Чандрагупта - Хари Апте

С приходом женщины, особенно услыхав, что она явилась за советом, Чанакья хотел уже было встать и уйти, но при упоминании имени Мурадеви задержался, надеясь услышать что-нибудь о семейных делах раджи; когда же произнесено было имя Сумальи и сказано, что из-за возведения его в титул наследника предалась отчаянию одна из жен раджи, брахман решил, что ничто не мешает ему остаться, и весь обратился в слух, жаждая узнать, что скажет теперь Васубхути и что еще поведает Вриндамала.

Чанакья не был бы Чанакья (ведь от имени этого хитроумного и проницательнейшего брахмана и пришло в язык маратхи слово «чанакша», которым обозначают хитрейших из хитрых, лукавейших из лукавых), — так вот, повторяем, он не был бы Чанакья, если бы не догадался сразу, что Вриндамала, — служанка Мурадеви и что демон ревности гложет эту жену раджи с тех пор, как наследником провозглашен принц Сумалья. «А если это так, — подумал он, — то вот оно, желанное открытие. Использовав его, можно посеять раздор в царской семье». Теперь уж, само собой, ничто не заставило бы Чанакью сдвинуться с места, пока он не дослушает начатый разговор.

Васубхути сказал Вриндамале:

— Что такое ты говоришь? Дитя, домашние беды не для чужих ушей. Верный слуга своего господина обязан быть нем. Я догадываюсь, как страдает и терзается Мурадеви, зная, что если бы другие жены не возвели на нее напраслины, то сегодня ее сын, а не Сумалья был бы наследником престола. Но ты нигде и никому не должна открывать этой тайны. Верный слуга держит открытыми глаза и уши, но уста его должны быть крепко-накрепко закрыты. Никому не смеешь ты открывать такой тайны, одному только твоему наставнику.

Вриндамала молча выслушала все, что сказал ей Васубхути, а когда он кончил, ответила:

— Благостный! Я выслушала твое наставление и со смирением спрячу его в своем сердце. Но я пришла к тебе с просьбой о помощи. То, что я поведала тебе, я не доверила до сих пор ни одному человеку. Сегодня же я не могла больше молчать. Если ничего не изменится в ближайшее время, может стучится большое несчастье: либо другие узнают, что говорит и думает моя госпожа, и донесут радже, либо она сама убьет себя. Ты мой наставник. Не ты ли учил меня, что если кому-то грозит гибель и в наших силах помешать этому, то наш долг — сделать все? Поэтому я и пришла к тебе за советом. Я твердо знаю, что если все останется как есть, то либо умрет моя госпожа, либо беда случится с кем-нибудь другим. Но я не знаю, как помешать этому. Я пыталась образумить госпожу, но все напрасно. Вот я и пришла просить помощи.

Чувствовалось, что Васубхути не хотел, чтобы она рассказывала о своем деле при Чанакье, и, когда давал свой совет, взглядом и голосом старался дать ей это понять. Но то ли женщина решила, что Чанакья так же, как она сама, тайный ученик Васубхути, то ли, выйдя за стены дворца, не могла больше сдерживать себя, но только она без утайки все открыла монаху в присутствии Чанакьи. Не мог же Васубхути попросить брахмана удалиться. А Вриндамала не поняла его намеков и не заметила знаков! Тогда, не пытаясь больше остановить ее, Васубхути сказал:

— Дочь моя Вриндамала! Если твоя госпожа не в силах вернуть покой душе, приведи ее сюда. Что еще могу я пока сказать? Я очень удручен твоим рассказом. И я подумаю еще над ним, и тогда, может быть, смогу помочь тебе. Приди ко мне завтра. Только запомни хорошенько: никто не должен знать того, что ты нам сегодня рассказала, даже сама с собой об этом не говори. Зная госпожу по твоим рассказам, я думаю, что от нее зависит будущее нашего города. По-видимому, она необычайно злопамятна и мстительна. Сколько лет прошло, как погубили ее младенца? Лет пятнадцать — семнадцать?

— Шестнадцать лет. Но сегодня госпожа была в такой тоске и отчаянии, словно это злодейство совершилось только вчера.

— Да, — тяжело вздохнул монах, — не знаю, чего хочет всевышний. Ты теперь ступай и приходи завтра.

С этими словами Васубхути отпустил женщину.

Вриндамала ушла, а монах еще некоторое время сидел молча, задумавшись. Чанакья все еще не вставал с места: ему хотелось узнать подробнее обо всем услышанном. Сразу начать расспросы было неудобно, поэтому он тоже молчал.

Вдруг монах еще раз тяжело вздохнул и многозначительно сказал гостю:

— Благородный брахман, может быть, ты не поверишь, но в нашей «Махапариниббанасутте»[46] есть предсказание, что три бедствия обрушатся на Паталипутру: пожар, наводнение и междоусобная война. Уж не приближается ли третье? Если раджа и министры не возьмутся за ум, так оно и будет. Мурадеви — царевна, дочь раджи киратов, но ее объявили шудрянкой и плод, зачатый в ее чреве Дхананандом, — нечистым; младенца отняли у матери и убили в гималайском лесу. Может быть, это злодейство и станет причиной страшной усобицы, предсказанной в нашей священной книге.

Нечего и говорить, что Чанакья с величайшим любопытством и заинтересованностью выслушал эти слова буддийского монаха.

Глава V

Раздумья Чанакьи

Пока монах Васубхути говорил, в мозгу Чанакьи, точно волны, набегали одна за другой разные мысли. Итак, мало того, что в царской семье обстоятельства сложились в пользу дела, ради которого он оставил свою обитель и явился в этот город. Теперь в его руки шел случай, помогавший разжечь огонь раздора в доме раджи. Что еще требовалось нашему брахману? Его проницательному уму не стоило труда связать рассказ монаха о сыне Мурадеви с историей Чандрагупты. Нечего и говорить, что это совпадение наполнило радостью его душу. Однако он не спешил торжествовать победу. «Нет, — остановил себя брахман, — прежде нужно убедиться в правильности своих выводов, а тогда уж решать, что делать: радоваться или скорбеть. Ведь преждевременная надежда часто бывает причиной жестоких разочарований».

И, подумав так про себя, Чанакья обратился к Васубхути:

— Досточтимый монах, я почти ничего не знаю об этом городе, ведь я жил все время в своей обители на берегу Марудвати в Гималаях. Паталипутра — великий город, и далеко идет слава об ее правителе. Потому я и пришел сюда искать могучего покровителя и надежное пристанище. Мне горько слышать, что в царской семье нарушен мир. В доме, где начались раздоры, долго не задержится Лакшми[47]. Конечно, все это меня не касается. Но расскажите мне, благостный Васубхути, кто такая Мурадеви? И кем и за что был убит ее сын? Простите мое любопытство, но раз уж я все это услышал, то, зная подробности, смогу, быть может, своими молитвами утишить пламя вражды и вернуть мир в царскую семью.

Монах с улыбкой ответил:

— Благородный брахман! Как поведать тебе всю истину? Слава Паталипутры не столь заслуженна, как это кажется вам, живущим вдалеке от нее. Раджа Дханананд переменчив нравом, вспыльчив и непоследователен, часто несправедлив и живет больше не своим, а чужим умом. При нем много министров и советчиков, но такова непостижимая воля провидения, что большинство из них — глупцы и корыстолюбцы. А их разумением вершатся все дела. Мурадеви была когда-то в большой милости у раджи Тот и минуты не мог прожить без нее. Естественно, все другие жены раджи воспылали к ней ненавистью и всячески старались вредить ей. К тому времени, когда главный военачальник Бхагураян передал радже свою пленницу Мурадеви и тот, воспылав любовью к необыкновенной красавице, взял ее в супруги, ни у одной из жен Дханананда еще не было сына. В случае рождения мальчика Мурадеви первой подарила бы радже наследника. И этого не смогли пережить ее соперницы. На нее наговорили, что она распутница, дочь рабыни, принадлежавшей радже киратов, и что она скрыла свое низкое происхождение. Дханананд, долго не раздумывая, приказал бросить ее в темницу, а ребенка, когда он появится — сына ли, дочь ли, — предать смерти. Кто посмеет воспротивиться воле раджи? Все было сделано точно так, как он повелел. С тех пор прошло много лет. Несколько дней тому назад принц Сумалья, как старший из сыновей Дханананда, был торжественно наречен наследником престола. По случаю праздника Мурадеви была освобождена вместе с другими помилованными и по приказу раджи снова заняла свои покои, наравне с другими царскими женами. Но эта милость нисколько не обрадовала несчастную. Вот только что Вриндамала рассказала, что ненависть и месть жестоко терзают ее дух. Да просветит совершенный Будда ее разум! Если примет ее душа нектар божественного назидания, я освобожу ее от страстей и страданий этого мира и укажу путь к обретению нирваны, Тогда, быть может, она забудет о своих врагах и захочет принять обет отшельницы, отрекшись от мирских привязанностей и желаний.

Брахман слушал молча, ничем не выдавая собственных мыслей. Только когда монах заговорил об обете отшельничества, он едва заметно улыбнулся. Однако ограничился ничего не значащими словами: