Неоновые боги - Кэти Роберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты никогда не забываешь.
Когда он уходит, я беру оставленную Гермес кружку из-под кофе и ставлю ее в раковину. Эта женщина всюду оставляет за собой бардак, но к нему я давно привык. Прошедшая ночь была относительно спокойной по шкале Гермес-Диониса. Когда они вломились ко мне в прошлый раз, то притащили с собой курицу, которую нашли одним богам известно где. После этого я несколько дней всюду находил перья.
Сверлю кофейник взглядом, прогоняя прочь мысли об этих двух баламутах. Сейчас мне нужно не о них беспокоиться. А о Зевсе. Честно говоря, я удивлен, что он до сих пор не связался со мной. Он не из тех, кто станет сидеть сложа руки, когда кто-то забирает одну из его игрушек.
Как же заманчиво первым выйти на связь, чтобы ткнуть его носом в то, что его маленькая светская львица была готова прибежать ко мне, лишь бы не выходить за него замуж. Это был бы очень импульсивный и мелочный поступок. Если я вознамерюсь использовать Персефону, чтобы отомстить… то окажусь ничем не лучше него.
Стараюсь прогнать эту мысль. Мои люди пострадали от происков Зевса. Я тоже пострадал, потерял не меньше других. Я должен ухватиться за шанс отомстить. И хочу мести. Но желаю ли я осуществить ее во вред женщине, которая и так уже стала пешкой и в руках своей матери, и Зевса? Неужели я настолько бесчувственный, что стану действовать против ее воли?
Пожалуй, я мог бы поинтересоваться у нее самой, чего она хочет. Какая непривычная мысль.
Морщусь и наливаю еще кофе. После минутного раздумья нахожу сливки с сахаром и добавляю в кружку. Персефона, похоже, не из тех, кто пьет черный кофе. С другой стороны, кто ж знает? Все, что мне о ней известно, почерпнуто из светской хроники, авторы которой следят за Тринадцатью и их окружением. Эти «журналисты» обожают женщин семьи Димитриу и всюду следуют за ними, точно свора собак. Я вообще впечатлен тем, что Персефона смогла уйти с вечеринки без сопровождения.
Сколько здесь правды, а сколько творчески изложенного вымысла? Сложно судить. Я лучше многих знаю, что репутация зачастую имеет мало общего с реальностью.
Я тяну время.
Едва осознав это, чертыхаюсь, выхожу из кухни и поднимаюсь наверх. Еще рано, но отчасти я предполагал, что она уже проснулась и терроризирует кого-нибудь в доме. Гермес и Дионис сумели выйти из пьяной комы, которую называют сном, и ушли до того, как Персефона проснулась.
Меня раздражает зародившееся внутри беспокойство. Душевное состояние этой женщины – не мое дело. Не мое, черт побери. Мы с Зевсом и так пляшем на острие меча каждый раз, когда вынуждены взаимодействовать. Одно неверное движение – и меня рассечет надвое. А что еще важнее: одно неверное движение – и мои люди пострадают от последствий.
Я подвергаю себя и своих людей опасности ради женщины, которая наверняка жаждет власти так же, как и ее мать, а проснувшись, осознает, что лучший путь к этой власти – с кольцом Зевса на пальце. Не имеет значения, что она вчера говорила сестрам по телефону. Не может иметь значения.
Я стучу в дверь и жду, но из-за нее не доносится ни звука. Стучу снова.
– Персефона?
Тишина.
После недолгих размышлений открываю дверь. Ощутив легкое сопротивление, толкаю сильнее, и с другой стороны двери что-то падает. Издаю протяжный вздох и захожу в комнату. Мне достаточно обвести спальню взглядом, чтобы заметить упавший столик и пропавшее одеяло и прийти к выводу, что она всю ночь пряталась в ванной.
Еще бы.
Она же в доме страшного злого Аида, а потому уверена, что ей причинят вред, пока она беззащитна во сне. Она забаррикадировалась изнутри. От этого у меня возникает желание что-нибудь швырнуть, но я с подростковых лет не позволял себе срываться подобным образом.
Ставлю кружку с кофе, поднимаю упавший столик и возвращаю его на место. Довольный порядком, иду к ванной и стучу в дверь.
С другой стороны слышно шарканье. Затем раздается ее голос, да так близко, что она, по всей видимости, прижимается к двери.
– И часто ты врываешься в чужие комнаты без разрешения?
– А мне нужно разрешение, чтобы зайти в комнату в собственном доме? – Сам не знаю, зачем ввязываюсь в спор. Надо просто открыть дверь, вытащить ее оттуда и отправить восвояси.
– Возможно, тебе стоит требовать, чтобы люди подписывали отказ от претензий, прежде чем ступить к тебе на порог, если считаешь, что именно в этом заключается суть владения собственным жильем.
До чего же она странная. Такая… непредсказуемая. Я хмуро смотрю на побеленную деревянную дверь.
– Я подумаю об этом.
– Уж постарайся. Ты весьма резко меня разбудил.
Она говорит так чопорно, что мне хочется сорвать дверь с петель, лишь бы хорошенько рассмотреть, что написано на ее лице.
– Ты спала в ванне. Вряд ли так можно как следует выспаться.
– У тебя очень ограниченные взгляды.
Я уже начинаю закипать, но она конечно же, не видит этого.
– Персефона, открой дверь. Меня утомили эти переговоры.
– Похоже, тебя много что утомляет. Раз я такая зануда, то нечего было ломиться в мою дверь в безбожно ранний час.
– Персефона. Открой. Сейчас же.
– Ой, ну раз ты настаиваешь.
Как только раздается щелчок замка, я отхожу назад, и вот она стоит в дверях с восхитительно взъерошенным видом. Ее светлые волосы растрепаны, на щеке след от подушки. Она завернулась в одеяло, как в доспехи. Очень пушистые, бесполезные доспехи, из-за которых ей приходится идти в комнату крошечными шажками, чтобы не упасть.
Я готов рассмеяться, но сдерживаюсь. Любая реакция ее только раззадорит, а она и так привела меня в полное замешательство. Разберись с ней. Либо используй, либо гони прочь. Остальное неважно. Я машу кружкой.
– Кофе.
Карие глаза Персефоны слегка округляются.
– Ты принес мне кофе.
– Большинство людей пьет кофе по утрам. Ничего особенного. – Я корчу гримасу. – Хотя из всех моих знакомых только Гермес мешает его с мороженым.
Она еще больше округляет глаза.
– Не могу поверить, что Гермес и Дионис все это время знали о тебе. Сколько еще человек знает, что ты не миф?
– Несколько. – Хороший, безопасный, уклончивый ответ.
Она все так же рассматривает мое лицо, словно пытается отыскать знакомые черты, будто я сам могу быть ей знаком. Это приводит в крайнее замешательство. Меня одолевает абсурдное подозрение, что она так сильно сжимает кулаками одеяло, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться ко мне.
Персефона склоняет голову набок.
– Ты знал, что в башне Додона есть статуя Аида?
– Откуда мне знать? – Я лишь раз был в башне и не скажу, что Зевс устроил мне подробную экскурсию. Ни за что не хочу оказаться там снова, разве что для того, чтобы раз и навсегда прикончить этого ублюдка. Эта фантазия о мести помогла мне пережить столько тяжелых дней, что и не сосчитать.
Она продолжает, будто я не дал ей ответ, все так же пристально всматриваясь в мое лицо.
– Там стоят статуи каждого из Тринадцати, но твоя накрыта черной завесой. Наверное, для того, чтобы обозначить, что твоему роду пришел конец. Тебя быть не должно.
– Да, ты это уже не раз говорила. – Я обдумываю ее слова. – Похоже, ты и впрямь долго рассматривала статую Аида. Вряд ли Деметра хотела бы, чтобы ты имела что-то общее с таким мужчиной.
Вмиг ее взгляд становится закрытым, а улыбка ослепительно яркой.
– Что тут скажешь? Не дочь, а сплошное разочарование. – Она делает шаг и морщится.
Она ранена. Черт, забыл. Я действую,
