Хомские тетради. Записки о сирийской войне - Джонатан Литтел

Второй госпиталь, тот, что размещается в квартире, Имад организовал сам, потому что ему очень не нравится, как управляют первым. Он считает, что руководить больницей должны сами врачи.

Выяснилось, что первый медпункт организовал сам Абу Бари, он же привел и медперсонал. Поэтому он там и начальник.

17.30. После вечернего митинга нас приглашают на Военный совет. Типы, которых прислали за нами, явно нервничают, и у нас настроение тоже быстро портится. Райед опасается, как бы ему не стерли все, что он здесь наснимал.

Я на всякий случай посылаю в «Le Monde» СМС, чтобы их предупредить. Однако встреча получилась очень сердечная. Нас привезли в какую-то школу, провели в зал: у стены сидят десятка полтора мужчин; разговор ведет офицер. Райед его немного знает, они общались во время дневного митинга. Офицера зовут Муханнад Аль-Умар, он оказался человеком спокойным, серьезным и умным. Имад рассказал ему о проблеме с клиникой Абу Бари, и Муханнад пообещал все уладить. Он задает свой первый вопрос: что думает французское правительство по поводу гибели Жиля Жакье? Мы рассказываем о том, что говорил по этому поводу Ален Жюппе: судя по его высказываниям, здешнему правящему режиму во Франции скорее не доверяют.

Интересуемся, что по этому поводу думают они сами. Они отвечают, что убийство Жакье — дело рук mukhabarat. Но, по их мнению, журналист был отнюдь не главной мишенью. Замысел состоял в том, чтобы во время манифестации в поддержку Асада спровоцировать кровопролитие, которое журналисты должны были зафиксировать и показать всему миру как подтверждение тезиса властей о терроризме повстанцев.

Райед обращается с конкретной просьбой: свободный доступ в медпункт Абу Бари и к заключенным.

Раненый солдат, о котором шла речь, вроде бы оказался младшим офицером mukhabarat. Наши собеседники понимают, что нам интересно с ним поговорить, причем без свидетелей, чтобы не было сомнений, что никакого давления на него не оказывается.

Муханнад Аль-Умар сотрудничает с САС как гражданское лицо. Он участвует в вооруженных акциях повстанцев и помогает в вопросах логистики. И он — член Majlis al-Askari, военного совета. Гражданских в совете немного, всего трое из двадцати четырех человек. Совет руководит действиями katiba «Аль-Фарук» во всей зоне его ответственности: Хомс, Аль-Кусейр и остальное. Муханнад не хочет говорить, сколько у них всего народу. Mukhabarat уже за ним охотится, и потому ему безразлично, засветится он, общаясь с журналистами, или нет. Его спокойное, разумное, взвешенное поведение производит на меня большое впечатление.

Возвращаемся с Имадом на машине в квартиру знакомых Хасана. Перекресток проскакиваем как можно быстрее — из-за снайперов.

21.45. Семь месяцев назад, рассказывает Имад, они с товарищами сожгли пивной ларек. Хозяин был алавитом, он снимал манифестации и, как подозревали в САС, передавал фотографии госбезопасности.

Суббота 21 января. Баба-Амр

Как и предыдущие ночи, мне снились длинные, богатые событиями, яркие и отчетливые сны. Напротив моего дома — терраса замка Кастелларас; там стоит большая банка с клубникой, я хочу помыть ягоды, но они нехорошие, безвкусные, есть их невозможно. Зато рядом — вот она: ветка со спелой малиной — красной и сочной; я собираю ягоды одну за другой, их всего четыре, делиться ни с кем не хочется. Потом нечто подобное многократно повторяется, в самых различных местах.

Al-maktab el-al’iilami, Информационное бюро. Один из его руководителей — Джедди. Вся информация по Баба-Амру проходит через них. Бюро с самого начала стремится нас опекать — не только нас, а всех журналистов. Они держат под контролем всех приезжающих в Баба-Амр корреспондентов, а внутри квартала отслеживают посещение ими стратегических объектов и мероприятий, вроде митингов или госпиталей. Благодаря связям Райеда нам удалось приехать сюда с помощью САС, в обход людей из бюро. После стычки с Джедди, а потом еще одной, на митинге, с Абу Ханненом, мы отдалились от них окончательно и общаемся только с людьми из Свободной армии. Конечно, возникло некоторое напряжение, но для нас так лучше. К ним мы сходим под самый конец, когда сделаем все, что нас интересует. Потому что с ними можно увидеть только то, что они захотят тебе показать, а уж они наверняка обставили бы дело так, словно САС не существует вовсе.

Говорили бы об очевидных вещах, повторяли бы банальности и общие места, не особо вдаваясь в детали. Словом, действовали бы так, как обычно действует mukhabarat, чьи методы они усвоили с пеленок. Вчера на митинге, во время ссоры с Абу Ханненом, Г. говорил нам на своем прелестном французском: «Их можно понять, мсье. Сорок лет страха!» Но прежде чем они доберутся до реального Башара, им надо убить Башара в своих головах.

Впечатление такое, что в Информационном бюро боятся, что любое упоминание в прессе о Свободной армии может сослужить добрую службу правящему режиму, подкрепляя его тезис о том, что, борясь с САС, правительство борется с террористами. В то время когда мы были там, было очень трудно объяснить им, что бессмысленно скрывать истинные масштабы военного противостояния властям. В Свободной армии нам беспрепятственно позволяли наблюдать за всем, что нам интересно, фотографировать их вооружение, их людей, их боевые действия. Стоит добавить, что с 3 февраля, с началом серии массированных обстрелов Хомса, эти нюансы потеряли свою актуальность.

12.45. Спускаемся в город. Заходим в штаб к Хасану, который обещает найти мне переводчика. Потом отправляемся с Имадом на торговую улицу по ту сторону центрального проспекта. Улочка довольно оживленная, открыты магазины, есть такси. Это старый Баба-Амр.

Пожилой мужчина на велосипеде: «Здесь стало намного лучше».

Обсуждаем обещанное Башаром Асадом Лиге арабских государств освобождение политзаключенных. Еще один случайный знакомый — его зовут Абу Адиль — рассказывает, что его пятидесятилетний брат сидит за решеткой уже три месяца. Три человека, которых арестовали вместе с ним, уже мертвы. А его не освободили, а перевезли в Дамаск и поместили в секретный застенок. «Брата схватили у него дома, так, ни за что. Здесь, в Сирии, лучше не спрашивать, за что».

Я получаю в свое распоряжение молодого переводчика, его зовут Адам, он из САС. Английский у него очень приблизительный, но я думаю, дело пойдет. Дальше, на перекрестке — шлагбаум Свободной армии, военные держат под контролем уличное движение, иногда останавливают какую-то машину, проверяют водителя. Завязывается разговор. В одной из комнат штаба мы с несколькими бойцами рассматриваем карту на ноутбуке Райе да: ребята показывают, где располагаются позиции правительственных вооруженных сил. Снаружи раздается оглушительный взрыв: стреляют из миномета и из автоматов, с КПП, расположенного выше, тоже открывают огонь.

Молоденький боец у шлагбаума — его зовут Фади — алавит. Мой Адам переводит вкривь и вкось. Фади родом из Джиблайя, это поселок недалеко от Тартуса. Он пришел в Свободную армию где-то в июле-августе, это было в Хомсе. Увидев, как правительственные войска стреляют в безоружных граждан, он подумал: «I am not with them, I am with these people. It is not: I am Alaoui, so I am with Alaoui. No. If they do wrong, I try to do right»[47].

Стрельба на улице не прекращается.

Фади — mulazim awwal. Его друг по имени Али, тоже mulazim awwal, отказался стрелять в безоружных — это было в Кфар-Айя — и получил за это пулю в спину. Он выжил, но остался парализованным. Фади перешел на сторону восставших две недели спустя. Чтобы не подставлять близких, он не объявил о своем решении. В курсе только его брат; вначале брат не одобрил его поступка, но в конце концов признал его правоту. Я спрашиваю: «Когда ты пришел в САС, тебя не приняли за шпиона или провокатора?» Один из его друзей уже был у повстанцев, он за него поручился. «Now I am very happy, not like before. When you are in Army, if you know a big man, you live well. If you don’t, you are shit»[48]. Здесь, в Баба-Амре, в рядах Свободной армии служат пять или шесть алавитов. У нашего собеседника — никаких проблем. «I never heard: We want to kill Alaoui. Only specifi с people who have commited crimes»[49]. Алавиты берут в заложники женщин, и это его ужасно мучает. Недавно САС взяла в плен одного алавита, его знакомого; парень не сделал ничего плохого, и его отпустили. Сперва хотели на кого-нибудь обменять, но та сторона отказалась, и они его отпустили. «I was very pleased to see this»[50].

Выходим наружу. Пули еще свистят. Улица, где мы находимся, безопасна, но дальше все простреливается.

Идем с Имадом в ту часть квартала, которая прилегает к железной дороге, — это за мечетью Хамзи. Множество разрушенных зданий. Вместе с жителями поднимаемся на четвертый этаж в квартиру, где все стены изглоданы пулями и снарядами БТР 14,5 мм. В кухне — дыры насквозь. Хозяин, Абу Абди, сложил еще одну стену, внутри, чтобы получилась комната, но ее тоже пробило насквозь. Некоторые снаряды сумели продырявить три стены и влететь в квартиру соседа. Абу Абди отвез жену с детьми к ее родственникам, но там уже и без того много женщин и детей, места нет, и ему пришлось вернуться. Он хочет возвести еще одну стену и выложить ее мешками с песком, чтобы можно было жить.