Блумсберийская красавица - Август Мейхью

— Конечно, прекрасна, отвѣчалъ я.

— Да, да, разумѣется, пробормоталъ онъ. — Спрашивала обо мнѣ? прибавилъ онъ, колеблясь.

Пока я разсказывалъ ему все, что видѣлъ и слышалъ, онъ сидѣлъ, опершись локтями на столъ и смотря пристально въ мое лицо.

— Но какъ вамъ кажется, какъ человѣку безпристрастному, сказалъ Долли: — несчастна она, грустна въ душѣ? жалѣетъ?

— Конечно! возразилъ я: — она только притворяется веселой.

— Слава-Богу, слава-Богу! вскричалъ онъ: — быть можетъ, она еще все-таки любить меня.

Мнѣ нужно было предложить ему нѣсколько вопросовъ, для его и для моего собственнаго руководства.

— Вы знаете нѣмца, спросилъ я: — нѣкоего господина Грунтца?

— Да, этотъ господинъ имѣетъ чертовски-привлекательную наружность, возразилъ Долли. — Онъ очень любезенъ и бывалъ у насъ. Очень приличный господинъ. По-англійски не умѣетъ говорить, но очень пріятный собесѣдникъ.

— A знаете вы другаго нѣмца, который умѣетъ говорить по-англійски, продолжалъ я: — господина Куттера, который вальсируетъ, какъ бѣшеный?

— Нѣтъ, я никогда его не видалъ, отвѣчалъ Долли, послѣ нѣкотораго размышленія.

— А еще одного нѣмца, по имени Пруша, съ длинными волосами; онъ поетъ — теноръ?

— Нѣтъ, это имя мнѣ незнакомо.

— Всѣ они неистово ухаживали за вашей женой, заключилъ я.

Онъ вскочилъ такъ быстро, что я подумалъ, не бѣжитъ ли онъ домой расправляться съ германскими соперниками. Но я усадилъ его опять въ кресло прежде, чѣмъ онъ успѣлъ передвинуть ноги.

— A она поощряете этихъ людей? спросилъ онъ, едва переводя дыханіе.

— Мой любезный другъ, воѵравялъ я:- это входитъ въ ея тактику. Она стала бы поощрять даже горбуна или живаго скелета, если думала, что это возбудитъ въ васъ ревность.

На слѣдующій день, пока онъ еще спалъ крѣпкимъ сномъ, я тихонько вышелъ изъ дому по своимъ дѣламъ.

Я былъ недолго въ отсутствіи, но по возвращеніи домой, увидѣлъ, что птичка уже улетѣла.

Чортъ возьми! подумалъ я, взявъ записку, оставленную Долли на столѣ:- если онъ покажется тамъ въ эти критическіе минуты, — все пропало!

Вотъ что было въ запискѣ:

«Милый Джекъ! я скоро вернусь, я хочу еще разъ взглянуть на нее. Я знаю мѣсто, гдѣ могу спрятаться и видѣть ее; тамъ никто меня не замѣтитъ. Скоро вернусь. Никакъ не могу удержаться».

«Долли».

Онъ пробрался въ свой собственный садъ заднимъ ходомъ, потомъ, ползкомъ, по аллеѣ, стараясь держаться подъ кустами, приблизился къ самому дому и тамъ, скорчившись подъ лавровымъ деревомъ, терпѣливо ждалъ времени когда прекрасная Анастасія выйдетъ прогуляться на свѣжемъ воздухѣ.

Послѣ двухчасоваго ожиданія въ такой заячьей позѣ, маленькія ножки Долли стали корчиться отъ судорогъ; однакожь, несмотря на боль въ икрахъ, несмотря на то, что всѣ жилы его, казалось, сплелись въ узлы, онъ не хотѣлъ двинуться съ мѣста, и только страстно желалъ, чтобы красавица поспѣшила прогулкой, пока у него остается сила переносить боль безъ стоновъ.

Долли видѣлъ, какъ слуги унесли кушанье и чай, какъ они ходили взадъ и впередъ, какъ унесены были даже свѣчи; но видѣть возлюбленную Стаси ему не удалось.

Онъ началъ думать объ обратномъ пути; поднялъ свой зонтикъ и крѣпко нахлобучилъ на голову шлицу, приготовляясь отправиться въ маленькимъ заднимъ воротамъ, когда сильный стукъ заставилъ его приставиться на мѣстѣ,

Какой-то человѣкъ или нѣсколько человѣкъ вошли въ комнаты съ улицы, и вслѣдъ затѣмъ шторы въ задней комнатѣ (онъ могъ ихъ легко видѣть, они находились въ такъ-называемой роковой комнатѣ) начали опускаться, какъ будто бы посѣтители вошли въ эту комнату. Долли пристально смотрѣлъ на эти окна и увидѣлъ, что вскорѣ какой-то джентльменъ — по виду иностранецъ — показался между кисейными занавѣсами и сталъ смотрѣть на садовыя куртины подъ окномъ.

Долли никогда до того времени не видѣлъ его; это былъ тотъ самый господинъ Куттеръ, о которомъ я ему упоминалъ.

Видя, что иностранецъ внезапно отвернулся отъ окна, и слыша вмѣстѣ съ тѣмъ стукъ захлопнувшейся двери, Долли заключилъ, что Анастасія вышла въ гостю Что ему было дѣлать? Онъ чувствовалъ, что ревность въ немъ разыгрывается чрезвычайною силою, но въ какое унизительное положеніе онъ себя поставитъ, выказавъ волненіе! Съ другой стороны, долженъ ли онъ оставаться тутъ безмолвнымъ, униженнымъ, сидѣть, скорчившись, подъ кустомъ, тогда какъ другой будетъ шептать ей слова любви? Нѣтъ!

Недалеко отъ двери въ кухню стояла лѣстница. Взглянувъ на несу Долли убѣдился, что она достаточно высока. Не видно было мы души: никто не могъ замѣтилъ Долли. Съ быстротою молніи онъ бросься туда и, взявъ на плечо лѣстницу, приладилъ ее къ окну. Прежде, чѣмъ прошла еще секунда, взоръ его уже старался проникнуть за горшки съ цвѣтами, разставленные на окнѣ.

О, небо! тяжело было удерживать равновѣсіе на этой лѣстницѣ при видѣ сцены, представившейся его глазамъ!

Этотъ нѣмецъ, сжимая руку Анастасіи, которая смотрѣла веселѣе, чѣмъ когда-нибудь, говорилъ ей вполголоса (это можно было безошибочно предположить) комплименты, а она, коварная женщина, слушала его съ улыбкой, какъ будто бы кто ей доставляло чрезвычайное наслажденіе. Долли слышалъ звуки голоса, но не могъ уловить ни одного слога изъ разговора.

Наконецъ, онъ увидѣлъ, что этотъ сладкорѣчивый иностранецъ поднесъ руку его возлюбленной жены къ своимъ губамъ и напечатлѣлъ поцалуй на ея бѣдой перчаткѣ. Этого было довольно, — болѣе чѣмъ довольно! Анастасія невѣрна! Всѣ грёзы миновали!

Долли поспѣшно сошелъ съ лѣстницы, и обойдя кругомъ, въ передней двери, сталъ стучать въ нее такъ, какъ будто бы хотѣлъ разломать ее на части Онъ желалъ отомстить или умереть въ попыткѣ мщенія…

Сжавъ зонтикъ такъ крѣпко, какъ будто бы кто было смертоносное орудіе, Долли, съ побагровѣвшими щеками, вбѣжалъ по лѣстницѣ и ворвался въ роковую комнату съ такою стремительностью, которая заставила перепуганную Анастасію вообразить на мгновеніе, что кто-нибудь вбросилъ къ ней супруга.

Какъ ни былъ Долли ослѣпленъ бѣшенствомъ, онъ, однакожъ, настолько еще удержалъ способность различать предметы, что замѣтилъ, какъ кресло иностранца (стоявшаго теперь на другомъ концѣ комнаты) было ближе къ кушеткѣ, на которой сидѣла красавица.

— Адольфусъ, вы съ ума сошли! вскричала мистриссъ Икль, не съ такою, однакожь, силою, какую она придавала своимъ словамъ, когда вполнѣ владѣла собою. Быть можетъ, она была нѣсколько встревожена; можетъ, даже стыдъ заговорилъ въ ней.

Но не съ ней, любимымъ и слабымъ существомъ, Долли долженъ былъ имѣть дѣло. Она могла считать его и сумасшедшимъ, и въ здравомъ разсудкѣ, какъ ей было угодно. Единственной цѣлью Долли было сказать нѣсколько словъ массивному нѣмецкому джентльмену; этотъ послѣдній (какъ ни былъ Долли малъ ростомъ) значительно перепугался и занялъ надежную позицію по другую сторону стола, кругообразная форма котораго была очень удобна для настоящаго случая.

Долли смотрѣлъ на него и задыхался. Я думаю, что онъ вцѣпился бы въ громаднаго незнакомца, подобно бульдогу, еслибы столъ не раздѣлялъ ихъ; теперь онъ только впился въ него глазами, фыркая и отдуваясь.

Поѵомъ, протянувъ руку по направленію къ двери, онъ сказалъ, указывая на выходъ:

— Оставьте мой домъ!

Больше онъ ничего не могъ произнести; у него было какое-то удушье въ горлѣ, и его терзало желаніе разразиться громовой бранной рѣчью.

Нѣмецкій джентльменъ казался изумленнымъ. Онъ понималъ, что въ присутствіи прекрасной Анастасіи ему необходимо принять презрительный и безпечный видъ, чтобы внушить этой леди мысль о своей неустрашимости и преданности, но попытка улыбнуться кончилась только тѣмъ, что онъ поднялъ свою верхнюю губу и показалъ нѣсколько зубовъ, почернѣвшихъ отъ табачнаго дыма. Повернувшись къ мистриссъ Икль, онъ сказалъ вполголоса самымъ любезнымъ тономъ:

— Не имѣю удовольствія знать этого господина.

— По грубому поведенію этого человѣка, вы, безъ сомнѣнія, уже узнали въ немъ моего мужа. Позвольте мнѣ представить какъ мистера Икля, г. Куттеръ.

Этого спокойно-самоувѣреннаго, дерзкаго тона Долли не могъ вынести. Онъ подошелъ къ нѣмцу, крича во все горю:

— Убирайтесь вонъ, сэръ, вонъ!

Нападеніе было такъ быстро, что нѣмецъ едва имѣлъ время отвѣтить: «Разумѣется, сэръ!», какъ Долли очутился уже подлѣ него. Вслѣдствіе этого, вѣжливый поклонъ г. Куттера и прощальныя слова: «имѣю честь кланяться, мистриссъ Икль», потеряли свой эффектъ; Долли захлопнулъ на нимъ дверь и заперъ ее на замокъ, потомъ сложилъ руки à la Napoleоn и сталъ смотрѣть на измѣнницу. Но Анастасія, вмѣсто того, чтобъ почувствовать боязнь или смущеніе, расхохоталась, играя часовой цѣпочкой.

— Могу я узнать, мистеръ Икль, спросила она:- чему я обязана этой трагической безсмыслицей? Съ котораго времени вашъ мозгъ поврежденъ?