Право на эшафот (СИ) - Бронислава Антоновна Вонсович

серого цвета с длиннющими чёрными ресницами могли принадлежать куда более юной особе.

Сориентировалась я тут же.

— Ваше Сиятельство, не нужна ли вам горничная?

Она вздрогнула и уставилась на меня с величайшим изумлением. Пришлось чуть приподнять оборки чепца, чтобы она уж точно убедилась, что это я.

— Дитя моё, неприлично приставать к доньям, — сурово сказала монахиня, попытавшись вклиниться между нами.

От чепца я руки убрала и залепетала:

— Сестра, прошу меня извинить. Но я нахожусь в ужасном положении. Я сирота и денег у меня осталось совсем немного.

— Сестра, не будьте столь жестоки к девочке, — медово пропела тётя. — Я переговорю с ней. Мне на самом деле нужна горничная. Возможно, она подойдёт. Что ты умеешь?

— Всё, что будет угодно Вашему Сиятельству. Я могу шить, готовить, убирать, бегать по вашим поручениям…

— Умеешь ли ты писать и читать?

— Да, но не очень хорошо.

— Пойдём со мной. Я проверю, правду ли ты говоришь. Неграмотная горничная мне не нужна.

Она развернулась, даже не дойдя до источника, и так же величаво, как подходила, поплыла назад. Осанка у неё была такая, что усомниться в её высоком положении было невозможно.

Чувства, что меня завлекают в ловушку, не было. Да и сама графиня не выглядела узницей, а скорее отдыхающей в хорошем санатории на свежем воздухе. Помещение, которое ей было отведено, вполне укладывалось в это предположение: несколько комнат, в том числе гостиная, кабинет и спальня. Провела тётя меня в кабинет.

— Рассказывай, — сразу бросила она, как только я закрыла дверь и с наслаждением стащила опостылевший чепец с головы. — Что это за маскарад?

— Пришлось бежать, потому что Его Величество решил меня срочно выдать за графа Нагейта.

— То есть он помиловал тебя с условием? — гневно фыркнула она. — Я так и знала! Я сказала, что, как твоя опекунша, никогда не соглашусь на этот брак, поэтому меня сослали, а тебя обманули как глупую деревенщину. Зачем ты просила аудиенции у короля?

— Надеялась, что он тебя помилует, — ответила я.

Обращение на ты казалось одновременно и естественным, и совершенно невозможным. Эта женщина вызывала уважение и была одновременно мне близка и совершенно чужда. Моё сознание перемешивалось со знаниями и ощущениями Эстефании, и я не всегда могла понять, что там моё, а что чужое. Жизнь до аварии уже казалась чем-то вроде потускневшего кино, а жизнь здесь — яркой и настоящей. Моей.

— Теодоро и без того не стал бы меня тут долго держать, ты просто облегчила ему выполнение плана. Боже мой, Эстефания, столько трудов — и всё прахом из-за того, что ты решила поступить, как тебе захотелось. Вот и получай в мужья Нагейта.

По воспоминаниям Эстефания была уверена, что тётя её любит, но сейчас я видела перед собой женщину, для которой то, что планы пошли прахом, оказалось куда важнее судьбы племянницы.

— Как я могу избежать брака?

— Никак. Герцоги Эрилейские всегда держат слово.

— Но я не соглашалась на брак.

— Тогда почему Теодоро тебя помиловал? — она побледнела. — Что ты ему такого сказала? Или пообещала?

— Я потребовала проверку на кристалле Истины, и он посчитал меня невиновной.

Она недоверчиво прищурилась.

— Как это возможно? Ты сама призналась.

Да, Эстефания действительно сделала такую глупость: призналась во всём сразу после задержания, облегчив жизнь не только придворному магу, но, как только что выяснилось, и королю.

— И тем не менее я ничего не подливала королю Теодоро Второму.

Она задумалась. Ненадолго. Взгляды при этом бросала на меня такие, что я понадеялась, что она догадалась об обмене. Обманывать её я изначально не хотела, сильнее намекнуть не позволяла клятва, но и того, что я сказала, должно быть достаточно тому, кто лично передавал фамильные знания племяннице. Но если графиня Хаго и догадалась, то решила оставить это при себе. В её поведении не изменилось ровным счётом ничего.

— Не знаешь, бумаги уже подписаны королём?

Я спохватилась и вытащила из-за корсажа изрядно помятый и потёртый брачный контракт. Графиня развернула и начала читать, с каждым мгновением распаляясь всё сильнее и сильнее.

— Это переходит всяческие границы, — наконец раздражённо выдала она. — Нет, я понимаю, почему Теодоро настаивает на этих пунктах, но это оскорбление памяти твоего отца. Нет, брака с Нагейтом на таких условиях я не допущу. Пока не знаю как, но не допущу. Тебя нужно срочно спрятать. Не здесь. Здесь вонючка Бласкес найдёт тебя быстро.

От воспоминаний о мерзком придворном маге меня передёрнуло.

— Почему он не моется? Это какой-то обет?

— Почему не моется? — удивлённо посмотрела на меня тётя. — Он воняет из-за магии. Слишком часто использует.

Сообщение было шокирующим. Если у меня и бродили в голове мысли поступить в университет, то они сейчас благополучно её покинули. Никакая магия не стоит того, что от тебя начнут шарахаться даже привычные к тяжёлым ароматам свиньи.

Глава 6

— Магия так воняет? — не удержалась я.

— Его — да. Эстефания, такое впечатление, что ты всё забыла, — тётя подозрительно прищурилась. — Задаёшь странные детские вопросы.

«Потому что я — не она», — почти ответила я, но внезапно поняла, что рот я раскрываю, а звуки из него не вылетали, а ещё я внезапно поняла то, о чём смогла сказать прямо:

— Мне кажется, у меня заблокировано почти всё, касающееся магии.

Возможно, этого не следовало говорить, но тётя в любом случае потребует объяснений, почему я не знаю и не умею чего-то. Поняла ли она, что я другая Эстефания? Скорее всего. Но признавать это не стала. Возможно, это идёт вразрез с её планами? Смотрела она довольно странно, недовольно хмурилась, но посвящать меня в свои раздумья не торопилась.

Но если Эстефания смогла заблокировать перемещённой душе доступ к своим знаниям, то блок мог распространяться не только на магию. Не могло же у девушки в её возрасте не быть каких-то влюблённостей, пусть и глубоко подавляемых? Если я чувствовала её эмоции по отношению к королю, тёте или Бласкесу, значит, и остальные должна была. Но та же Эсперанса воспринималась совершенно чужой. Нет, я знала, кто это, но не чувствовала к ней ничего. Значит, Эстефания закрыла что-то личное. А ведь я оставила свою память полностью беззащитной перед ней. Не такая уж