Самак-айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака - Эпосы

– О царевич, этого слугу надобно убить!

Взял его за горло, сдавил разок, чтобы неповадно было с Дельафруз-певицей пировать, винцо попивать. Камкук и без того полумертвый был, а тут и дышать перестал.

Потом устремились они к своей цели, открыли дверь, вошли осторожно. Когда царевич, Шогаль-силач и Самак спустились в подземелье, увидели восемь прекрасных юношей. На руках у них – кандалы, на ногах – колодки, а сверх того еще и руки у них цепью к ножным колодкам прикованы.

Самак-айяр подошел к ним и сказал:

– О благородные царевичи, знайте, что перед вами – Хоршид-шах, который ради цели своей, ради вас принял женское обличье. Мог ли кто-нибудь о таком помыслить? Никто в мире подобного не совершал, а он рисковал жизнью, вверг себя в такое положение, но зато разбил эти оковы, выкрал отсюда кормилицу и выведет вас из узилища, только бы достигнуть своей цели. Хотите выбраться отсюда – мы вас выведем, а нет – мы удалимся.

– Как не хотеть! – закричали тут все. – Да мы и вчера с радостью ушли бы.

– Вы все должны дать клятву, – сказал Самак-айяр, – Клянитесь, что, когда выйдете отсюда, не будете покушаться на Махпари, предоставите ее Хоршид-шаху. Если хотите получить свободу, не соперничайте с ним, не выступайте против него, не доносите на него. Не держите на него в сердце злобы, поступайте ему во благо, будьте друзьями его друзьям, врагами его врагам.

Все ответили: «Повинуемся!» – и поклялись. Тогда он снял с них оковы, и все они через крышу выбрались на волю.

Царевич хотел последовать за ними той же дорогой, но Самак сказал:

– Нет, мы должны выйти через дверь, всем по веревке спускаться трудно, неизвестно, что получится.

Они направились к двери, видят, там привратник и несколько слуг. Срубили им всем головы, открыли дверь и благополучно вышли. Хоршид-шах отправился вместе с ними в дом молодцов.

Там сидел Фаррох-руз. Когда он их всех увидел, сказал кормилице:

– У, скверная, старая колдунья! Погляди-ка, все твои узники на свободе.

Тут и они увидели кормилицу в таком жалком положении – то-то обрадовались! А нянька при виде их настолько разозлилась, что даже вымолвить ничего не могла. И каждый из узников к ней подходил, давал ей тычка и ругал всяко.

А потом они уселись, стали друг другу про себя рассказывать, как они попали в то место. За тем и ночь прошла.

Когда наступил светлый день, шахская дочь проснулась, а Дельафруз что-то не слышно и не видно. Кликнула она служанок, Лала-Салеха и спрашивает:

– Где Дельафруз?

– О царица, – отвечают те, – мы ее вчера с тобою оставили.

«Может, в отхожее место пошла?» – подумала шахская Дочь.

Встала она, отправилась искать. «Наверно, она в покои кормилицы забрела, – говорит себе, – а негр ее запер, да и заснул сам». Заглянула она в нянькины покои, видит неф валяется мертвый, а дверь в подземелье открыта. Закричала царевна от изумления, выбежала оттуда и поспешила к шаху – рассказать ему, что случилось. Слышит, поднялся шум, крики: в шахском дворце привратников убили! Растерялась тут девушка. «Что же это творится? А тут еще Дельафруз куда-то девалась! Может, похитили ее, за меня приняли?» Так она раздумывала, пока к отцу шла. Шах был на женской половине.

Услышала она голоса, смутилась, хотела прочь уйти, но тут шах ее увидел, очень удивился и сказал:

– А где же кормилица? Почему ты одна пришла? Что случилось?

– А то и случилось, – отвечает дочь, – что кормилицы уж два или три дня нету, а темница ее взломана и узников след простыл.

Шах глаза вытаращил:

– Значит, дочка, у кормилицы темница была? Может, тех царевичей, что тебя сватать приезжали, она туда сажала?

– Ну, об этом мне ничего не известно, – ответила девушка.

– Тогда я пошел в присутствие, – решил шах и отправился в тронный зал. Сел он на тахт, а Мехран-везир уж его дожидается. Поздоровался с ним шах и выложил все: и про то, что у кормилицы темницу взломали, и как пленников увели, и как сторожа и еще несколько человек убили.

– О шах, получается, что у кормилицы своя темница была, – говорит Мехран-везир. – Видно, она там царевичей держала? Оно и лучше, что их украли, по крайней мере от погибели спаслись. А где же сама кормилица?

– Дочь говорит, что уже дня два-три она не появляется.

– Тут без Шогаля и его подручных не обошлось, они это проделали. Надо послать за ним человека, – рассудил Мехран-везир.

Хаджиб отправился к дому айяров. У дверей стояли Джеб-айяр и Шарвин. Хаджиб сказал:

– Доложите военачальнику, что его шах Фагфур требует.

Шогаль сразу понял, в чем дело, зачем его зовут. Самак-айяр при нем был и еще несколько человек. Когда прибыли они в тронный зал, Шогаль поклон отдал перед тахтом, и его усадили на табурет, чтобы видно было. Фагфур сидел разгневанный. Мехран-везир сказал:

– О исфахсалар Шогаль, в шахском дворце большие события. Не сомневаюсь, что тебе о них известно – ведь такие дела помимо воли исфахсалара не происходят. Вчера взломали темницу кормилицы и увели оттуда узников, а несколько человек во дворце убили. Как это могло случиться? Я знаю, что без твоих подчиненных здесь не обошлось, это ваших рук дело! Отрицать тут нечего, а оскорблять шаха Фагфура не полагается. Вот и выходит, что вы поступили дурно. Уж как шах тебя уважает, все грехи тебе прощает – достойно ли тебе так поступать?! Ты должен объяснить, чего ради такое натворил.

Услышал Шогаль речи Мехрана, голову повесил и ничего ему не ответил: растерялся, не знал, что сказать. А Самак-айяр был человек сметливый, на язык скорый, справедливый и добродетельный. Как увидел он, что Шогаль голову опустил и ни словечка не говорит, поклонился шаху Фагфуру и сказал:

– Долгих лет государю! Знай и ведай, что в мире нет ничего лучше правды, везде следует правду говорить – перед людьми знатными и простыми, мудрыми и невежественными, а особливо перед шахом. А уж мы, коли слово молвим, никак не можем от правды уклониться, ведь наша слава пошла от благородства и честности, мы и есть самые благородные мужи. Пускай нас кличут айярами, но ведь айяр непременно должен благородным мужем быть, тем, кто совершает много добрых дел, терпит беды, жертвует жизнью ради людей. А веду я к тому, чтобы шах мира понял, что мой учитель, отец мой Шогаль, верно, робеет в присутствии шаха, потому и молчит. Я же скажу, что Хоршид-шах, сын Марзбан-шаха, однажды пришел в дом молодцов, вверил себя нашему покровительству. Поскольку мы слышали его имя и видели, как его унесла кормилица, вопросили: «Как ты мог прийти?» Тут он рассказал, что случилось с Фаррох-рузом. И тогда, шах, мы из долга великодушия приняли его и устроили его дела и всей душой старались, чтобы он добился своего.

– А каким образом вам удалось взломать темницу кормилицы, так что я и не знал? – спросил шах.

– О шах, я уже сказал, что самое лучшее – говорить правду, – отвечал Самак-айяр. – Правда вершит все дела и спасает от бед.

И он опять повел рассказ о том, как что устроили, и о том, как провели во дворец Хоршид-шаха в женском обличье и как тот стал петь для девушки, – все, как мы описывали. А потом сказал:

– Вот что совершил Хоршид-шах. А сейчас Хоршид-шах и Фаррох-руз и двадцать один царевич [19], которые томились в оковах кормилицы, – все они в доме удальцов, и сама ведьма-кормилица тоже там. Если шах прикажет, мы всех их доставим сюда. Все было так, как я докладывал шаху, нам скрывать нечего.

– А кормилица связана? – спрашивает Фагфур.

– Крепко связана.

Обсудил шах с Мехран-везиром и богатырями своими эту историю, подивились они. А потом Фагфур повелел:

– Пойдите приведите их.

Шогаль и Самак отправились к себе и рассказали, что случилось, Хоршид-шаху. Тот говорит:

– Эх, Самак, не стоило торопиться и выкладывать все, ну, Да теперь не воротишь.

– Нет, стоило! – возразил Самак.

Потом двинулись Хоршид-шах, Фаррох-руз и те царевичи в шахский дворец, а с ними шестьдесят айяров и связанная кормилица. Услыхали жители города шум и гам, который они подняли по дороге, пошли по городу толки. Сто тысяч человек, женщин, мужчин и детей, на улицу высыпали, следом за ними побежали, счастливые и довольные, осыпая кормилицу проклятиями.

Когда айяры доехали до базара, шум и волнение среди народа усилились. Самак сказал себе: «Веду я эту ведьму, а ведь она не шах, не богатырь, даже не жена шаха, чтобы ее к нему провожать. Куда лучше прикончить ее, чтобы мир успокоился, ведь негоже, если она хитростью сбежит и причинит нам вред».

Подумал так, вытащил нож и ударил кормилицу в грудь, так что кончик ножа с другой стороны вышел. Ноги у кормилицы подкосились, и рассталась она с жизнью. Не успела она еще богу душу отдать, как ее на куски разорвали, по всему кварталу разбросали. Дошла до шаха весть, что Самак убил кормилицу, тот и обрадовался.

– Эта колдунья меня притесняла, – говорит.

И вот сидит шах на своем тахте, Мехран-везир – по правую руку от него, а знать и вельможи – каждый на своем месте, и тут входит Шогаль рука об руку с Хоршид-шахом и поклон всем отдает. Посмотрел Фагфур на Хоршид-шаха, видит, над ним священный фарр сияет, а рядом с ним – Фаррох-руз. Подивился он на них и сказал: