Смерть Ахиллеса - Борис Акунин

— Евгений Максимилианович, ваше высочество, уверяю вас, что обстоятельства безвременной кончины вашего родственника тщательнейше расследуются, — взволнованным голосом сообщил губернатор. — Вот господин Фандорин, мой чиновник для наиважнейших поручений, этим занимается.

Эраст Петрович поклонился, и герцог задержал взгляд на лице молодого чиновника, а графиня залилась слезами еще пуще.

— Зинаида Дмитриевна, душенька, — всхлипнул и князь. — Эраст Петрович — боевой товарищ вашего братца. По воле случая остановился в той же гостинице, у Дюссо. Очень толковый и опытный следователь, во всем разберется и доложит. А плакать что же, ведь не вернешь…

Пенсне Евгения Максимилиановича блеснуло холодно и начальственно:

— Если господин Фандорин выяснит что-нибудь важное, прошу немедвенно сообщить лично мне. Пока не прибыв великий князь Кирилл Александрович, я представляю здесь особу государя императора.

Эраст Петрович еще раз молча поклонился.

— Да, государь… — Зинаида Дмитриевна трясущимися руками достала из ридикюля смятую телеграмму. — Доставили высочайшую депешу. «Поражен и огорчен внезапной смертью генерал-адъютанта Соболева. — Всхлипнув и высморкавшись, стала читать дальше. — Потеря для русской армии трудно заменимая и, конечно, всеми истинно военными сильно оплакиваемая. Грустно терять столь полезных и преданных своему делу деятелей. Александр».

Фандорин чуть приподнял брови — телеграмма показалась ему холодноватой. «Трудно заменимая»? То есть получается, что заменить все-таки можно? «Грустно» — и только-то?

— Завтра проводы и панихида, — сказал Долгорукой. — Москвичи желают отдать герою последнюю дань. Потом, очевидно, тело поездом отправят в столицу? Его величество наверняка распорядится устроить государственные похороны. Многие с Михайлой Соболевым проститься захотят. — Губернатор приосанился. — Меры, ваше высочество, приняты. Тело забальзамировано, так что препятствий не возникнет.

Герцог искоса взглянул на жену, утиравшую неиссякаемые слезы. Вполголоса сказал:

— Видите ли, князь, император пошев навстречу пожеваниям семьи и позволив хоронить Мишеля по-семейному, в рязанском имении.

Владимир Андреевич с чуть излишней, как показалось Фандорину, поспешностью подхватил:

— И правильно, так оно человечней, без помпы-то. Какой человек был, просто душа-человек.

Вот этого говорить не следовало. Начавшая успокаиваться графиня разрыдалась пуще прежнего. Губернатор часто заморгал, вынул преогромный платок, по-отечески вытер Зинаиде Дмитриевне лицо, после чего, расчувствовавшись, шумно в него высморкался. Евгений Максимилианович взирал на славянскую несдержанность чувств с некоторой растерянностью.

— Что же это, Влади… Владимир Андре…евич. — Графиня припала к выпяченной корсетом груди князя. — Ведь он меня только на шесть лет старше… У-у-у, — вырвалось у нее не аристократическое, а вполне простонародное, бабье завывание, и Долгорукой совсем скис.

— Голубчик, — гнусавым от переживаний голосом указал он Фандорину поверх русого затылка Зинаиды Дмитриевны. — Вы того… Вы поезжайте. Я побуду тут. Езжайте себе с Фролом, езжайте. Карета пусть после за мной вернется. А вы поговорите там с Евгением Осиповичем. Сами решайте. Видите, какие дела-то…

Всю обратную дорогу Фрол Григорьевич жаловался на интриганов (которых называл «антрегантами») и казнокрадов.

— Ведь что делают, ироды! Кажная тля норовит свой кусок урвать! Хочет торговый человек лавку открыть — к примеру, портками плисовыми торговать. Вроде бы чего проще? Плати городскую подать пятнадцать целковых, да торгуй. Ан нет! Околоточному дай, акцизному дай, врачу санитарному дай! И все мимо казны! А портки — им красная цена рупь с полтиной — уж по трешнице идут. Не Москва, а чистые жунгли.

— Что? — не понял Фандорин.

— Жунгли. Зверь на звере! Или хоть водку взять. Э-э, сударь, с водкой цельная трагедия. Вот я вам расскажу…

И последовала драматическая история о том, как торговцы в нарушение всех божеских и человеческих законов покупают у акцизных чиновников гербовые марки по копейке за штуку и лепят их на бутылки с самогонкой, выдавая ее за казенный продукт. Эраст Петрович не знал, что на это сказать, но, к счастью, его участия в разговоре, кажется, и не требовалось.

Когда карета, грохоча по брусчатке, подъехала к парадному входу в губернаторскую резиденцию, Ведищев оборвал свою филиппику на полуслове:

— Вы ступайте себе прямо в кабинет. Полицмейстер уж, поди, заждался. А я по делам. — И с неожиданной для его лет и важных бакенбард резвостью юркнул куда-то и боковой коридорчик.

Разговор с глазу на глаз получился удачный, профессиональный. Фандорин и Караченцев понимали друг друга с полуслова, и это грело душу обоим.

Генерал расположился в кресле у окна, Эраст Петрович сел напротив на бархатный стул.

— Давайте я вам сначала про герра Кнабе, — начал Евгений Осипович, держа наготове папку, однако до поры до времени в нее не заглядывая. — Личность мне хорошо известная. Просто не желал при таком скоплении. — Он выразительно покривил губы, и Фандорин понял, что это намек на Хуртинского. Генерал похлопал по своей папке. — У меня тут секретный циркуляр еще от прошлого года. Из Департамента, из Третьего делопроизводства, которое, как вам известно, ведает всеми политическими делами, предписывают приглядывать за Гансом-Георгом Кнабе. Чтобы не зарывался.

Эраст Петрович вопросительно склонил голову набок.

— Шпион, — пояснил обер-полицеймейстер. — По нашим сведениям, капитан германского генштаба. Резидент кайзерской разведки в Москве. Зная это, я поверил вашему рассказу сразу и безоговорочно.

— Не берете, п-потому что лучше известный резидент, чем неизвестный? — не столько спросил, сколько уточнил коллежский асессор.

— Именно. Да и есть свои правила дипломатического приличия. Ну, арестую я его, вышлю. И что? Немцы тут же какого-нибудь нашего вышлют. Кому это нужно? Трогать резидентов без особого на то распоряжения не положено. Однако данный случай переходит все границы джентльменства.

Эраст Петрович от такого understatement[4] поневоле улыбнулся:

— Мягко говоря, да.

Улыбнулся и генерал.

— Так что герра Кнабе будем брать. Вопрос: где и когда. — Евгений Осипович улыбнулся еще шире. — Думаю, сегодня вечером, в ресторане «Альпийская роза». Дело в том, что по имеющимся у меня данным (он снова похлопал по закрытой папке) Кнабе по вечерам часто там бывает. Сегодня тоже протелефонировал, заказал столик на семь часов. Почему-то на фамилию «Розенберг», хотя, как вы понимаете, в ресторане его отлично знают.

— Интересно, — заметил на это Фандорин. — И в самом деле, надо брать.

Генерал кивнул.

— Распоряжение генерал-губернатора насчет ареста имеется. Мое дело солдатское: начальство приказало — выполнять.

— Откуда известно, что Кнабе т-телефонировал и заказал столик на чужую фамилию? — подумав, спросил Эраст Петрович.

— Технический прогресс. — Глаза обер-полицеймейстера лукаво блеснули. — Телефонные переговоры можно прослушивать со станции. Но это строго между нами. Если узнают, я потеряю половину информации. Между прочим, ваша подружка Ванда тоже сегодня будет выступать в «Розе». Велела портье подавать коляску к шести. Предвидится интересная встреча. Вот бы их, голубков, вместе и взять. Вопрос — как действовать?

— Решительно, но не ломая д-дров.

Караченцев вздохнул:

— С решительностью у моих орлов все в порядке. С дровами хуже.

Эраст Петрович заговорил полуфразами:

— А если бы я сам? Как частное лицо? Если что — никаких дипломатических конфликтов. Ваши на страховке, а? Только, ваше п-превосходительство, без дублирования, как вчера в «Англии».

Черт возьми, с тобой работать — одно удовольствие, подумал генерал, а вслух сказал:

— За вчерашнее приношу извинение. Не повторится. А насчет сегодняшнего… Двое на улице, двое в зале? Как полагаете?

— В зале не надо вовсе — профессионал всегда опознает, — уверенно заявил коллежский асессор. — А на улице так: один на коляске у парадного, и один у черного. На всякий. Думаю, довольно будет. Не террорист ведь все-таки, резидент.

— Как действовать думаете?

— Право не знаю. Как пойдет. Пригляжусь, понаблюдаю. Не люблю загадывать.

— Понимаю, — покивал генерал. — И полностью полагаюсь на ваше суждение. Имеете ли оружие? Господин Кнабе в отчаянном положении. Высылкой в данном случае не отделается, да и отопрутся от него начальники, если что. Хоть и не террорист, но может повести себя нервно.

Эраст Петрович сунул руку куда-то под сюртук, и в следующую секунду на ладони у него оказался маленький ладный револьвер с вытертой от частого употребления рифленой рукояткой.