Иван Грозный - Роберт Виппер

Как объяснить те глубокие основные побудительные причины, которые привели к Ливонской войне, этому величайшему наступательному порыву Москвы в XVI веке, и как определить роль Ивана Грозного в открытии Балтийской кампании и в неотступном ведении этой труднейшей из войн его эпохи? На этот вопрос в коротких словах можно ответить следующее. Ливонская война, начавшаяся в 1558 г., была третьим большим столкновением в многовековой борьбе русского народа с немецкими захватчиками. В 1242 г. немцы наступали, в 1501-1502 гг. они вынуждены были защищаться и в 1558 г. Потерпели крушение. Ливонская война была справедливой, не захватнической войной. Москва боролась за возвращение исконных русских земель – старинной "отчины" и "дедины", за объединение всея Руси.

В первой половине XVI века в Московской державе происходит могущественный рост производительных сил, который особенно ярко и наглядно выражается в расцвете старых городов и появлении множества городов новых. В городах открываются внутренние рынки, где в качестве важнейшего предмета торговли выступает хлеб, что в свою очередь указывает на огромные успехи сельского хозяйства. К середине века развитие производства становится настолько крупным и интенсивным, что перед страной встает и властно требует разрешения задача открытия внешних рынков, приобретения путей к вывозу продуктов национального производства. Для Москвы это означало прежде всего принять участие в международной торговле хлебом, что, как было показано выше, имело такое жизненное значение для индустриальных стран Западной Европы. Необычайная проницательность, гениальная догадка Ивана Грозного состояла в том, что он понял необходимость этой новой конъюнктуры, подсказываемой в свою очередь жизненными потребностями быстро растущего хозяйства в Московском государстве: он понял, что необходимо пробить окно в Европу не только для ввоза индустриальных товаров, не только для приобретения высшей техники Запада, но и для вывоза за границу важнейших продуктов сельскохозяйственного производства Московского государства.

6

Открывая трудную и сложную борьбу за выход к Балтийскому морю, Иван IV возобновлял планы своего великого деда: недаром в письме к Курбскому он постоянно упоминает именно о замыслах деда и только раз мимоходом называет отца. Прежде всего он хотел устранить посредничество ганзейцев и завести прямую торговлю с европейскими странами: с этой точки зрения его более всего занимали морские порты Прибалтики: Нарва, Ревель, Гапсаль, Рига. Но в Москве не упускали и других выгод завоевания: доходности богатого и населенного края, возможности вывоза из страны ремесленников и сельскохозяйственных рабочих; уже Иван III в войне с орденом сильно налег на захват живой добычи, переселяя пленных ливонцев в глубь Московии.

В Москве хорошо знали Ливонию со всеми ее особенностями и слабостями. Великороссы чувствовали себя тогда ближе к этой стране, чем в последующую пору. Недаром для большинства ливонских городов были свои, русские названия, происходившие от старинных местных имен: Ревель звался Колыванью, Нарва – Ругодивом, Венден – Кесью, Мариенбург – Алыстом; иные были с именами переводными: Нейшлос назывался Сыренском, Вейсенштейн Курбский переводит Белым Камнем; Нейгауз превращается в Новгородок. Многие имена переделываются на русский лад: Тольсбург в Толщебор, Зесвеген в Чиствин, Розиттен в Режицу, Лудзен в Лужи.

Исход военных столкновений русских с немцами зависел всякий раз от социальных, политических и военнотехнических условий, в которых находились воюющие между собою народы; но огромную роль играла также личность главных руководителей войны и политики.

В 1242 г. в Ледовом побоище столкнулись два войска, которые приблизительно равнялись друг другу по вооружению и одушевлявшей их энергии: орденское рыцарство было тогда в полном расцвете своей агрессивной организации, в увлечении своими непрерывными победами и захватом богатой добычи; с другой стороны, и новгородская рать, защищавшая свою родную землю, только что отбросившая интервенцию шведских крестоносцев, билась с необычайным мужеством и настойчивостью; победу решили героизм русского народа и личность гениального вождя – Александра Невского.

Двести шестьдесят лет спустя в войне, начатой Иваном III за обладание доступом к Балтике, соотношение сил между ливонскими немцами и великороссами, группировавшимися вокруг Москвы, было иное. Организация орденского войска пришла в упадок, ливонское рыцарство от монашеского быта перешло к светской жизни, к частной собственности, обратилось в землевладельческое дворянство; бароны и рыцари, увлеченные хозяйством в своих имениях, стараясь добиться наибольшей прибыли на рынках внешних и внутренних, которые все росли и расширялись, стали решительно уклоняться от военной службы. В XV веке дворянство совсем отвыкло от военного дела: ливонцы не оказали никакой помощи родственному им тевтонскому рыцарству, которое в годы кризисов 1410 и 1464 гг. потерпело тяжкие поражения от соединенных литовско-русских и польских сил.

В 1502 г. само ливонское рыцарство, сохранившее от своего военного прошлого только имя, стало под удар Московской державы, еще более сосредоточившей свои военные силы, чем это удалось сделать Ягеллонам при объединении Литвы и Польши. Ливонским немцам уже теперь грозил бы политический крах, если бы не ряд обстоятельств, которые отсрочили на некоторое время их капитуляцию. Эти благоприятные для немцев факты состояли прежде всего в неподготовленности Москвы к наступательной войне в широком размере: тогда еще поместная система была в зародыше, конница служилого дворянства была малочисленна. У великою князя московского еще не было в распоряжении обширного резерва татар и других степных воителей, как впоследствии у Ивана IV, покорителя Казани и Астрахани. С другой стороны, в Ливонии оказался, в лице орденсмейстера Плеттенберга, один из лучших кондотьеров того времени, искусно орудовавший только что нарождавшейся тогда пехотой наемных ландскнехтов, коллега таких рыцарей-командиров, как Зикинген, Гец-фон-Берлихинген, Фрундсберг и др., служившие Габсбургам, Максимилиану и Карлу V. Плеттенберг встретил наступление русских с силами привлеченных им в Ливонию наемников, без участия в боях местного рыцарства. Победив в первом сражении, он был разбит затем и вынужден спешно заключить мир с Москвой, который был фактической капитуляцией; под видом обещания дани Москве орден лишь на время откупился от капитуляции, открывая вместе с тем в перспективе последующее финансовое подчинение Ливонии Москве.

Плеттенберг, последний, по-настоящему активный орденсмейстер, был только выдающимся военным деятелем, но отнюдь не политическим вождем и администратором. В период протестантской реформации 20-х годов XVI века он не сумел объединить страну под своим главенством и стать светским правителем Ливонии так, как это сделал его коллега в Пруссии, орденсмейстер Альбрехт Бранденбургский. Ливония осталась слабой федерацией орденских и епископских земель вместе с независимыми городами, Ригой, Ревелем, Дерптом, представляя собой малое подобие отечества балтийских колонистов, "Священной римской империи германской нации". Чины ливонской федерации, т. е. клир, орденские и епископские рыцари и бюргеры, показали мало политического смысла. В этом комплексе разнородных мелких политических дел кипели феодальные усобицы: орденсмейстер вечно враждовал с архиепископом из-за командования над Ригой, из-за распоряжения доходами с имуществ и пошлин, принадлежавших городу; большие города спорили с рыцарством из-за права торговли с крестьянами, из-за права давать убежище беглым крестьянам, уходившим из имений, где они были приписаны в качестве крепостных.

О том, чтобы собрать ополчение для обороны Ливонии, не могло быть и речи. Понятия Ливонии, как государства, как общего отечества, не существовало. Землевладельцы и бюргеры погрязли в феодальных понятиях средневековья. Ландтаг, носивший характер конгресса мелких независимых государей, не имел бюджета, не собирал правильных налогов, федерация не располагала финансами; дворяне боялись дать крестьянам оружие, потому что последние немедленно обратили бы колья против своих господ. Рыцарство не умело и не хотело защищать свою страну от внешнего врага.

В политическом и социальном отношении высшие правящие классы Ливонии представляли картину очень неутешительную. Реформация была проведена в Ливонии как чисто финансовая операция и как переход к привольной, беспечной, безответственной и даже беспорядочной светской жизни. Орденсмейстеры, следовавшие за Плеттенбергом (Брюггеней, фон, дер Реке, Гален, Фюрстенберг), были ветхими, впавшими в детство стариками или ловкими спекулянтами, неспособными управлять орденской организацией, но отлично устраивавшими свои денежные дела и интересы своих родственников. Епископы с легким сердцем допустили "свободную проповедь евангелия", а под шумок выгодно продавали свой сан, связанный с пользованием богатыми имуществами, затем спешили переехать в пределы империи, большею частью в Вестфалию, где первым делом вступали в брак, чтобы проживать запасы накопленных в Шивонии денег. Дворянство, добыв у епископов и орденсмейстеров привилегии на безграничное пользование ленами, превращенными в полную собственность, и на эксплоатацию крестьянской барщины для обработки своих имений, стало равнодушным к политике и забросило военное дело. Все мысли обратившихся в рантье дворян были направлены на сохранение своих социальных преимуществ. В смысле моральной оценки это было царство лени, праздности, прожигания жизни; о пьянстве и разврате в среде помещиков говорят все свидетели того времени.