Посредник - Фредерик Форсайт

Мужчина, сидевший рядом с водителем, тихонько выругался, вылез на тротуар и быстрым шагом заскользил среди толпы, глядя на ехавшего впереди велосипедиста. По указанию человека на заднем сиденье машина свернула направо на Бомон-стрит, затем налево, на Глостер-стрит и еще раз налево, на Джордж-стрит. Она остановилась у нижнего конца Магдален-стрит, как раз в тот момент, когда появился велосипедист. Велосипедист слез на землю и двинулся пешком через перекресток на Брод-стрит, поэтому седан остался на месте. Раскрасневшийся от ледяного ветра третий пассажир вынырнул из Магдален-стриг, огляделся, заметил машину и влез внутрь.

— Дурацкий город, — заметил он. — То одностороннее движение, то вообще проезд закрыт.

Сидящий сзади усмехнулся.

— Вот поэтому студенты и ездят на велосипедах. Может, и нам стоит попробовать.

— Продолжай наблюдать, — бесстрастно промолвил водитель. Сидевший рядом с ним замолк и поправил под мышкой пистолет.

Студент неподвижно стоял и задумчиво смотрел на мощенный булыжником перекресток Брод-стрит. Из путеводителя он узнал, что в 1555 году на этом самом месте два епископа — Латимер и Ридли — были сожжены заживо по приказу Марии Католички{Мария I Тюдор (1516–1558) — английская королева с 1553 г., преследовавшая сторонников Реформации.}. Когда пламя разгорелось, епископ Латимер обратился к своему сомученику: «Утешься, мастер Ридли, и веди себя, как пристало мужчине. Сегодня мы, хвала Господу, зажжем в Англии свечу, которая, я уверен, не угаснет вовеки».

Он имел в виду свечу протестантской веры, однако, что ответил на это епископ Ридли, неизвестно, поскольку он уже горел ярким пламенем. Через год, в 1556 году, па том же месте их примеру последовал архиепископ Крап-мер. Пламя его костра опалило располагавшиеся в нескольких ярдах двери колледжа Бейллиол. Позже их перевесили на вход во внутренний двор, причем черные следы пламени видны на них до сих пор.

— Привет, — раздался голос рядом со студентом, и он обернулся. Студент был худ и долговяз, его собеседницей оказалась черноглазая коротышка, похожая на пухлую куропатку. — Меня зовут Дженни. Кажется, у нас один и тот же наставник.

Первокурсник, которому был двадцать один год от роду и который, отучившись два года в Йельском университете, приехал на годичную стажировку в Оксфорд, улыбнулся.

— Привет. А я — Саймон.

Они двинулись к арке, ведущей в колледж; молодой человек толкал велосипед рядом с собой. Он уже был здесь накануне, когда знакомился с главой колледжа, но тогда приезжал на машине. Когда они дошли до середины подворотни, перед ними предстал дружелюбный, но неумолимый Тим — привратник и по совместительству парикмахер.

— Вы новичок в колледже, не так ли, сэр? — поинтересовался он.

— Э-э… да, — отозвался Саймон. — Первый день.

— Прекрасно, в таком случае прошу вас запомнить главнейшее правило здешней жизни. Никогда, ни при каких обстоятельствах — будь вы пьяны, полусонны или напичканы наркотиками — вы не должны проезжать под этой аркой на велосипеде, равно как ввозить его или втаскивать на себе во двор. Прошу вас, сэр, прислоните его к стене рядом с другими.

В университетах есть канцлеры, ректоры, мастера, директора, деканы, казначеи, профессора, лекторы, научные работники и многие другие должности, располагающиеся в сложной иерархии. Главный привратник колледжа — это, безусловно, высшая лига. Будучи когда-то сержантом 16-го уланского полка, Тим в свое время легко управлялся с новобранцами.

Когда Саймон и Дженни вернулись, он милостиво кивнул и сказал:

— Вы, кажется, занимаетесь у доктора Кина? В углу двора, по лестнице на самый верх.

Войдя на верхнем этаже в суматоху классной комнаты, где им предстояло заниматься историей средних веков, молодые люди представились своему преподавателю, причем Дженни обратилась к нему «профессор», а Саймон — «сэр». Глаза доктора Кина засияли за очками улыбкой.

— Значит, так, — весело заговорил он. — Л не разрешаю только две вещи: тратить попусту мое и ваше время и называть меня «сэр». «Доктор Кин» вполне сойдет. А потом мы познакомимся, и вы будете называть меня «Морис». Кстати, Дженни, я и не профессор. У профессоров есть кафедры, а у меня, как видите, не только кафедры. но и приличных стульев не сыщешь.

Он со смехом указал на груду скособоченных стульев и кресел и предложил студентам устраиваться поудобнее. Саймон уместил свои кости на безногий стул времен королевы Анны и оказался таким образом в трех дюймах от иола, после чего началась беседа о Яне Гусе и гуситском восстании в средневековой Чехии. Саймон ухмыльнулся. Он понял, что в Оксфорде ему понравится.

Волею случая две недели спустя Сайрус Миллер оказался рядом с Питером Коббом на благотворительном обеде в Остине, штат Техас. Он терпеть не мог подобные обеды и, как правило, их избегал, однако этот был устроен ради местного политического деятеля, а Миллер знал, насколько ценно оказывать в таких случаях знаки внимания, чтобы иметь потом возможность при необходимости попросить об одолжении. Он уже было приготовился не замечать человека, сидящего рядом с ним, но тут Кобб упомянул название своей корпорации и выразил живейшее неудовольствие по поводу Нантакетского договора и действий стоящего за ним человека — Джона Кормака.

— Этот чертов договор не должен пройти, — заявил Кобб. — Нужно как-то убедить сенат не ратифицировать его.

Всем было известно, что договор уже почти готов, в апреле будет подписан послами в Вашингтоне и Москве, затем в октябре, после летних каникул, будет ратифицирован Центральным Комитетом и к концу года представлен в сенат.

Вы полагаете, сенат его отвергнет? — осторожно поинтересовался Миллер. Представитель военно-промышленного комплекса с мрачным видом разглядывал свой пятый бокал.

— Нет, — ответил он. — Дело в том, что идея сокращения вооружений популярна среди избирателей, а Кормак, что ни говори, достаточно обаятелен и любим, чтобы протолкнуть договор. Я этого типа не выношу, но факт остается фактом.

Миллеру понравилось, что, несмотря на близкую катастрофу, его собеседник не потерял здравого смысла.

— Вам уже известны условия договора? — осведомился он.

Более или менее, — отозвался Кобб. Они собираются урезать ассигнования на вооружение на десять миллиардов. По обе стороны железного занавеса. Поговаривают о сорока процентах — опять-таки с обеих сторон, естественно.

— А много ли таких, кто думает так же, как вы? — спросил Миллер.

Кобб был уже слишком пьян, чтобы следить за ходом разговора.

— Это же почти вся военная промышленность, — проворчал он. — Нам придется практически все позакрывать. А какие потери для корпораций, да и для нас самих!

— Гм… Жаль, что не Майкл Оделл наш президент, — задумчиво проговорил Миллер. Представитель компании «Зодиак» хрипло хохотнул.

Размечтались! Да, он будет против сокращений. Но нам эго мало что даст. Он ведь есть и останется вице-президентом, а президент-то Кормак.

В самом деле? — невозмутимо спросил Миллер.

В последнюю неделю месяца Кобб, Мойр и Залкинд встретились со Сканлоном и Миллером за обедом, на который Миллер пригласил их в тихий и роскошный кабинет хьюстонского отеля «Ремингтон». За кофе с коньяком Миллер навел их на мысль, что Джон Кормак все еще продолжает занимать Овальный кабинет.

— Он должен уйти, — произнес Миллер.

— В убийстве я не участвую, — поспешно сказал Залкинд. — К тому же вспомните Кеннеди. После его смерти через конгресс прошли все законы по гражданским правам, которые ему самому никак не удавалось пропихнуть. Покушение дало прямо противоположный результат. А ввел в действие все эти законы именно Джонсон.

— Согласен, — не стал возражать Миллер.-Так действовать мы не должны. Но можно же как-то заставить его уйти со сцены?

— Как? — осведомился Мойр. — Как этого достичь? Президент защищен со всех сторон. За ним не числится никаких скандальных историй. Лидеры партии убедились в этом, прежде чем предложили ему президентство.

— Что-то должно быть, — не сдавался Миллер. — Какая-то ахиллесова пята. У нас есть решимость, есть связи, есть деньги. Не хватает лишь стратега.

— А как насчет этого вашего полковника? — спросил Сканлон.

Миллер отрицательно покачал головой.

— Для него любой президент Соединенных Штатов — главнокомандующий. Нет, нам нужен другой человек… совсем другой…

Он имел в виду и хотел отыскать человека беспринципного, ловкого, безжалостного, умного и любящего только деньги.

Глава 3

В тридцати милях к западу от Оклахома-Сити помещается тюрьма Эль-Рино, в официальных кругах известная как «федеральное исправительное учреждение». Если говорить прямо, это одна из самых строгих американских тюрем — то, что у преступников называется «крутая тюряга». Холодным утром в середине марта в ее неприступных воротах отворилась небольшая дверца, и из нее вышел человек.