Сентябрь - Розамунда Пилчер

— И мне тоже, — сказал Арчи. — Поеду продолжать пить чай, теперь с американцами.

— Смотри, не захлебнись. Кто к вам прибыл на сей раз?

— Понятия не имею. Надеюсь, что не древние старцы. На прошлой неделе один старикан чуть не отправился на тот свет — такая у него разыгралась ангина. Слава Богу, выкарабкался.

— Однако это большая ответственность.

— Да нет, не так все страшно. Хуже всего с теми, кто дал зарок не пить и глотка виски себе не позволяет. Тоска смертельная эти баптисты, ведь под апельсиновый сок не разговоришься. Вы на машине, Ви, или вас подкинуть?

— Пешком пришла. Под горку-то бодро шагала, а вот обратно будет труднее, так что спасибо, подкинь.

— Тогда едем.

Арчи сложил свои записи и тяжело поднялся. Удостоверился, что все в порядке, стоит твердо, и пошел по мягкому ковру. Прихрамывал он совсем немного, и это было чудом, потому что вместо правой ноги от самого бедра шел протез.

Он приехал на совещание, оторвавшись от садовых работ, и извинился за свой вид, но никто и внимания не обратил на то, как он одет. Да он, пожалуй, и всегда был так одет: бесформенные вельветовые брюки, клетчатая рубашка с залатанным воротником, потертый твидовый пиджак, который он называл «садовым», хотя ни один уважающий себя садовник не надел бы такой пиджак.

Вирджиния откинула назад волосы и тоже поднялась на ноги. То же самое сделала и Вайолет, но медленно, приноравливаясь к движениям Арчи. Она вовсе не спешила уйти, но даже если бы и спешила, никогда бы этого не показала — она очень любила и жалела Арчи. Помнила его мальчишкой, юношей — он был такой заводила, помнила солдатом. Вечно он шутил, смеялся. Он любил жизнь и всех заражал этой любовью и весельем. И все время был в движении: играл в теннис, на полковых балах затанцовывал своих партнерш так, что те просили пощады, на охоте шел впереди всех, с легкостью перешагивал через кусты вереска своими длинными ногами. Никто не мог поспеть за ним…

Тогда он был Арчи Блэр, теперь — лорд Балмерино. Лорд и лэрд.[4] Слишком роскошные титулы для худого, как палка, мужчины на протезе. В его черной шевелюре сквозила седина, в глубоко посаженных, затененных густыми бровями глазах затаилась печаль.

— Ты готова? — спросил он, подойдя к Ви.

— Да, все собрала.

— Тогда поехали… — он шагнул к двери и вдруг замер: — А, Боже мой, забыл у тебя спросить, Вирджиния! Эдмунд не оставил для меня конверта? Я вчера ему звонил. Это важное дело. Кое-какие документы из управления лесным хозяйством.

Вайолет насторожилась.

— Надеюсь, ты не собираешься сажать елки?

— Нет, они намереваются проложить дорогу в объезд вересковых пустошей.

— Он мне ничего не сказал. — Вирджиния покачала головой. — Может, забыл. Пойдемте поищем на столе в библиотеке.

— Хорошо. Мне бы хотелось взять его с собой.

Они не спеша вышли в большой обитый сосновыми панелями холл; массивная лестница с резными перилами вела на верхнюю площадку. Мебель в холле была не особо примечательная: дубовый резной сундук, раздвижной стол, старая, отжившая свой век кушетка. На ней любили спать собаки, но сейчас их не было.

— Дальше я с вами не пойду, подожду здесь, — заявила Вайолет и величаво опустилась на собачью кушетку.

— Мы скоро.

Вирджиния с Арчи ушли. Вайолет проводила их глазами: они прошли по широкому коридору, что вел к библиотеке; дальше по коридору следовала гостиная, а еще дальше за стеклянной дверью дышала влагой и теплом оранжерея.

Побудет немного одна, наедине со своим старым домом, подумала Вайолет. Она так хорошо и так давно знает этот дом — он всегда с ней. Скрип ступеньки, запахи — все так знакомо. В холле гуляет сквознячок, но сквозняков она не боится. Теперь это не ее дом, теперь это дом Вирджинии. Но он остался таким же, каким был, — похоже, за долгие годы он приобрел свои привычки, свой вкус и не собирается их менять. У него сильный характер. Может быть, потому, что в нем так много происходило событий. Может быть, потому, что он был приютом, тихой пристанью для одной большой семьи.

Не то чтобы Балнед очень стар. На самом деле он на несколько лет моложе Вайолет и был построен ее отцом, тогда уже сэром Гектором Айкенсайдом, человеком богатым. Ей всегда казалось, что дом немного похож на сэра Гектора. Такой же большой, радушный и щедрый и в то же время очень скромный. В те годы, когда новоявленные богатеи сооружали поражающие своим уродством гигантские замки, окруженные зубчатыми стенами и увенчанные башенками, сэр Гектор предпочел менее шикарные, но куда более важные сооружения.

Центральное отопление, надежный водопровод и канализационная система, много ванных комнат, полные солнечного света кухни, чтобы слугам (а их тогда было трое) удобно было работать. И с того самого дня, когда строительство наконец-то завершилось, дом вполне органично вписался в пейзаж.

Сложенный из местного камня, Балнед стоял на южной стороне Кроя, задней стеной повернувшись к деревне и реке, и словно улыбался всеми своими окнами, любуясь открывавшейся перед ним картиной — такой домашней и в то же время прекрасной.

Сад в поместье был огромный, полный плодоносящих деревьев и всевозможных кустарников. Ландшафтным архитектором выступал самолично сэр Гектор — это была его страсть, — а потому по традиционным газонам лились потоки неведомых в здешних местах трав, желтых нарциссов и колокольчиков. Благоухающими купами красовались коралловые и желтые азалии, между кустами усыпанных алыми и багряно-красными цветами рододендронов вились чисто выкошенные тропинки, словно зазывая куда-то вдаль.

За садом, отделенное от него невысокой каменной стеной, примерно на акр раскинулось пастбище для горных пони, а за ним снова шла каменная ограда и начинались угодья соседа-овцевода. Еще дальше виднелись холмы. Они поднимались все выше и выше, навстречу небу. Вечные и бесконечно меняющиеся, как меняются времена года и свет: то в снежном убранстве, то лилово-розовые от цветущего вереска, то зеленые от весенних папоротников. И по ним белые прочерки летящих чаек… Холмы были прекрасны.

Всегда прекрасны.

Вайолет все это знала — Балнед был домом ее детства и, значит, ее миром. Она выросла в этих стенах, играла одна в свои игры в этом волшебном саду, ловила руками форель в реке, трусила на своем упрямом шотландском пони через деревню к холмам Кроя. А в двадцать два отсюда, из Балнеда, выходила замуж.

Она помнила, как на заднем сиденье папиного величественного «роллс-ройса» ехала к епископальной церкви — до нее было рукой подать — и рядом с ней, в цилиндре, сидел сэр Гектор. По случаю торжественного события «роллс-ройс» был украшен белыми шелковыми лентами. Эти ленты как-то принижали его достоинство, и Вайолет казалось, что он выглядит так же нелепо, как она сама — крупная девица, затянутая в жутко неудобное атласное платье; унаследованные от бабушки старинные лимерикские кружева окружали туманной дымкой ее вполне заурядное лицо. В Балнед они возвращались в том же роскошном автомобиле, но она почему-то перестала чувствовать, как тесно ее свадебное платье — наверное, потому, что ее наполняло торжество: наконец-то она стала женой Джорди Эрда!

С тех пор она время от времени — и подолгу — жила в Балнеде, пока не покинула его навсегда, десять лет назад, когда поженились Эдмунд и Вирджиния. Он привез Вирджинию в Балнед, и Вайолет поняла, что пришло ей время откланяться и позволить старому дому приветствовать молодую хозяйку. Вайолет передала собственность Эдмунду и купила у Арчи Балмерино заброшенный коттедж садовника. Коттедж стал называться Пенниберн, и здесь, на земле поместья Крой, Вайолет обустроила свой новый дом. Ремонт и работы по благоустройству длились целый год, и весь этот год она была счастлива. А в саду еще много чего предстояло сделать.

«Я счастливая женщина», — сказала себе Вайолет.

Сидя на провонявшей псиной кушетке, она огляделась по сторонам. Потертый турецкий ковер, тут и там старая мебель, которую она знала всю свою жизнь. Приятно, когда вещи не слишком меняются. Когда Эдмунд женился во второй раз, Вайолет решила, что невестка все обновит. Новая метла чисто метет, вот она и выметет пропылившуюся старину. Вайолет было даже интересно, что получится у молодой, бодрой, как дыхание свежего ветра, жены Эдварда. Но Вирджиния изменила только большую спальню, освежила гостиную — покрасила в более светлый цвет и превратила старую кладовку в подсобное помещение, где теперь мирно урчали морозильники, стиральные, сушильные и прочие замечательные машины, и на том остановилась. Вайолет это понравилось, но и несколько озадачило. В чем дело? Денег у Эдмунда достаточно, странно, что Вирджинию устраивают потертые ковры, выцветшие бархатные портьеры и старые эдвардианские обои.