Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин

Прикидаешь! Вспомнил, что она сто лет назад от него бляданула! Тут, по ходу, та же хуйня!

— Не-не, Сисюль, там написано, батя тоже крякнул. А-а-а! Блять!

Новенький не мог встать, поэтому на карачках подполз к Бурому и зубами вцепился ему в ногу сквозь скользкую штанину спортивного костюма. Сися выхватил записку у завывающего от боли и неожиданности товарища, скомкал ее в кулаке и присел на корточки. Когда он заговорил с Новеньким, его голос звучал безмятежно, почти радостно.

— Вот теперь ты попал, уебок. Реально, по-настоящему попал.

— Пустите его! — донесся откуда-то знакомый голос.

— Че, блять? — прошипел Сися, выпрямляясь.

Пух несся прямо на него, сжав кулаки и выпучив глаза. Он начисто забыл о своем тактическом приеме вычеркивания гопников из реальности; если бы еще минуту назад ему кто-то сказал, что он сам, по своей воле кинется на Сисю с Бурым, Аркаша бы покрутил пальцем у виска и засмеялся.

Сися был настолько ошарашен неожиданным прибытием кавалерии, что позволил Пуху выхватить записку и начать поднимать Новенького с земли.

Только затем, чтобы упасть рядом, получив сильный удар в скулу. Бурый гыгыкнул и встряхнул правой кистью.

— Хорошо пошла!..

Сися снова присел рядом, аккуратно вынул у впавшего в ступор Пуха записку и щелкнул пальцами в сторону Бурого. Ничего объяснять тому было не надо — он выудил из кармана и передал другу синюю пластиковую зажигалку «Bic».

— Нет!.. Суки!.. — прохрипел Новенький — и вскрикнул, получив от Бурого пинок в рёбра.

— Тихо, — скомандовал Сися, щелкнул жигой и поджег записку от Бычихи. Секунду все молча смотрели, как язычки пламени пожирают бумагу. Когда она догорела, Новенький прошипел:

— Убью.

Брови гопника поползли на лоб.

— Что-что, дружище? Не расслышал.

«Дружище», шатаясь, встал, посмотрел обидчику в глаза и раздельно сказал разбитыми губами:

— За это. Я. Тебя. Убью.

Пух в ужасе уставился на Нового. Бурый не знал, как вести себя в таких ситуациях, поэтому на всякий случай громко гыгыкнул. Сися не смеялся.

Новенький зажмурился, ожидая очередного избиения, но вместо этого Сися преувеличенно аккуратно стряхнул грязь с его рубашки, улыбнулся и заговорил нехарактерно приветливым голосом:

— Слушай сюда. Тебя как зовут, напомни?

Степа открыл глаза и рявкнул, брызжа кровью:

— Нахуй пошел!

Даже на это Сися почти не отреагировал — только дернул уголком рта, над которым пробивались редкие усики. В его глазах блестело радостное предвкушение, какое бывает у детей за несколько часов до Нового года.

Бурый попятился — он знал пацана, которого ровно за эти слова пырнули в брюхо ножом восемь раз и оставили истекать кровью в грязном переулке в районе набережной Дона.

— Смотри, дружище. Видишь, вон там гаражи? — Сися показал вглубь арки. — Жду тебя завтра в четыре во-о-он за той зеленой «ракушкой». Не сегодня только, а завтра. Ты понял? Ровно в четыре, после школы. Не опаздывай. …А если не придешь, — продолжил после паузы Сися, не глядя на неловко встающего с земли Аркашу, — я найду, где ты живешь, и узнаю, с кем, и всех их порежу. И мне ничего за это не будет.

— Сука! — взревел Новенький, которого снова начала захлестывать черно-красная волна. — Если ты хоть пальцем тронешь Бабу Галю или Машку!..

Он осекся, ненавидя свою несдержанность почти с той же силой, с какой ненавидел этих двух подонков.

— Видишь, Бурый? — сказал Сися, не переставая смотреть на Новенького в упор. — Лох сам всё нам рассказал. Даже по району кружить не надо.

Он покосился на Пуха.

— Кстати, жиртрест, ты завтра тоже к четырем приходи. А то ты охуел что-то совсем, я погляжу.

— Ваще, братан! Берегов не видят! — привычно подвякнул Бурый.

— Рот закрой, — тихо сказал Сися.

Бурый закрыл. Пришедший в себя Пух постарался, воспользовавшись размолвкой мучителей, увести Новенького в сторону школы. Тот упирался — окровавленный подбородок, белые от ярости глаза, до синевы стиснутые кулаки.

— Пошли, надо перед уроками умыться, — тихо увещевал Аркаша. — Они забудут до завтра. Пойдем, Степа!

Услышав свое имя, Новенький словно бы моментально сдулся. Он вяло оттолкнул Пуха и побрел в сторону школы, хромая на ушибленную ногу. Бурый крикнул вслед:

— Пиздуй, Степашка! Приятно познакомиться!

Пух только сейчас сообразил, что случайно назвал Новенького по имени.

Сися добавил:

— Слышь, Бабе Гале привет передавай.

Танаис

219 год до н. э.

Оно спало глубоко под землей, куда не проникал солнечный свет. Оно слышало шепот подземных ручьев и панику слепых червей, чуявших его присутствие.

Однажды оно ощутило шаги далеко наверху. Топот конских копыт. Крики — сначала ярости, потом боли, потом отчаяния, потом снова боли. Оно почувствовало вкус крови, напитавшей грунт на много метров в глубину. Оно улыбнулось в своем глубоком сне.

Кровь всегда была началом. Кровь была предвестницей веселого пира.

Потом кровь высохла, а сверху начали доноситься стук молотков, визг пил и гортанные выкрики строителей.

В строительстве не было ничего интересного.

Строительство означало конец. Голод. Скуку.

Оно спало.

12

— Танаис, ребята, к тому моменту — крупнейший культурный, политический и торговый центр Приазовья, был полностью разрушен племенами готов в 237 году нашей эры, — бубнила Ольга Васильевна. Саша Ровно подняла руку и нетерпеливо затрясла ей в воздухе, вызвав у учительницы недовольную гримасу. — Что?

— Ольга Васильевна, а можно вопрос на понимание? Даже два!

— Жополизка! — громко прошипел Питон; внимания на него никто не обратил.

— Быстрее давай, Ровно, — огрызнулась Ольга Васильевна. — У нас с вами еще очень много непройденного материала.

— Вопрос первый! А как мы так точно знаем, в каком году произошло… Ну, разрушение?

Историчка ответила специальным голосом, зарезервированным для вопросов Слегка Туповатых Детей:

— История, Саша, является точной наукой!

Не является, рефлекторно подумал Пух. История, как неоднократно говорил профессор Худородов, есть совокупность интерпретаций, которые к тому же в большинстве случаев предоставлены бенефициарами событий… На этом месте Пух обычно начинал стискивать челюсти, чтобы не зевнуть. Сегодня он украдкой трогал те самые челюсти, пытаясь понять, больно ему до сих пор или нет; кажется, было не больно. Бурый бил куда менее профессионально и жестко, чем его ублюдочный друг.

— …А следовательно, — продолжала историчка, — мы оперируем фактами. Желающим получше разобраться в предмете