недолюбливал Козлова, но от вопроса об их взаимоотношениях удержался.

— Вы читали его статьи? — спросил Полянский.

— К сожалению, еще нет.

— Познакомьтесь. Их можно взять в читальном зале библиотеки. У меня была папка с ксерокопиями, но я ее подарил.

— Кому, если не секрет?

— Зачем это вам?.. Впрочем, не секрет. Пашиной маме Алевтине Васильевне. На поминках. Да… Так вот, представьте себе, что правила игры, предусматривавшие разрушение старой системы, развенчание идеологических противников перестройки, разоблачение перекрасившихся коммунистов и прочее, сменились, скорректировались требованиями созидательной политики, которую повел новый губернатор Гридин. Представили?

— Представил, — улыбнулся Евгений не столько снисходительному тону, избранному Полянским для беседы с дилетантом, сколько обилию газетных штампов в его лексиконе.

«Неужели он так и с женой разговаривает?»

— Ну так вот. Обновленная администрация объявляет о намерении восстановить развалившуюся промышленность. Павел делает вывод о намерении губернатора прибрать ее к рукам. Спецслужбы обнаружили и обезвредили взрывное устройство на маршруте губернатора. Появляется статья Павла, в которой он пытается доказать, что покушение сфальсифицировано, и сравнивает это ни много ни мало с покушением… эсерки Каплан на Ленина в августе 1918 года, которое развязало руки Чека и стало для большевиков оправданием «красного террора». Дальше! Губернатор собирается начать строительство городка для военных. Паша пишет об альянсе администрации с Минобороны и командованием флота, о концентрации силовых структур. Ну и… прочее. Его уважают, с ним считаются, пытаются образумить, объяснить, что время «шоковой терапии» прошло, что нападки и вражда не несут позитивного начала. Ему предлагают должность заместителя главного редактора — он отказывается; предлагают квартиру — совершенно законно, в порядке очереди. Он не просто отказывается, а отвечает на это статьей… о чем бы вы думали?.. О сталинских принципах руководства творческими союзами, которую заканчивает примером из собственного опыта: губернатор-де хотел его купить, предложив квартиру через подчиненный себе союз!

— На самом деле это было не так?

— На самом деле это было, конечно же, не так, — в голосе Полянского прозвучала обида. — Короче, Зырянова отправили на пенсию. Новый главный редактор Шпагин, человек талантливый, тонко чувствующий читательские потребности, великолепный организатор, предъявил законные требования к сотрудникам: точность, оперативность, ответственность за публикуемые материалы. С Павлом у него не сложились отношения с самого начала.

— Почему?

— Не знаю, возможно, потому, что Павел, как я уже сказал, был обласкан Зыряновым. В общем, не пошла в номер очередная статья Козлова. Выпускающий указал ему на недостатки, Шпагин потребовал фактографических уточнений, консультации экспертов из нашего филиала Института экономики.

— О чем была эта статья?

— Да статья-то, собственно, рядовая, ничем не примечательная — о ходе приватизации, кажется, или что-то в этом роде. Но и в ней Паша умудрился сделать далеко идущие выводы, а когда статью не приняли — полез в бутылку. — Полянский маленькими глотками допил кофе и вдруг улыбнулся, словно вспомнил о своей ребячьей провинности, тепло и снисходительно: — Знаете, он ведь был добрым, все это напускное, свойственное демонстративной личности.

— Какой, какой?

Полянский наклонил голову, посмотрел на Евгения поверх очков:

— Де-мон-стра-тив-ной, — произнес по слогам и небрежно уточнил: — По классификации профессора Леонгарда. Такие люди склонны считать, что по отношению к ним проявлена несправедливость, испытывать жалость к себе, хотя бы для того, чтобы судить, насколько эта жалость обоснована, требуется объективная оценка со стороны.

Спрашивать, кто мог дать такую «объективную оценку», Евгений не стал — и без того было ясно.

— И что же было дальше?

— Дальше?.. Дальше, дальше… А! Дальше он поехал во Францию по линии Союза журналистов.