Апокалипсис никогда. Почему экологический алармизм вредит всем нам - Майкл Шелленбергер

вырубке лесов и использованию ископаемого топлива, стремятся не допустить такого же развития Бразилии и других тропических стран, включая Конго. Большинство из них, включая немцев, производят больше выбросов углерода на душу населения, в том числе за счет сжигания биомассы, чем бразильцы, даже с учетом вырубки лесов Амазонки.

Хорошая новость заключается в том, что во всем мире леса восстанавливаются, а пожары уменьшаются. С 1998 по 2015 год ежегодная площадь выжигания во всем мире сократилась на 25 %, в основном благодаря экономическому росту. Этот рост создал для людей рабочие места в городах, что позволило им отказаться от подсечно-огневого земледелия. А экономический рост позволил фермерам расчищать леса для сельского хозяйства с помощью машин, а не огня.

Во всем мире за последние тридцать пять лет прирост новых деревьев превысил их исчезновение на площади, равной площади Техаса и Аляски вместе взятых. С 1995 по 2015 год в Европе вновь выросла площадь лесов размером с Бельгию, Нидерланды, Швейцарию и Данию вместе взятые. А количество лесов в Швеции, родной стране Греты Тунберг, за последнее столетие удвоилось.

Примерно на 40 % территории планеты в период с 1981 по 2016 год произошло "озеленение" - увеличение количества лесов и другой биомассы. Отчасти это озеленение связано с возвращением бывших сельскохозяйственных земель на пастбища и в леса, а отчасти - с целенаправленной посадкой деревьев, особенно в Китае. Это наблюдается даже в Бразилии. В то время как внимание всего мира приковано к Амазонке, леса возвращаются на юго-восток, который является более экономически развитой частью Бразилии. Это связано как с ростом производительности сельского хозяйства, так и с сохранением окружающей среды.

Отчасти озеленение планеты объясняется увеличением содержания углекислого газа в атмосфере и потеплением планеты. Ученые обнаружили, что растения растут быстрее в результате повышения концентрации углекислого газа. С 1981 по 2016 год растения улавливали в четыре раза больше углерода благодаря ускоренному росту, чем биомасса, покрывающая большую поверхность Земли.

Существует мало доказательств того, что леса по всему миру уже достигли оптимальной температуры и уровня содержания углерода. Ученые считают, что более высокий уровень углекислого газа в атмосфере, доступный для фотосинтеза, скорее всего, компенсирует снижение продуктивности фотосинтеза в результате повышения температуры. Крупное исследование пятидесяти пяти лесов умеренной зоны показало более высокий рост, чем ожидалось, из-за более высоких температур, приводящих к более длительному вегетационному периоду, более высокого уровня углекислого газа и других факторов. А более быстрый рост означает, что накопление углекислого газа в атмосфере будет происходить медленнее.

Все это не означает, что рост выбросов углекислого газа и изменение климата не несут никаких рисков. Они есть. Но мы должны понимать, что не все их последствия будут плохими для окружающей среды и человеческих обществ.

Все это также не означает, что мы не должны беспокоиться о потере первичных старовозрастных лесов в Амазонии и других регионах мира. Должны. Старовозрастные леса представляют собой уникальную среду обитания для различных видов. Хотя общая площадь лесного покрова в Швеции за последнее столетие удвоилась, многие из новых лесов были созданы в виде монокультурных древесных ферм. Но если мы хотим защитить оставшиеся в мире старовозрастные леса, нам необходимо отказаться от экологического колониализма и поддержать страны в их стремлении к развитию.

 

Романтика и реальность

Я чувствительна к бесчувственному поведению защитников окружающей среды из развитых стран, потому что жила с мелкими фермерами, на которых Бюндхен смотрела свысока, и жизнь их была чрезвычайно трудной.

Я вырос в комфортных условиях среднего класса и не был готов к крайней нищете, с которой столкнулся, отправившись подростком в Никарагуа. Вместо горячего душа и туалета со смывом я, как и все остальные, выливал на голову миски с холодной водой, дрожал и пользовался туалетами. Несколько раз я заболел, вероятно, из-за зараженной воды.

В стране уже девятый год шла гражданская война, и люди все больше отчаивались. Однажды вечером моя учительница испанского языка пригласила своих учеников на ужин. Она жила в хижине, которую можно назвать лачугой, примерно тридцать на десять футов. Я помогал готовить спагетти. Мы пили пиво и курили сигареты. Я бестактно спросил ее, сколько будет стоить купить такой дом, как у нее. В ответ она предложила продать его мне за 100 долларов. Я вернулся домой с кишечными паразитами и горячим желанием помочь улучшить жизнь там.

Жизнь в Амазонии во многих отношениях была гораздо труднее, чем в Центральной Америке, потому что населенные пункты гораздо более удалены. В Бразилии я жил в общинах, которые занимались подсечно-огневым земледелием. Оно начинается с вырубки деревьев в лесу, высушивания древесины и биомассы, а затем их сжигания. Пепел удобряет поля. Затем высаживаются культуры, приносящие очень маленький урожай.

Люди, с которыми я работал, были слишком бедны, чтобы иметь много скота, хотя это была следующая ступенька экономической лестницы. Рубить и жечь было жестокой работой. При этом мужчины пили большое количество рома. Более прохладные и приятные дни мы проводили за рыбалкой на реке.

В Амазонии и полуамазонских северо-западных и центральных районах Бразилии так же жарко, как в Конго, - среднегодовая температура составляет около 90 градусов по Фаренгейту. Высокая температура снижает производительность труда, что объясняет, почему страны с тропическим климатом менее развиты, чем страны с умеренным климатом. Там просто слишком жарко, чтобы работать большую часть дня.

В Бразилии, как и в Никарагуа, мой энтузиазм по отношению к социалистическим кооперативам зачастую был выше, чем у мелких фермеров, которые должны были от них выиграть. Большинство мелких фермеров, с которыми я беседовал, хотели обрабатывать свой собственный участок земли. Они могли быть большими друзьями своих соседей и даже состоять с ними в родстве или браке, но они не хотели вести хозяйство вместе с ними. Они не хотели, чтобы ими воспользовался кто-то, кто работает не так усердно, как они, говорили они мне.

Я на пальцах одной руки могу пересчитать количество молодых людей, которые говорили мне, что хотели бы остаться на семейной ферме и работать на земле своих родителей. Подавляющее большинство молодых людей хотели уехать в город, получить образование и работу. Они хотели лучшей жизни, чем та, которую могло обеспечить низкодоходное крестьянское хозяйство. Они хотели жизни, похожей на мою. И я, конечно, знал, что не хочу быть мелким фермером. Почему я вообще думал, что кто-то еще хочет этого? Реальность, в которой я жил, вблизи и лично, не позволяла мне придерживаться моих романтических взглядов.

В августе 2019 года меня раздражало то, что СМИ изображали горящие тропические