Этюд в багровых тонах (др.перевод+иллюстрации Гриса Гримли) - Артур Конан Дойл

— И больше ничего? — настаивал Холмс.

— Ничего существенного. На кровати лежал роман — Стэнджерсон, похоже, читал перед сном, на стуле у кровати трубка. На столе стоял стакан воды, а на подоконнике — маленькая коробочка с парой пилюль.

Холмс с радостным воплем вскочил со стула.

— Последнее звено! — провозгласил он. — Теперь мне все ясно.

Сыщики уставились на него в изумлении.

— Наконец у меня в руках все нити этого запутанного клубка, — безапелляционно заявил мой приятель. — Придется уточнить еще несколько деталей, но что касается основной канвы событий с того момента, как Дреббер и Стэнджерсон расстались на вокзале, и до обнаружения тела — все это я как будто видел собственными глазами. И я готов доказать свою правоту. Вы могли бы привезти сюда эти пилюли?

— Они у меня с собой, — ответил Лестрейд, доставая белую коробочку, — я захватил их вместе с бумажником и телеграммой и собирался положить в сейф в участке. Пилюли я взял по чистой случайности, потому что, честно признаться, не усматриваю в них никакой значимости.

— Давайте их сюда, — потребовал Холмс. — Скажите-ка, доктор, — он повернулся ко мне, — это обыкновенные пилюли?

Обыкновенными они всяко не были. Они были жемчужно-серого цвета, маленькие, круглые, почти прозрачные на просвет.

— Судя по легкости и прозрачности, они должны растворяться в воде, — заметил я.

— Именно так, — подтвердил Холмс. — Не могли бы вы спуститься вниз и принести этого бедолагу-терьера, который уже давно болеет, — вчера хозяйка еще просила вас избавить его от страданий?

Я принес песика снизу на руках. Затрудненное дыхание, тусклые глаза говорили, что жить ему осталось недолго. Морда была совсем седая — похоже, пес сполна прожил весь век, отпущенный собачьему племени. На ковре лежала подушка, на нее я его и опустил.

— Сейчас я разрежу эту пилюлю на две части, — сказал Холмс, вытаскивая перочинный нож. — Половинку вернем обратно — вдруг еще понадобится. Другую я кладу вот в этот бокал, добавляю чайную ложку воды. Как видите, наш милейший доктор прав: пилюля легко растворяется.

— Все это, конечно, очень интересно, — произнес Лестрейд сварливым тоном человека, который подозревает, что над ним издеваются. — Единственное, чего я не пойму, — какое все это имеет отношение к смерти Джозефа Стэнджерсона.

— Терпение, друг мой, терпение! Как вы скоро поймете, имеет, и самое прямое. Теперь я добавлю немного молока, для вкуса. Вот, даем собаке, и, как видите, она лакает вполне охотно.

Холмс перелил содержимое бокала в блюдце и поставил его перед терьером, который сразу же вылизал все до последней капли. Методичные действия Холмса казались настолько убедительными, что все мы теперь сидели не шевелясь, пристально глядя на терьера и ожидая чего-то сверхъестественного. Но ничего не последовало. Пес все так же лежал на подушке, тяжело дыша, но ни лучше, ни хуже ему не стало.

Холмс достал часы: минута проходила за минутой, ничего не менялось, и на лице моего компаньона постепенно появилось огорченное, даже удрученное выражение. Он кусал губу, постукивал пальцами по столу и всем своим видом выражал крайнее нетерпение. Мне его было искренне жаль — так он разнервничался; оба сыщика же презрительно улыбались, судя по всему, не очень расстроенные таким оборотом событий.

— Но это не может быть простым совпадением! — вскричал наконец Холмс и, вскочив со стула, заметался по комнате. — Я отказываюсь в это верить. Я подозреваю, что Дреббера убила пилюля, — и вот пилюли находят после смерти Стэнджерсона. Но они безвредны. Что это значит? Не может вся цепочка моих рассуждений оказаться ложной. Это исключено! И тем не менее этому бедолаге-псу не хуже. Ага, я понял! Понял!

Пронзительно вскрикнув, он кинулся к коробке, разрезал вторую пилюлю, растворил, добавил молока и поставил блюдце перед терьером. Стоило несчастному псу коснуться смеси языком, как по телу его пробежала судорога и он застыл, словно в него ударила молния.

Шерлок Холмс глубоко вздохнул и отер пот со лба.

— Надо больше верить себе, — сказал он. — Пора бы уже усвоить, что если один-единственный факт на первый взгляд не стыкуется с длинной цепочкой рассуждений, ему наверняка можно подыскать иное объяснение. В коробке две пилюли, одна содержит убийственный яд, другая совершенно безвредна. Я мог бы об этом догадаться, даже не видя коробки.

Это последнее заявление показалось мне настолько вопиющим, что я засомневался в здравости его рассудка. Однако мертвый пес служил неопровержимым доказательством справедливости его рассуждений. Туман в моей голове начинал понемногу рассеиваться, и сквозь него пробивались первые проблески истины.

— Вам все это кажется бессмыслицей, потому что в самом начале расследования вы не сумели оценить важность единственного подлинного ключа к разгадке, — продолжал Холмс. — Я же по счастливой случайности его отыскал, и все последующие события лишь служили подтверждением моей исходной гипотезы — да, собственно, просто логически из нее вытекали. Поэтому то, что вас озадачивало и все сильнее запутывало, для меня только проясняло картину и подкрепляло мои выводы. Странность и загадочность — не совсем одно и то же. Самое безликое преступление может оказаться самым загадочным просто из‑за отсутствия оригинальных или особых черт, на которых можно строить выводы. Раскрыть это убийство было бы гораздо сложнее, если бы тело обнаружили на большой дороге без этого причудливого и сенсационного антуража, который сделал его из ряда вон выходящим. Вместо того чтобы усложнить расследование, все эти броские подробности его на самом деле только облегчили.

Грегсон, с явным нетерпением внимавший этой тираде, не сдержался:

— Ну хорошо, мистер Шерлок Холмс, мы готовы признать, что вы человек неглупый и у вас свои уникальные методы работы. Но хотелось бы получить что-нибудь посущественнее голой теории и отвлеченных рассуждений. А именно — преступника. Я придумал свою версию, и, похоже, она провалилась. Молодой Шарпантье точно не причастен ко второму убийству. Лестрейд подозревал Стэнджерсона и, как выяснилось, тоже дал маху. А вы, судя по вашим намекам и полунамекам, похоже, знаете больше нашего, — так вот, по-моему, пришло время задать вам прямой вопрос: что именно вы знаете? Можете вы назвать имя убийцы?

— Я вынужден согласиться с Грегсоном, сэр, — сказал Лестрейд. — Мы оба старались как могли, и оба потерпели фиаско. Вы уже не раз за сегодняшний день заявляли, что у вас в руках все обстоятельства этого дела. Не собираетесь же вы и дальше их утаивать?

— Если не поспешить с арестом преступника, он может совершить еще какое-нибудь злодейство, — добавил я.

Под таким нажимом Холмс, похоже, заколебался. Он продолжал ходить по комнате, низко опустив голову и сдвинув брови — как всегда в минуты глубокой задумчивости.

— Убийств больше не будет. — Он резко остановился, глядя на нас в упор. — Пусть это вас не тревожит. Вы спросили, известно ли мне имя убийцы. Да, известно. Однако знать имя — это полдела, куда важнее преступника задержать. Я надеюсь осуществить это в самое ближайшее время. Я почти уверен, что справлюсь с этим самостоятельно; однако это требует большой деликатности, ибо мы имеем дело с умным и отчаянным человеком, у которого, как я имел случай убедиться, есть не менее ловкий сообщник. Пока он не подозревает, что кто-то разгадал его тайну, у нас еще есть надежда до него добраться. Но если у него возникнет хоть малейшее подозрение, он переменит имя и в мгновение ока исчезнет среди четырех миллионов обитателей нашего города. Не подумайте, что я хочу вас обидеть, но мне представляется, что эти люди не по плечу официальной полиции, — именно поэтому я и не просил у вас помощи. Если я его упущу, вина, разумеется, будет на мне одном. Но я готов пойти на такой риск. Пока же даю вам слово: как только я пойму, что могу раскрыть свои планы, не ставя их под удар, я немедленно вам все расскажу.

Грегсона и Лестрейда не слишком обрадовало это обещание, а нелестный отзыв об официальной полиции и того менее. Грегсон вспыхнул до корней своих светлых волос, маленькие глазки Лестрейда засверкали от обиды и любопытства. Однако ни тот ни другой не успели и рта раскрыть — раздался стук в дверь, и на пороге появилась грязная, обтрепанная фигурка Уиггинса, предводителя уличных мальчишек.

— С вашего позволения, сэр, — он приложил руку к лохмам на голове, — кэб у входа.

— Молодчина! — похвалил его Холмс. — Почему в Скотленд-Ярде не пользуются этой моделью? — продолжал он, доставая из ящика пару стальных наручников. — Посмотрите, какая отличная пружина. Захлопываются мгновенно.