Смерть Ахиллеса - Борис Акунин

— «Герсталь-агент»? — с уважением спросил Евгений Осипович. — Изрядная вещица. Позвольте полюбопытствовать?

Генерал взял револьвер, ловко откинул барабан, поцокал языком:

— Безвзводный? Красота! Пали хоть все шесть пуль подряд. А спусковой не слабоват?

— Тут вот кнопочка — предохранитель, — показал Фандорин. — Так что в кармане не выстрелит. Точность, конечно, неважная, но ведь в нашем деле главное — скорострельность. Нам соболя в глаз не бить.

— Истинная правда, — согласился Евгений Осипович, возвращая оружие. — Так ведь она опознает вас? Ванда-то.

— Не извольте б-беспокоиться, ваше превосходительство. У меня с собой целая гримерная. Не опознает.

Совершенно удовлетворенный, Караченцев откинулся на спинку кресла и, хотя деловой разговор вроде бы был закончен, прощаться не торопился. Генерал предложил собеседнику сигару, но тот достал свои, в изящном замшевом футляре.

— Настоящая «батавия», Евгений Осипович. Не угодно ли?

Обер-полицеймейстер взял тонкую, шоколадного цвета палочку, зажег, с наслаждением выпустил струйку дыма. Господин Фандорин генералу определенно нравился, и потому возникло окончательное решение повернуть разговор в деликатную сторону.

— Вы в наших московских джунглях человек новый… — осторожно начал он.

И этот про джунгли, мысленно удивился Эраст Петрович, но виду не подал. Сказал лишь:

— Да и в российских тоже.

— Вот-вот. Многое за время ваших странствий переменилось…

Фандорин с внимательной улыбкой ждал продолжения — беседа, судя по всему, предполагалась не пустячная.

— Как вам наш Володя Большое Гнездо? — внезапно спросил обер-полицеймейстер.

Поколебавшись, Эраст Петрович ответил:

— По-моему, его сиятельство не так прост, как кажется.

— Увы. — Генерал энергично пустил вверх густую дымную струю. — В свое время князь был непрост и даже очень непрост. Шутка ли — шестнадцать лет держит первопрестольную железной рукой. Но расшатались зубы у старого волка. Чему удивляться — восьмой десяток. Постарел, утратил хватку. — Евгений Осипович наклонился вперед и доверительно понизил голос. — Последние дни доживает. Сами видите — вертят им как хотят эти его помпадуры Хуртинский и Ведищев. А пресловутый Храм! Ведь все соки из города высосал. Зачем, спрашивается? Сколько приютов да больниц на этакие деньжищи можно бы построить! Нет, наш Хеопс новоявленный желает непременно пирамиду после себя оставить.

Эраст Петрович слушал внимательно, рта не раскрывал.

— Понимаю, вам об этом рассуждать невместно. — Караченцев снова откинулся на спинку кресла. — Да вы просто послушайте человека, который к вам с искренней симпатией. Не скрою от вас, что при дворе Долгоруким недовольны. Малейшая с его стороны оплошность — и всё. На покой, в Ниццу. А тогда, Эраст Петрович, вся его московская хунта рассыплется. Придет новый человек, не чета этому. Приведет своих. Да уж и здесь они, его люди. Готовят.

— Например, вы?

Евгений Осипович одобрительно прищурился:

— Вы схватываете с полуслова. А сие означает, что я могу не продолжать. Суть предложения вам понятна.

В самом деле, не первопрестольная, а какие-то джунгли, подумал Эраст Петрович, глядя в светящиеся приязнью глаза рыжего обер-полицеймейстера — по всему видно, человека честного и неглупого. Коллежский асессор приятнейшим образом улыбнулся и развел руками:

— Ценю ваше доверие и даже п-польщен. Возможно, с новым губернатором Москве будет и лучше. Впрочем, не берусь судить, ибо в московских делах пока ничего не смыслю. Однако я, ваше превосходительство, четыре г-года прожил в Японии и, знаете ли, совершенно объяпонился — иногда сам на себя удивляюсь. У японцев самурай — а мы с вами по их понятиям самураи — должен хранить верность своему сюзерену, каким бы скверным тот ни был. Иначе никак невозможно, вся система развалится. Владимир Андреевич мне не вполне сюзерен, однако же свободным от обязательств по отношению к нему я чувствовать себя не могу. Уж не обессудьте.

— Что ж, жаль, — вздохнул генерал, поняв, что уговаривать бесполезно. — У вас могло бы быть большое будущее. Да, ничего. Может быть, еще и будет. На мою поддержку вы можете всегда рассчитывать. Смею ли я надеяться, что беседа останется между нами?

— Да, — коротко ответил коллежский асессор, и Караченцев ему сразу поверил.

— Пора, — сказал он, поднимаясь. — Распоряжусь насчет «Розы». Выберу вам помощников потолковей, а вы, в свою очередь…

Они вышли из губернаторского кабинета, обговаривая на ходу последние детали предстоящей операции. Секунду спустя открылась маленькая дверка в углу — там располагалась комната для отдыха, где старый князь любил подремать после обеда. Из дверки, бесшумно ступая войлочными туфлями, вышел Фрол Григорьевич Ведищев. Его кустистые седые брови были сурово насуплены. Княжеский камердинер подошел к креслу, на котором минуту назад сидел обер-полицеймейстер, и свирепо плюнул коричневой табачной слюной прямо на кожаное сиденье.

Глава шестая,

в которой появляется женщина в черном

В гостинице Эраста Петровича ждал сюрприз. Когда молодой человек приблизился к своему 20-ому номеру, дверь внезапно отворилась, и навстречу постояльцу выбежала дебелая горничная. Лица ее Фандорин не разглядел, поскольку оно было повернуто в сторону, однако же от внимания наблюдательного коллежского асессора не укрылись некоторые красноречивые детали: надетый наизнанку фартук, сбившаяся набок кружевная наколка и криво застегнутое платье. На пороге стоял довольный Маса, ничуть не смущенный внезапным возвращением хозяина.

— Русские женщины очень хорошие, — с глубоким убеждением произнес слуга. — Я предполагал это и раньше, а теперь знаю наверняка.

— Наверняка? — с любопытством спросил Фандорин, разглядывая лоснящуюся физиономию японца.

— Да, господин. Они горячие и не требуют за любовь подарков. Не то что жительницы французского города Парижа.

— Да ведь ты по-русски не знаешь, — покачал головой Эраст Петрович. — Как же ты с ней объяснился?

— По-французски я тоже не знал. Но для объяснения с женщиной слова не нужны, — с важным видом поведал Маса. — Главное — дыхание и взгляд. Если дышишь громко и часто, женщина понимает, что ты в нее влюблен. А глазами надо делать вот так. — Он сощурил свои и без того узкие глазки, отчего те вдруг поразительным образом словно заискрились. Фандорин только хмыкнул. — После этого остается немножко поухаживать, и женщина уже не может устоять.

— И как же ты ухаживал?

— К каждой женщине нужен свой подход, господин. Худые любят сладости, толстые — цветы. Этой прекрасной женщине, которая убежала, заслышав ваши шаги, я подарил веточку магнолии, а потом сделал ей массаж шеи.

— Где ты взял магнолию?

— Там. — Маса показал куда-то вниз. — В горшках растут.

— А при чем здесь массаж шеи?

Слуга посмотрел на хозяина сожалеюще:

— Массаж шеи переходит в массаж плеч, потом в массаж спины, потом…

— Ясно, — вздохнул Эраст Петрович. — Можешь не продолжать. Подай-ка лучше сундучок с гримерными принадлежностями.

Маса оживился:

— У нас будет приключение?

— Не у нас, а у меня. И вот еще что, утром я не успел сделать гимнастику, а мне нынче нужно быть в форме.

Японец стал снимать хлопчатый халат, который обычно носил, находясь дома.

— Господин, мы побегаем по потолку или опять будем драться? Лучше по потолку. Вот очень удобная стена.

Фандорин осмотрел оклеенную обоями стену, лепной потолок и усомнился:

— Больно высоко. Тут не меньше двенадцати сяку. Ну да ничего, попробуем.

Маса уже стоял в одной набедренной повязке. На лоб он повязал чистенькую белую тряпицу, на которой красной тушью был выведен иероглиф «усердие». Эраст Петрович же переоделся в обтягивающее полосатое трико, обул каучуковые тапочки, потом немного попрыгал, поприседал и скомандовал:

— Ити, ни, сан!

Оба разом рванулись с места, взбежали вверх по стене и, совсем немного не достигнув потолка, оттолкнулись от вертикали. Сделав сальто в воздухе, приземлились на ноги.

— Господин, я выше добежал — вон до той розочки, а вы на две розочки ниже, — похвастался Маса, показывая на обои.

Вместо ответа Фандорин снова прокричал:

— Ити, ни, сан!

Головокружительный трюк был повторен, и на сей раз слуга, перекувырнувшись, коснулся ногой потолка.

— Я достал, а вы нет! — сообщил он. — И это при том, господин, что у вас ноги значительно длиннее моих.

— Ты сделан из резины, — проворчал слегка запыхавшийся Фандорин. — Ладно, теперь подеремся.

Японец поклонился в пояс и без особой охоты встал в боевую стойку: ноги согнуты в коленях, ступни развернуты, руки расслаблены.