Армейские будни - Виктор Дьяков

– Отфутболили… – замогильным голосом прошептал Франзен.

На него было страшно смотреть. Чистюля, аккуратист, «парадка» отглажена со «стрелками» на широкой груди набор всевозможных солдатских регалий… Он словно в приступе удушья рванул галстук, воротник рубашки, оторвав пуговицы…

– Суки… они же меня… как шавку, использовали и выкинули…

После Франзена по очереди зашли двое имевших по тринадцать баллов… Один вышел облегчённо отдуваясь, его зачислили, второй растерянно моргавший глазами, из которых готовы были хлынуть слёзы – его тоже отфутболили… Один из двенадцатибальников перед тем как зайти, проговорил:

– Из этой двери я выйду либо курсантом этого училища, либо врагом Советской Власти…

Если он сдержал обещание, то стал врагом. Из четырнадцати человек вошедших перед Виктором зачислили каждого второго, семь человек. Критерии, по которым основывали свой выбор члены комиссии не поддавались никакой логике. Констатировать можно было только одно – экзаменационные баллы не играют никакой определяющей роли. Виктор, набрав побольше воздуха в лёгкие, открыл дверь и вошёл. За длинным столом сидели, председатель комиссии, полковник в очках, ещё один полковник, три подполковника, майор и капитан.

– Товарищ полковник, рядовой Позвоноглу на мандатную комиссию прибыл! – чётко доложил Виктор, молодцевато отдав честь председателю комиссии.

Полковник, поправив очки, стал читать лежащие перед ним документы:

– Позвоноглу Виктор Семёнович, рядовой, радиорелейный механик, прибыл из Московского военного округа, школу окончил в шестьдесят девятом году… аттестат троечный, характеристики положительные, комсгруппорг, редактор боевого листка… экзамены сдал, сочинение – четыре, история – четыре, математика – три, – полковник оторвал глаза от бумаг и взглянул на вытянувшегося перед ним Виктора.

Возможно, он хотел высмотреть какой-нибудь изъян в обмундировании, внешности, но Виктор подготовился как надо: парадка – брюки, китель, рубашка, галстук – всё выглажено, вычищено. Сам высокий, стройный, голубоглазый, светловолосый – материнская кровь явно превалировала во внешности.

Не найдя ничего предосудительного полковник начал с очевидной слабости стоящего перед ним абитуриента:

– Что же вы, Позвоноглу, так неважно в школе учились?…

Виктор ожидал другого, он не сомневался, что услышав его экзотическую для русского уха фамилию, полковник обязательно спросит откуда она у него, и само-собой дело дойдёт до его национальности. И вот тогда… Он продумал всё до мелочей, что говорить для того чтобы «запудрить» мозги искушённых членов комиссии, этих «тяжелопогонных» дядек. Результатом должно стать его зачисление в училище. Они не посмеют его не принять, побоятся. Ведь он, нацменьшинство. Вот что Виктор считал своим выигрышным шансом. Для этого надо было повести разговор так, чтобы члены комиссии осознали, как это для них опасно притеснить представителя нацменьшинства. Ведь в Советском Союзе нацменьшинства поддерживают, их всячески лелеют… Он в этом не сомневался, и когда получал паспорт не колеблясь взял национальность отца, а не матери. Ведь русских так много, что рядовые, не имеющие влиятельных родичей представители титульной нации фактически мало на что могли рассчитывать. Другое дело нацменьшинства… Что значит отфутболить русского или украинца – никакого риска. А меньшинство? Он ведь и развоняться может, в Москву написать. Хлопот не оберёшься, если вдруг обвинят, что в советском военно-политическом училище, зажимают представителя нацменьшинства, к тому же успешно сдавшего вступительные экзамены. Даже если все эти полковники и подполковники и не собирались его зачислять, они должны обязательно испугаться такого развития событий…

Но полковник спросил не о его фамилии, а о школьной успеваемости. Чёрт, какая школа, ведь у него такая фамилия, она сама напрашивается на вопрос: откуда, почему у вас такая странная фамилия? Ну почему он не спросил, этот хрен очкастый?…

Виктор лихорадочно размышлял, как вывести дело в нужное русло, как выправить положение. Спасительная мысль явилась не то откуда-то свыше, не то как-то со стороны…

– Я не мог полноценно учиться, – негромко, но чётко произнёс Виктор.

– Почему? – удивлённо вскинул глаза полковник.

– Я сирота… с рождения. Моя мать умерла, когда мне было восемь месяцев, а когда мне исполнилось восемь лет из-за старых фронтовых ран паралич разбил отца…

Обычно, начав врать, или чередуя правду и вымысел, Виктор продолжал это делать уверенно, увлечённо, так что у слушателей не возникало ни малейшего сомнения в его искренности.

– Кто же вас воспитывал с восьми лет? – на этот раз полковник всё же засомневался.

– Старшая сестра. Она и за отцом ухаживала и меня… тоже. Ей очень тяжело пришлось, и сейчас вот… Она фактически лишена личной жизни, и я ещё и потому хочу стать офицером, чтобы иметь возможность оказать ей материальную помощь. И ей и мне с детства пришлось много перетерпеть из-за нашей фамилии и национальности, – резко вывернул на свою «колею» Виктор.

И на этот раз полковник просто не мог не задать долгожданного вопроса:

– Национальность… а какая у вас национальность?

В общем-то, вопрос был глупым, ибо из лежащих перед ним документов полковник вполне мог вычитать, что за национальность у этого говорливого абитуриента. Несомненно, он намеренно не спрашивал об этом, но Виктор сумел-таки заставить председателя комиссии задать этот вопрос.

– Я румын… У нас в стране все нации наделены одинаковыми правами, но поверьте, обидеть представителя малого народа очень легко. У нас ведь нет ни республики своей, ни автономии, ни какого другого национального образования, нас всего несколько тысяч по всему Союзу. А у меня ко всему ещё и отец инвалид, калека, я с детства не мог рассчитывать ни на чью защиту. А ведь отец у меня человек заслуженный, он воевал в том самом соединении, где начальником политотдела был Леонид Ильич Брежнев… – Виктор словно обрёл крылья. Так вдохновенно он ещё никогда не врал. – Отец не раз там на переднем крае слушал речи армейского комиссара Брежнева, и вдохновлённый ими шёл в атаку, не щадил ни жизни, ни здоровья сражаясь за Советскую Власть. Он верил в Советскую Власть, и меня воспитал в этой вере. И я верю так же как он, верю в её высшую справедливость. Потому я с детства мечтаю стать армейским политработником, так как считаю, что советские политработники являются умом, честью и совестью нашего времени. Я считаю, что только в их славных рядах, я стану истинным представителем той ленинской гвардии, к которой принадлежит бывший командир моего отца, генеральный секретарь ЦК КПСС, Леонид Ильич Брежнев…

Виктор проговорил без перерыва минут пятнадцать, поломав весь график работы приёмной комиссии, по которому на одного абитуриента следовало затрачивать не более пяти минут. Члены комиссии слушали, что называется, открыв рты. Обычно абитуриентов, являвшихся пред их «светлые очи» била дрожь, они были скованы, напряжены и безропотно принимали выносимый вердикт. Когда Виктор, наконец, замолчал, несколько секунд в кабинете стояла какая-то неловкая тишина, пока председатель нашёл, что сказать:

– Ннда… Это очень интересно… однако… Что вы там говорили об отце? Он у вас прикован к постели?

– Так точно, парализован! – Виктор выпучил глаза на полковника, словно собирался его загипнотизировать. Но тот, похоже, уже боялся встречаться с ним взглядом и не поднимал глаз от папки с личным делом.

– Срочной службы, значит, вам служить ещё год… Ну что ж пусть сестра ещё потерпит, а через год вы уволитесь и поможете ей.

– То есть как?… – выразил искреннее удивление Виктор на столь неадекватную реакцию на образец его ораторского искусства.

Но полковник, похоже, решил, что времени с этим хлюстом и так потеряно слишком много и уже не давал ему произносить слишком много слов:

– Да так будет лучше, и быстрее. Ведь в училище четыре года учиться придётся, и ещё неизвестно куда вас потом направят. А тут вы уже через год домой вернётесь, непосредственно поможете сестре. Ей-то, наверное, уже пора и о себе подумать, замуж выходить? – полковник оправился от словесной «лавины» Виктора и смотрел ему прямо в глаза, смотрел вроде бы серьёзно, но в глубине таилась усмешка-издёвка: куда лезешь, думаешь раз язык без костей, так всего добьёшься, не обольщайся – против «лома» нет приёма…

– Но я нацменьшинство, – растерянно пытался ухватиться за «воздух» Виктор.

– Это к делу не относится. Идите.

– Но я буду жаловаться… я напишу в Кремль, вы зажимаете нацменьшинство! – продолжал как за соломинку цепляться за свой «шанс» Виктор.

– Идите!

5

После окончания мандатной комиссии зачисленных счастливчиков сразу отделили от неудачников, и после обеда отправили куда то за город в колхоз, на заготовку овощей для училища. Неудачников старались не напрягать, лишь вежливо напомнили, чтобы они на следующий день зашли в строевую часть училища и получили проездные документы – те кто ещё служил до своих частей, у кого срок закончился, до дома.