Виннету - вождь апачей - Май Карл Фридрих

Сэм Хокенс, нагнувшись, ощупал свои ноги и ребра, а потом с кислой гримасой произнес:

– Отпустите этого дьявола, нам с ним не справиться, чтоб мне лопнуть!

– Еще чего! Не позволю, чтобы надо мной взяла верх скотина, отцом которой был не джентльмен, а простой осел. Я его приструню. Смотрите!

Я отвязал лассо от дерева и, широко расставив ноги, встал над мулом. Почувствовав, что петля ослабла, упрямец набрал воздуха в легкие, вскочил, и я оказался у него на спине. Теперь все искусство заключалось в том, чтобы как можно сильнее сдавить его бока ногами. Одной рукой я ухватился за лассо у самого основания петли и ждал, когда мула утомят прыжки и уловки, уже опробованные на Сэме. Как только он попытался броситься на землю, я затянул петлю и сильно сжал коленями бока строптивца, удерживая его на ногах. Это была трудная борьба. Я взмок, с мула тоже пот катил градом, а с губ падали крупные хлопья пены.. Он постепенно слабел, остервенелое поначалу фырканье перешло в короткий кашель, и в конце концов, обессиленное животное рухнуло подо мной. Бедняга лежал на земле без движения, с закатившимися глазами.

Наконец-то я смог перевести дыхание. Казалось, еще немного, и все мои силы лопнут, как струны. Сэм был в восторге:

– О небо, у вас больше сил, чем у этой скотины! Если бы вы могли сейчас увидеть свое лицо!

– А что в нем такого!

– Глаза вот-вот выскочат из орбит, губы распухли, того и гляди брызнет кровь.

– Ничего особенного, такое бывает с гринхорном, когда он не позволяет себя сбросить, в то время как опытные ловцы мустангов летят на землю, да еще отпускают собственного коня на прогулку по прерии.

Добряк Сэм состроил жалкую гримасу и примиряюще произнес:

– Ох, и не говорите, сэр! Уверяю вас, что такое может случиться даже с самыми опытными вестменами Дикого Запада. А вам везет. И вчера, и сегодня.

– Надеюсь, что и впредь удача не оставит меня. А вот о вас такого не скажешь. Как там ноги и ребра?

– Не знаю. Как-нибудь на досуге соберу их и посчитаю, а пока пускай бренчат вперемешку. Такой дьявол мне еще не попадался! Думаю, теперь он, а точнее она, ведь эта скотина женской породы, будет благоразумнее.

– Наверняка. Смотрите, как бедняжка измучена, даже жалость берет. Пусть отдохнет, потом ее оседлаем, и вы поедете на ней домой.

– А если она опять взбрыкнет?

– Не бойтесь! Похоже, она уже смирилась, и вы заполучили замечательную лошадку.

– И я так считаю. Знаете, мне она сразу приглянулась. А вот вы нацелились на сивку. Очень глупо с вашей стороны.

– Вы уверены в этом?

– Еще бы, конечно, глупо!

– Я не об этом. Вы действительно думаете, что я выбрал сивого жеребца?

– А то кого же?

– Тоже мула.

– Правда?

– Да, хоть я и гринхорн, но знаю, что сивый вестмену ни на что не сгодится. Мул мне сразу понравился. Помогите мне поднять его на ноги.

Мы подняли мула. Он стоял смирно, хотя дрожь сотрясала все его тело, и не упирался даже тогда, когда мы начали седлать его. Сэм вскочил в седло, и мул повел себя как хорошо объезженный конь.

– Видно, у нее был когда-то хороший хозяин. И хороший к тому же наездник. Знаете, как я ее назову?

– Ну и как же?

– Мэри. Когда-то у меня была лошадка с таким именем, не буду изобретать другого.

– Значит, мул – Мэри, а винтовка – Лидди?

– Ну да, очень милые имена, не правда ли? Послушайте, окажите мне еще одну услугу.

– Какую?

– Не рассказывайте никому о том, что здесь произошло. По гроб жизни буду вам благодарен.

– Какие могут быть разговоры! Все и так ясно, – понимающе согласился я.

– Да я о другом. Эта банда в лагере со смеху помрет, если узнает, как именно Сэм Хокенс стал обладателем своей очаровательной Мэри! Уж они меня со свету сживут, если вы об этом расскажете.

– Что вы такое говорите! – прервал я его. – Вы – мой учитель и друг, разве я не понимаю.

В его маленьких, лукавых глазках блеснула слеза.

– Да, сэр, я вам друг, – растрогался он, – и был бы счастлив, если бы и вы испытывали ко мне теплые чувства.

Крепко пожав ему руку, я ответил:

– Могу доставить вам это удовольствие, дорогой Сэм. Будьте уверены, что я люблю вас так, ну… как любят доброго почтенного дядюшку! Вас это устраивает?

– Вполне, сэр, вполне! Я в восторге, я счастлив, я сгораю от желания прямо здесь, не сходя с места, доказать свою признательность. Скажите, что мне сделать? Хотите, к примеру, я съем свою Мэри прямо сейчас, на ваших глазах, вместе со всеми потрохами, с костями и шкурой? Или, может быть, вы предпочитаете, чтобы я замариновал свой парик и слопал? Или вот еще…

– Хватит, хватит, милый Сэм! – засмеялся я. – Избави Бог, я не хочу потерять друга. Ведь в первом случае вы наверняка лопнете, а во втором – умрете от несварения желудка, ему вашего парика не вынести. Вы уже сделали для меня много хорошего, и вам еще не раз представится случай доказать свою любовь. А пока пощадите бедную Мэри, а заодно и себя. И давайте поспешим в лагерь, мне еще надо поработать.

– А что же вы здесь делали – прохлаждались? Если уж это не работа, то я просто не знаю, что тогда называть работой, – заворчал Сэм.

С помощью лассо я привязал коня Дика Стоуна к своему седлу, и мы двинулись в лагерь. Мустанги давно исчезли, а мул был настолько смирен, что Сэм не уставал его хвалить:

– Она прошла школу, эта Мэри, и очень хорошую школу! С каждым шагом убеждаюсь, что у меня будет отличная верховая лошадка. Вот сейчас умница Мэри понемногу вспоминает все, что когда-то умела и что в стаде мустангов у нее вылетело из головы. Похоже, у нее есть не только темперамент, но и характер.

– А если еще и нет, то у вас она пройдет отличную выучку, ведь для этого она не так стара.

– Сколько ей лет, как вы думаете?

– Самое большее – пять.

– Я тоже так считаю, потом установлю точно. Спасибо вам за Мэри, если бы не вы – не видать мне ее. Смотрите, как получилось – за такое короткое время вы научились охотиться и на бизонов, и на мустангов.

– На Диком Западе нужно быть готовым ко всему. Надеюсь, что научусь охотиться и на других зверей.

– От всей души желаю всегда выходить победителем из таких схваток, как вчера и сегодня. Особенно вчера, ведь ваша жизнь висела на волоске. Сразу видно гринхорна: подпустил бизона вплотную и лишь потом выстрелил ему в глаз. Виданное ли дело? Вот они, неопытность и легкомыслие гринхорна! Советую впредь быть более осторожным и не таким самоуверенным! Охота на бизонов – опаснейшее дело, и только одна вещь на свете опаснее ее.

– Какая?

– Охота на медведя.

– Черного с желтой мордой?

– Вы имеете в виду барибала? Это смех один! Барибал настолько добродушен и спокоен, что его можно научить стирать и вышивать гладью. Я говорю о гризли, сером медведе со Скалистых гор. Наверное, читали о нем?

– Читал.

– Не дай вам Бог встретиться с ним! Громадина, на две головы выше человека, если встанет на задние лапы. Щелкнет зубами, а вместо головы – фарш. А уж свиреп! Не успокоится, пока не разорвет врага в клочья.

– Или враг – его!

– Ого! Глядите, он опять хорохорится! Уж не путаете ли вы огромного свирепого гризли с маленьким безобидным енотом?

– Отнюдь. Я понимаю, он опасен, но нет на свете диких зверей, которых нельзя одолеть. В том числе и гризли.

– Вы и это нашли в книжках?

– Конечно.

– Гм, сдается мне, книжки – главная причина вашего легкомыслия. Вроде бы вы, сэр, человек разумный, чтоб мне лопнуть, но боюсь, у вас хватит ума пойти на серого медведя, как вчера на бизона.

– Если надо будет, пойду.

– Надо? Глупости! Что вы имеете в виду? Каждый волен поступать как сочтет нужным.

– Например, трусливо бежать? Вы об этом подумали?

– Да, но это совсем не трусость – убегать от гризли. Наоборот, нападать на него – верное самоубийство.

– Я иного мнения. Если зверь застанет меня врасплох, если не будет времени для бегства, придется обороняться. А если он бросится на моего товарища, приду на помощь. Впрочем, считаю себя вправе и без особой на то причины просто поохотиться на серого медведя, хотя бы для того, чтобы испытать себя. К тому же, говорят, медвежьи лапы – лакомство, каких мало.