Новый Мир ( № 11 2012) - Новый Мир Новый Мир

Как его баронесса ругала! К моему запасу английских ругательств прибавилось сразу полдюжины. Меня она тоже выругала — зачем допустила. А тут и он меня стал ругать, я, оказывается, выдрала у него клок волос, когда тянула. Ну и я в долгу не осталась, показала ему здоровенный синяк на бедре и вывалила на него свежеприобретенные ругательства. Потом все извинились друг перед другом и пошли в паб пить пиво (которое я терпеть не могу, но в пабе так приятно, особенно в хорошей компании).

Я наслаждалась моей жизнью в Лондоне, тем лондонским фоном, на котором она протекала (слишком, слишком быстро протекала!), но описывать сам город не могу. Да и не хочу. Описаний таких в литературе великое множество, и вряд ли я сумею прибавить к ним что-то новое. К тому же с тех пор перевидано такое количество живописных городских ландшафтов, шумных, оживленных вечерних улиц и пылающих разноцветными огнями неоновых реклам, что первое, ошеломительное впечатление сильно поистерлось в памяти, на него наложились впечатления позднейших поездок в Лондон, и восстановить его никак нельзя. У меня теперь в сознании два Лондона. Один настоящий, обыкновенный, не всегда приветливый, не всегда гостеприимный. А другой — тот, нереальный, потусторонний, в который я тогда попала. Это ощущение было таким острым, что его забыть невозможно. Тем более что и испытать его вторично тоже оказалось невозможно. Разве что, читая по-английски Теккерея, или Троллопа, или Джейн Остин, я ловлю иногда летучие отзвуки, отблески того редкостного ощущения.

Три с половиной месяца промчались, словно и не было их. Пора уезжать. Настроение было двойственное. Я соскучилась по матери, по брату, по друзьям, очень соскучилась по собственной постели. С другой стороны, знала, что праздник кончается, и так жаль было его покидать! Отсюда, из заоблачного праздника, далекая моя, реальная жизнь виделась такой серой, такой убогой...

Может, я вела себя как дура? Может, надо было хватать этого Джулиана, который “интересуется”, обеими руками, вцепиться в него и держать изо всех сил? И жить в его красивом доме, и говорить на прекрасном языке инглиш, и гулять по вечерним лондонским улицам — жить в празднике всегда?

Перед отъездом я решила позвать всех, с кем познакомилась и даже подружилась в Лондоне, на прощальный коктейль. Тетя Франци не возражала, наоборот, вызвалась обеспечить напитки и бутерброды. Она только просила меня заранее составить список приглашенных и показать ей.

Читая этот список, тетя поначалу улыбалась и одобрительно кивала. Первым номером шел, разумеется, лорд Эдди. Затем баронесса Галатея. Затем Джулиан. Затем мистер Бойс, мой преподаватель английского. Тут тетя слегка поморщилась — простой учитель... впрочем, акцент у него был безупречный. Затем Элис, необыкновенно миловидная молодая женщина, с которой мы случайно разговорились в цветочном магазине и затем несколько раз пили вместе чай. Какой у нее был акцент, я определить не могла, но к ней тетя снисходила, во-первых, за красоту, а во-вторых, за дорогую и элегантную шубку из котика (про эту шубку Элис сказала мне, что года два назад они сильно подешевели, и она не хотела покупать, а теперь опять подорожали, она и купила. Тогда я только подивилась непонятному поведению, а теперь даже анекдоты есть про такое же поведение новорусских воротил). Двоюродную сестру с мужем тоже пришлось вставить в список. Это все были чистые. А дальше шли нечистые с разнообразными акцентами, в том числе и парочка моих однокурсников из “колледжа”, и Лерой, и чертежник Джерри, тетя не успевала морщиться.

— Неужели ты всех их хочешь видеть? Зачем?

— Хочу.

— Ну хорошо, Лерой, первое твое знакомство, ты еще ничего не понимала. Ладно. Но Джерри? Какой он тебе приятель, ты бы еще уборщицу Энн пригласила!

— Ох, верно, чуть не забыла. Конечно приглашу.

Еженедельная уборщица Энн, пожилая добрая душа, сильно скрасила первые мои трудные дни в Лондоне. Сочувствовала мне, ни в чем не упрекала, ухитрялась как-то понимать мой английский и натирала какими-то мазями мой насквозь простуженный нос. Конечно я позову Энн!

Тете уже некуда было дальше поднимать брови.

— Да ты серьезно? Она, разумеется, не придет. Она знает свое место. Так же и Джерри.

Но все они пришли. Все, и даже Энн. И была очень просто, но со вкусом одета. И тетя Франци, к моему изумлению, встретила ее сердечным объятием. Зато Джерри она едва кивнула. Его это, однако, не обескуражило, он тут же подошел к бару и начал разливать и раздавать напитки, а затем уединился в сторонке с лордом и пустился с ним в оживленную беседу. Вообще, гости перезнакомились быстро и непринужденно, и, вопреки опасениям тети, поначалу все было очень благопристойно. Баронесса держалась с большим достоинством, выражалась изысканно, чинно посидела на диване с хозяйкой дома, затем обок Франци ее сменил мистер Бойс, а она незаметно, кругами, приблизилась к Лерою, на которого с самого начала положила глаз. Муж двоюродной сестры вился вокруг Элис, Фриц обнаружил вдруг, что давно знакомая уборщица Энн пусть не молода, но весьма недурна собой. Лорд поиграл на гитаре и спел две диковатые песни. А затем я запустила проигрыватель, хотя Франци со своего дивана делала мне возмущенные знаки. И большинство гостей немедленно заплясало. Франци сидела с каменным лицом, пока к ней, ускользнув от баронессы, не подошел... Лерой. И пригласил ее. И она пошла! Короче, вечеринка получалась совсем не “коктейльная”, не английская, не такая, как положено, — и ничего, чопорным англичанам нравилось, и, хотя ужина обещано не было, разошлись не раньше полуночи.

Здесь же, пока мы с ним топтались в подобии танца, произошел мой последний разговор с Джулианом.

— Я отвезу вас в аэропорт? — предложил он.

Я с благодарностью отказалась. Стоянка маршрутных мини-автобусов в аэропорт была совсем рядом.

— Значит, все-таки что-то было не так.

От виски и от грусти расставания душа моя размякла, я всех их любила и жалела, и его тоже.

— Все было замечательно, Джулиан, я вас очень люблю! — И я поцеловала его в щеку.

От этого невинного поцелуя бедный Джулиан, воспитанник чисто мужской “паблик скул”, залился такой огненной краской смущения, что мне самой стало неловко.

Москва встретила меня снегом и морозом. Это в Лондоне-то мне было холодно! Задним числом казалось смешно.

Встречали меня также мать с братом и несколько друзей. Я уезжала с одним картонным коммунистическим чемоданом, а вернулась с двумя. Во втором, капиталистическом, большом и кожаном, были мои лондонские приобретения — книги, пластинки, подарки близким. Покойный ныне литкритик Юра Ханютин полюбовался на этот второй чемодан, погладил его, подхватил и даже крякнул. Но не бросил, понес, объявив при этом: “Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток, не сойдутся они никогда”. Он сказал по-русски, а я этот стих Киплинга знала уже в оригинале! Потому что главное свое приобретение, ничего не весившее, но самое весомое, я несла в себе — английский язык.

Из «Имперского романсеро»

Месяц Вадим Геннадиевич родился в 1964 году в Томске, закончил Томский государственный университет, кандидат физико-математических наук. Поэт, прозаик, переводчик, лауреат нескольких литературных премий. В 1993 — 2003 годах курировал русско-американскую культурную программу при Стивенс-колледже (Хобокен, Нью-Джерси). В 2004 году организовал “Центр современной литературы” в Москве и издательский проект “Русский Гулливер”, которыми и руководит в настоящее время. С 2011 года издает литературный журнал “Гвидеон”. Живет в Москве и в Поконо-Лейк (Пенсильвания).

Военная часть

Ю. Кублановскому

Я приду в военную часть,

что острогом стоит в тайге:

вместо двери — стальная пасть,

голова — на хромой ноге.

Среди елей седых кичась

страстью скрытого в ней огня,

затаилась от мира часть,

часть страны моей и меня.

Я пришёл из чужих краёв,

я полжизни мотаю срок

на киче дармовых даров

и на старость готовлю впрок.

А сегодня, голодный пёс,

тру бока у тяжёлых врат:

я до мозга кости промёрз,

я от голода — зверю брат.