Толчки - Марат Дроздов

он взял бинт, салфетки и какую-то баночку, сел на землю боком ко мне, задрал правую штанину…

Меня чуть не вырвало. На его залитой кровью правой икре была рваная рана. Было ощущение, будто эту икру жевали. Он отмотал бинт, зубами оторвал его, засунул себе в рот и крепко сжал зубами. Затем санитар взял баночку, открутил крышку и стал потихоньку выливать содержимое на рану. Истошный крик вырвался из его глотки сквозь сжатые зубы. У меня по коже побежали мурашки, я схватился за угол так, что костяшки пальцев побелели. Но я не мог отвести глаз от этого человека. Он, закрыв от боли глаза, потянулся к упаковке с салфетками. Взяв одну, вытер кровь с ноги. До меня вдруг дошло, что именно с самого начала казалось мне странным. Еще до того, как заглянуть за угол, я учуял запах. Это был отвратительный запах гнили. Пока я следил за действиями санитара, запах не так сильно чувствовался, но сейчас, когда я отвлекся, он ударил мне в нос с новой силой.

Санитар сидел прямо около дальней «стены». Вокруг него лежали какие-то шприцы, банки-склянки, но меня это, в тот момент, мало интересовало. Я вгляделся, что же в этом «доме» могло вызвать такой запах – не гниёт же Никита заживо. Вспоминая этот момент позже, я пожалел, что начал искать причину запаха. Я вообще жалею, что пошел за ним тогда. Осмотревшись, я увидел, что причиной этого запаха был бульдог, лежащий справа от меня у дальней стены. Он лежал на боку в луже крови. Причем полоска крови тянулась от собаки к «стене», противоположной той, у которой я стоял. Было похоже, что ее сначала порезали, а потом тащили, или же она ползла сама. Меня передернуло. Горло у собаки было перерезано, живот был взрезан и кишечник, вывалившись из отверстия, лежал сейчас на траве. Над телом собаки уже летали мухи. Но самое страшное было в том, что это была та самая собака, о которой меня спрашивал Саша, не далее, чем три часа назад. Я несколько лет назад видел его собаку – встретил их, когда они гуляли.

– Джек, – вымолвил я.

Зря я это сказал.

Санитар дернулся, будто его ударили. Повернувшись в мою сторону, он воззрился на меня. Наши взгляды встретились. На этот раз в его взгляде был затравленный испуг. Не помня себя, я ринулся обратно, вверх по склону. Быстрее через дорогу, в город, домой, запереться там и забыть об этом дне и об этом санитаре. Я слышал, как за моей спиной он поднялся и побежал за мной. Подстегиваемый страхом быть пойманным этим чудовищем, я ускорил бег. Добежав до заградительного барьера у дороги, я обернулся.

Санитар был в двух шагах от меня.

Видимо, больная нога не стала для него препятствием, чтобы бежать за мной. Я, загнанный в угол, не нашел ничего лучше, как опереться на барьер и обеими ногами врезать санитару в район груди. Он отлетел словно тряпичная кукла. Удар о землю вышиб из него дух, но ему повезло, что здесь была земля, а не камни. Большого урона такое падение ему не нанесло, но немного времени я выиграл. Перемахнув через заградительный барьер, я, не смотря по сторонам, перебежал дорогу. Я бежал, я несся по улицам, боясь и одновременно радуясь. Перед моим мысленным взором все стояло лицо санитара, когда он понял, что его тайное убежище раскрыли. Особенно мне запомнился его взгляд.

Взгляд загнанного в угол животного.

Такой бывает у волка или медведя, когда его приводят на вольерную охоту. Когда он понимает, что выбраться уже не получится.

V

Спал в ту ночь я как убитый.

А проснувшись и думать забыл о санитаре и о бедной собаке Саши. У меня так часто бывает – вечером кажется, что жизнь кончена и из проблем не вылезти, а утром просыпаешься и понимаешь, что все не так уж и плохо. Наш учитель литературы как-то описывал это состояние и сказал, что один писатель называл это «Отчаянием ночной темноты».

Так и сейчас. Никита казался мне теперь страшной сказкой, кошмарным сном, от которого я пробудился. Тем более его затмевала другая мысль. Сегодня футбол. Сегодня, возможно, придется защищать этого незадачливого паренька. Хотя… Почему придется? Я ему ничем не обязан.

Мне вспомнилось испуганное лицо Дани, когда те парни прижали его к стенке.

«Приходи, пожалуйста»

Нет, все-таки я должен ему помочь. Хоть как-нибудь.

Весь школьный день тогда меня одолевал мандраж. Чувство томительного ожидания перед чем-то мной горячо ожидаемым. В таких случаях я, пытаясь скоротать время, с головой погружаюсь в события, происходящие вокруг меня. В данном случае это были занятия. Последней в тот день была литература. Наш учитель, Рудольф Иннокентиевич решил, на радость всем, устроить поэтический урок. Он рассказывал стихи, вспоминал какие-то моменты из жизни, связанные с прочитанными им стихами, и призывал других, кто помнит наизусть какие-либо стихи, поделиться ими с остальными.

– Желаю счастья и удачи, чтоб огурцы росли на даче! – крикнул кто-то.

Несколько человек прыснули. Рудольф Иннокентиевич неодобрительно покачала головой.

– Очень остроумно. Костя, – повернулся он в другую сторону. – Ты у нас главный литератор. Прочтешь что-нибудь?

Взгляды присутствующих обратились на него. Он помедлил. Ему всеобщее внимания явно доставляло удовольствие.

– Стихов я особо не помню, – наконец, сказал он. – Мне в голову приходит только из «Войны и мира»… Вот:

«Qu’on ne fasse pas de mal

A mon petit cheval».

– И как это переводится? – спросил Рудольф Иннокентиевич.

Костя почесал затылок.

– Не помню, – сказал он сконфуженно. – Вылетело из головы. Помню только, что «Шеваль» – это лошадь.

Следующим он спросил Иру, которая, ко всеобщему удивлению, разразилась поэмой Блока «Скифы». В классе, пока она декламировала, стояла гробовая тишина. Все благоговейно слушали. Когда Ира закончила, несколько человек даже захлопали в ладоши. К ним присоединились другие и через секунду мы все громко аплодировали новоиспеченной любительнице поэзии. Наши аплодисменты, мое ощущение себя частью чего-то большего, когда я хлопал вместе с другими, заставили меня вспомнить о предстоящем футболе. Я представил, как сижу на стадионе вместе с Даней, наблюдаю, как маленький Виталик вытанцовывает свою копоэйру, а потом нас двоих дружно колошматят местные околофутбольщики и невольно усмехнулся. Улыбка вышла скорее нервной, чем веселой, но настроение мое немного улучшилось. Когда я выходил из класса, под гул звонка, оповещавшего о конце занятий, сердце мое билось так, словно готово было вылететь. От осознания близости матча у меня ноги подкашивались. «Саша сказал, что