Новые записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник) - Александр Федотов

С кандидатурой – решили. Оставалось дождаться воскресного «адмиральского часа» – традиционного послеобеденного отдыха на флоте. На карасей и духов «адмиральский час», конечно, не распространялся, а офицеры и годки пользовались им с удовольствием. Большой Зам тоже не был исключением и очень любил всхрапнуть этот часок в своей каютке. Особенно он любил это делать именно в воскресенье, когда завод замирал и не было слышно всепроникающего заводского шума.

В ближайшее воскресенье, выждав момент, когда Большой Зам после вкусного обеда, позевывая, закрылся у себя в каюте, годки вызвали Халидова наверх и подвели к кнехту. Две толстые, высотой выше колена, цилиндрические чугунные тумбы с небольшими, как у гриба, шляпками располагались как раз над временной каютой Большого Зама.

– Видишь, Халидыч, проблема-то какая: левый кнехт штормом выперло, – озабоченно сказал Роман, шлёпая рукой по шляпке чугунной тумбы. – Надо бы осадить…

Трое годков вместе с Халидовым отошли на шаг назад, и присели, сверяя уровень деформации объекта. Действительно, если приглядеться внимательно, то из-за наклона палубы левая литая болванка, казалась чуть-чуть выше правой.

– Выручай, зёма. Беда. Сантиметра на три выперло… Штормом, – поддержал Зайнутдин, вручая Халидову огроменную кувалду.

– Только надо постараться за час управиться… Прилив скоро …Иначе совсем плохо будет… Вырвет к чертовой матери, – вступил в разговор Шура Танк. – Сможешь, Халидыч? На тебя вся надежда…

Польщенный вниманием годков и таким ответственным заданием Халидыч деловито осмотрел «дефективный» кнехт, проверил увесистость кувалды и утвердительно кивнул: «Смогу, однако… Осадить мало-мало… Сделая я…

– Ну, давай, брат, трудись! – хлопнул узбека по плечу Рома. – Не подведи.

Годки заняли скрытую наблюдательную позицию около носовой ракетной установки главного комплекса. Они живо представили себе, как прямо под кнехтом, ничего не подозревая, тихо посапывает, наслаждаясь воскресной тишиной, Большой Зам…

Матрос Халидов несколько раз деловито обошёл вокруг кнехта, оценил масштаб повреждения, поплевал на ладони и, взмахнув кувалдой, со всей своей молодецкой дури вмазал по монолитной тумбе. Раздался оглушительный грохот, и кувалда со звоном отскочила от литой болванки. Работа закипела…

Осаживать на палубе корабля чугунный кнехт – это всё равно, что плющить молотком чугунную ванну в многоквартирном доме: задача такая же мелодичная, такая же тупая и такая же невыполнимая. Но Халидов подошел к решению этой задачи со всей ответственностью. Он взмахивал кувалдой, как молотобоец на рекламных советских плакатах, и обрушивал её на кнехт с такой сокрушительной силой, что годки на секунду даже забеспокоились: вобьёт же сдуру! Прямо в голову Большого Зама. Стахановец хренов! Палуба гудела, но кнехт хоть и с трудом, но держался. И Халидов неутомимо продолжал работу. Периодически он останавливался. Отходил на шаг назад, приседал и, прищуривая левый глаз, оценивал результат труда. «Идёт нэмнога», – подбадривал он сам себя вслух, и, заняв исходную позицию, снова с грохотом и лязгом осаживал кнехт кувалдой.

Чтобы прочувствовать на себе хотя бы одну маленькую нотку в той яркой гамме звуковых и эмоциональных ощущений, которую испытал на себе Большой Зам, нужно одеть на голову ведро и биться им по батарее центрального отопления.

– Шура, если Большой Зам в штаны обидится, – прикинул вдруг Рома, – нам точно дисбат дадут. Может карася остановить? Он же его по шляпку вобьёт!

Тут из иллюминатора высунулись голова и рука Большого Зама. Заглушаемый грохотом кувалды Большой Зам, как в немом кино, беззвучно открывал рот, что-то жестикулировал и стучал кулаком по борту. Замполит как мог, старался привлечь к себе внимание трудолюбивого матроса, требуя прекратить работу. Но тщетно:… Халидов его не замечал. У него была ответственная задача поставленная годками, и он её выполнял. Слышать Зама в тот момент он уже не мог чисто физически, так как давно оглох от собственного грохота. Над самой головой Большого Зама узбек Халидов методично поднимал и опускал кувалду.

Кнехт упирался как мог. Кто в тот момент был более упертый Халидов или кнехт, сказать трудно, но думается, что чаша весов склонялась не в пользу чугунной тумбы.

Голова большого Зама исчезла. Через минуту, застегивая на ходу китель, он был на верхней палубе около Халидова. Не успев добежать до трудяги, он на ходу, обрушил на него красочный поток эпитетов, междометий и знаков препинания. В этом словесном потоке захлестнувшем трудолюбивого матроса можно было разобрать и несколько печатных выражений: – «…развели…», «…годки…», «…мудак…», «…пошёл на…» и «отсюда… со своей кувалдой».

Раздраженный, что его прервали, Халидов терпеливо выслушал этого странного взъерошенного запыхавшегося человека, а когда Зам сделал перерыв, чтобы вдохнуть, спросил:

– Слющай, ты кто такой, а? Годки сказаль шторм виперла. Осадить надо… Эди отсюда.

Тут уже настал черёд охренеть Большому Заму. Годки не могли припомнить момента, чтобы они видели всесильного Пашу в таком полном психологическом, нокауте! Он стоял, как рыба, открывая рот, не находя, что ответить…Через две долгие секунды – его прорвало. Большой Зам взорвался изнутри!

– Я, капитан 3-го ранга!!!.. Помощник командира корабля по политической части!!!.. Я…

– Слюшай, – перебил его эмоциональное представление Халидов, – ты, помощник, кто такой? Годок главней. Нэ мешай. …

На этот раз, Большой Зам пришел в себя на секунду быстрее. Сопровождая свои действия потоком междометий, он чуть ли не пинками отогнал Халидова вместе с кувалдой подальше от проклятого кнехта, а сам вернулся в свою каюту досыпать.

Годкам, притаившимся около ракетной установки, от раздирающего их на части хохота некоторое время было трудно дышать. Еле отошли. Отдышавшись, собрались было уже идти в кубрик делиться впечатлениями, как вдруг Шура Тагнер дернул Рому за рукав: «Гляди, Халидыч, идёт…»

И точно: по палубе, волоча за собой кувалду, шел матрос Халидов. Он шел к кнехту.

Слышалось, как он бормотал себе под нос: «Кто такой, а, слюшай?… Годок главней. Сказаль осадить… Прибой скоро…»

Халидов подошел к кнехту, занял исходную позицию, поплевал на ладони и, методично взмахивая кувалдой, стал терпеливо его осаживать.

Замполит на этот раз махать из иллюминатора уже не пытался. Прибежал наверх сразу и уже без кителя. Первым делом он попытался вырвать у Халидова кувалду. Но тот так просто сдаваться не собирался. Некоторое время матрос и замполит, молча сопя, тянули деревянную ручку кувалды каждый в свою сторону. Наконец победил опыт. Вырвав у матроса его инструмент, пошедший красными пятнами Большой Зам две минуты объяснял Халидову его положение на эволюционной лестнице развития. В продолжение всего монолога карась не отрывал целеустремлённых глаз от ручки отобранной кувалды, сжимая и разжимая здоровенный кулак и видимо обдумывая план действий. И если бы Большой Зам вовремя не перехватил взгляд Халидова и не сообразил бы тут же ретироваться вместе с кувалдой, то я уверен, что Халидов нашел бы способ осаживать кнехт при необходимости и самим Большим Замом. И думаю, в конце концов – осадил бы…

Большой Зам побежал тогда жаловаться командиру БЧ-5 Ериксонову, а годки, в свою очередь, поспешили изъять с верхней палубы ищущего подручный инструмент для осадки кнехта целеустремленного матроса. На всякий пожарный.

Как Хасан в партию вступал

Комиссар спрашивает революционного матроса:

– Что про меня матросы на корабле говорят?

– Да, птицей какой-то называют.

Комиссар, расплываясь в улыбке – Орел?

– Да нет.

– Сокол?

Да нет! Матрос стучит пальцем по обшивке.

Комиссар с обидой – Дятел что ли?

– Да нет!!

– А как?

– О, вспомнил! Долбо*б!!!

(Шутка юмора)

Шел тёплый месяц май 1987 года. Мой первый самый трудный год службы подходил к концу. Для Романа Фролова и ребят из его призыва наступила их третья, последняя весна на корабле. Для них не за горами было долгожданное возвращение домой. В это время полным ходом шла подготовка к ходовым испытаниям нашего, только что отремонтированного в заводе крейсера. Сверкая новыми деталями, начищенный и надраенный корабль ускоренными темпами готовился к своему первому выходу в море.

Как-то под вечер Рома и ещё человек пять годков набились в ПЭЖ (пост энергетики и живучести), и оживлённо обсуждали ситуацию, сложившуюся в связи с планируемым переходом крейсера из Владивостока, мимо Сахалина и Курил, на Камчатку. Были все основания опасаться, что это могло стать удобным предлогом, чтобы задержать опытных дембелей на корабле на месячишко, другой, третий.

Тут к ПЭЖу приблизился вечно улыбающийся своей слащавой улыбкой годок Хасан Мерзаев. Недавно Хасан «залетел». Дежурный офицер застукал его, когда он тычками заставлял своего же земляка карася-узбека стирать свои грязные носки – караси. Корабельный комсорг созвал по этому поводу внеочередное комсомольское собрание и впаял Хасану строгий выговор с занесением в учетную карточку.