Блумсберийская красавица - Август Мейхью

Быть можетъ, Анастасія была такъ занята своими бровями что не имѣла времени слушать разсердившагося маленькаго человѣка. Въ самомъ дѣлѣ, они трудно расположить какъ слѣдуетъ густую бровь и въ то же время поддерживать споръ съ должнымъ умѣньемъ. Снисходя, вѣроятно, къ ея мнѣнію, Долли былъ такъ любезенъ, что повторилъ свое послѣднее замѣчаніе.

— Я говорю, сударыня, прокричалъ онъ: — я говорю, что былъ обманутъ!

Анастасія, грозно повернувшись, вскричала:

— Обманутъ! какъ вы смѣете дѣлать такія неприличныя замѣчанія? Кто васъ обманывалъ, сэръ?

— Сперва вашъ отецъ, потомъ вы сами — словомъ, вся ваша семья, гремѣлъ Долли. — Меня надули!

— Надули! Оставьте мою комнату, сэръ, и не смѣйте показываться мнѣ на глаза, пока не научитесь относиться съ должнымъ уваженіемъ жъ вашей женѣ и ея семейству, воскликнула мистриссъ Икль съ подавляющею торжественностью.

— Я не только оставлю эту комнату, сударыня, но оставлю этотъ домъ навсегда, сударыня! вскричалъ Долли.

Но, вмѣсто того, чтобы сдѣлать это, онъ тревожно ждать, какое дѣйствіе произведетъ эта страшная угроза на его Анастасію.

Но она только насмѣшливо улыбнулась и отвѣтила:

— Сдѣлайте милость, сэръ, прошу объ этомъ:

— Съ этого времени мы больше не мужъ и жена, прибавилъ онъ.

— Отчего же вы не подождали, пока пройдетъ первый годъ? съ насмѣшкой сказала Анастасія: — это было бы лучше, я думаю.

— Я васъ презираю.

— Какой ужасъ! ха-ха!

— Вы мнѣ жалки!

— Это очень милостиво съ вашей стороны!

Къ удивленію Анастасіи, онъ, въ самомъ дѣлѣ, оставить дожъ. Она слышала, какъ уличныя двери со стукомъ захлопнулись за нимъ, и, выглянувъ въ окно, увидѣла, что Долли несъ дорожный мѣшокъ, и съ величайшею поспѣшностію удалялся въ направленіи къ Лондону.

— Моя милая Анастасія! вскричала мистрисъ де-Кадъ, вбѣгая въ комнату: — онъ ушелъ! что случилось?

Дочь, своимъ пикантнымъ веселымъ стилемъ, передала матери разговоръ съ супругомъ. Она смотрѣла на эту исторію, какъ на шутку.

— Противный карликъ! замѣтила она. — Я его поучу за грубость и наглость. Глупый баранъ! поползаетъ онъ предо мной на колѣняхъ!

— Но, моя милая, уговаривала мамаша: — будьте благоразумны! Что, если онъ вовсе уѣдетъ! Эти крошечные люди бываютъ упорны, когда придутъ въ изступленіе. Зачѣмъ вы его не усмирили, душа моя? Ваши 600 фунтовъ въ этомъ громадномъ домѣ — просто капля въ морѣ.

— Я введу его въ долги, вскричала яростная красавица. — Это будетъ стоить ему сотни фунтовъ и послужитъ ему хорошимъ урокомъ!

— Напишите ему письмо, учила мамаша. — Я увѣренъ, что мы ждетъ гдѣ-нибудь по близости. Ну, будьте умной женщиной!

— Я дамъ балъ и заставлю его мучиться ревностью! рѣшила раздраженная красавица.

ГЛАВА VII

Поведеніе мистриссъ Икль дѣлается чрезвычайно страннымъ

Долли пришедъ ко мнѣ со слезами на глазахъ, унылый, какъ обанкрутившійся аферистъ.

Выслушавъ его горестный разсказъ, я сказалъ:

— Сколько времени вы женаты? Только восемь мѣсяцевъ. Ну, я бы далъ на такую исторію по крайней-мѣрѣ года полтора.

Я тоже сказалъ ему, что онъ поступилъ хорошо, оставивъ домъ и что, вѣроятно, это образумитъ мистриссъ Икль.

Но мои слова не принесли ему никакого утѣшенія. Онъ только испускалъ стенанія и призывалъ смерть.

— Что пользы бранить ее, Джекъ, прошепталъ онъ. — Не браните ее болѣе. Еслибы я только могъ ее ненавидѣть, то былъ бы счастливъ, но я не могу съ собой ничего сдѣлать, я люблю ее по прежнему!

Я дѣлалъ все возможное, чтобы ободрить его. Я не ходилъ въ больницу въ теченіе недѣли. Мы попробовали развлекаться парками, театрами, ужинами, поѣздками по окрестностямъ; но хотя онъ слѣдовалъ на мною вездѣ и дѣлалъ все, что я желалъ, но все-таки на его бѣдной, угрюмой, крошечной физіономіи никогда не показывалась улыбка, и онъ вздыхалъ даже за обѣдомъ. Товарищи начали меня спрашивать, съ какимъ это «скелетикомъ» я постоянно гуляю?

Въ одно утро, когда онъ казался болѣе обыкновеннаго несчастнымъ (я наблюдалъ на нимъ, пока онъ брился), ко мнѣ пришло письмо, которое я, какъ только прочиталъ, передалъ бѣдному Долли. Это было приглашеніе отъ мистриссъ Икль за вечеръ.

Онъ покраснѣлъ, какъ крикетный шарикъ и вскричалъ; «О, небо!» затѣмъ пристально посмотрѣлъ на меня. Человѣку, знающему мистриссъ Икль, легко было понять, зачѣмъ требовалось мое общество.

— Ей нужны вы, Долли, ей нужно, чтобы вы знали, какъ весело она проводитъ время безъ васъ, разъяснилъ и ему: — и такъ какъ она увѣрена, что мы теперь живемъ вмѣстѣ, то и разсчитала, посредствомъ меня, довести до вашего свѣдѣнія о томъ, какъ отлично она веселится. Очень искусно, должно признаться!

— Какъ она безсердечна! вскричалъ онъ: — не доставало только этого послѣдняго удара!…

— Любезный другъ, между вами происходитъ борьба, и это приглашеніе показываетъ, какъ она намѣрена вести дѣло, продолжалъ я. — Вы можете положиться на мои слова, что и она не чувствуетъ себя счастливою. Вы должны дѣлать видъ, что не обращаете вниманія на то, что она дѣлаетъ, и показывать, что совершенно перестали о ней думать. Это ее срѣжетъ. Предоставьте мнѣ вести съ ней дѣло. Идти мнѣ на этотъ вечеръ?

Долли казалось, что принять приглашеніе равносильно переходу на сторону прекраснаго непріятеля. Этого блестящаго праздника: который давался въ насмѣшку ему, должны были, по его мнѣнію, бѣжать всѣ, которыхъ онъ называлъ друзьями.

Но, какъ человѣкъ самоотверженный, Долли разсуждалъ, что хоти у меня и недостаетъ великодушія, онъ все-таки не будетъ мѣшать моему удовольствію быть на балѣ.

— Вы единственный человѣкъ, сказалъ Долли: — котораго мнѣ пріятно представить себѣ веселящимся въ моемъ домѣ.

— Вы ошибаетесь, Долли, отвѣчалъ я: — если я пойду къ ней, то не ли собственнаго удовольствія, а чтобы быть полезнымъ вамъ. Она меня не ждетъ, даже увѣрена, что я не приду; мое появленіе изумитъ ее столько же, какъ еслибы вы сами явились. Хотите услышать правдивый отчетъ обо всемъ, что тамъ произойдетъ?

— Да, отвѣчалъ онъ; — неужто она хочетъ быть весела и счастлива!

— Хотя бы ея сердце разрывалось, отвѣчалъ я: — вы можете быть увѣрены, что она мнѣ этого не выкажетъ.

— Если она несчастна, я прощу ее, прошепталъ Долли.

Когда наступилъ назначенный вечеръ, я одѣлся въ самое модное платье. Долли смотрѣлъ на меня съ безмолвно-несчастнымъ видомъ: онъ толковалъ, что останется одинъ, но клялся, что не хотѣлъ бы тамъ быть и за тысячу фунтовъ. Мы условились, что онъ будетъ ожидать моего возвращенія, а я долженъ уѣхать оттуда сейчасъ же послѣ ужина.

Мнѣ всегда доставляетъ наслажденіе отплачивать людямъ ихъ же монетою, или, какъ говорится, поражать ихъ собственнымъ оружіемъ. Когда мистриссъ Икль, разодѣтая въ пухъ и прахъ, подошла ко мнѣ и улыбкой и любезно освѣдомилась о моемъ здоровьѣ, я уразумѣлъ все значеніе ея коварной привѣтливости.

— А гдѣ же мистеръ Икль? замѣтилъ я, когда, въ свою очередь, достаточно наговорилъ ей комплиментовъ.

— Развѣ вы его не видѣли? вскричала она съ удивленіемъ, превосходно разыгрывая роль: — а я думала, что вы съ нимъ такіе неразлучные товарищи!

— Да, это такъ, отвѣчалъ я, съ самой натуральной улыбкой:- но когда джентльмены женятся, то мы, холостяки, хорошо знаемъ, что постоянная компанія съ нами кончена. Здоровъ онъ?

Прекрасная лгунья пожала своими прелестными бѣлыми плечами и старалась казаться хладнокровною.

— Вѣроятно, онъ гдѣ нибудь на континентѣ, сказала она съ улыбкой: — онъ уже сдѣлалъ изъ меня вдову.

Я пристально наблюдалъ за ней, и она также не сводила съ меня глазъ цѣлый вечеръ. Она поняла меня такъ же хорошо, какъ и я ее понялъ. Она представлялась беззаботною и веселою, какъ птичка. Не проходило ни одного танца, въ которомъ бы она не принимала участія. Она выставляла мнѣ на видъ всѣ свои кокетливыя ужимки сидя подлѣ меня, она отдала джентльмену-нѣмцу розу изъ своего букета. Разумѣется, я долженъ былъ, по ея разсчетамъ, непремѣнно передать Долли это. Въ сущности, она испортила свою роль роль утрировкой. Я былъ замученъ громаднымъ числомъ новыхъ знакомствъ, которыя она мнѣ навязывала; знакомые эти были все молодые джентльмены, смотрѣвшіе привычными губителями дамскихъ сердецъ. Это былъ способъ снабдить меня спискомъ ея поклонниковъ. Я былъ радъ, когда могъ, наконецъ, ускользнуть и поспѣшилъ къ бѣдному Долли.

Онъ не слышалъ, какъ я вошелъ. Я нѣсколько минутъ смотрѣлъ на моего добросердечнаго друга, спавшаго въ большомъ креслѣ: платье на немъ было въ безпорядкѣ, волосы растрепаны, лицо озабоченное и исхудалое.

Я разбудилъ его крикомъ: Вставайте, дружище!

Онъ сказалъ, потягиваясь:

— Я утомился, прислушиваясь къ стуку экипажей и заснулъ. — Мнѣ только что снилась она… Что она?

— Конечно, прекрасна, отвѣчалъ я.