Еда и патроны - Артем Мичурин

Беглый осмотр показал, что моим новым местом дислокации является оружейный склад — довольно вместительное помещение с блочными стенами и дощатым полом, заставленное разным добром. Были здесь и видавшие виды, ещё довоенные, обитые крашеным в зелёный цвет деревом цинки «пятёрок» по тысяча сто двадцать штук, и макаровские — по две «консервы» на тысяча двести восемьдесят патронов каждая, в ящиках из свежих, ещё пахнущих сосновой смолой досок, и ленты семёрок в коробах на сто и двести патронов. Настоящая сокровищница. Рука сама потянулась к ножу, желая вскрыть цинк и набить карманы. Всё-таки жадность — доминирующий элемент человеческой сущности. Нередко она задвигает на второй план даже инстинкт самосохранения. Здесь люди не далеко ушли в своём развитии от обезьян, скорее — даже деградировали. Если те не в состоянии разжать полный орехов кулак, чтобы вынуть застрявшую руку из дупла, в силу собственной тупости, то мы ведём себя аналогичным образом совершенно осознано.

Я уже начал прикидывать соотношение массы к цене, выбирая между «пятёрками» и «семёрками», когда краем глаза заметил, что тонкая полоска света, пробивающегося между створок ворот, пересекается в метре от земли засовом. И засов этот был навешан изнутри.

Мерзкая дрожь пробежала вдоль позвоночника. Ладонь взмокла на рукояти ножа. Я медленно повернулся, готовясь огрести прикладом в жбан, но… ничего не произошло. Передо мной по-прежнему были лишь ящики с патронами. И тут послышался шорох, совсем слабый, исходящий из дальнего угла. Я, в полуприсяде, стараясь двигаться как можно тише, пошёл в его сторону и скоро обнаружил источник — «коварный» враг сидел на стуле, запрокинув голову, и мерно почёсывал пузо. Забавный дядька, до сих пор его помню — толстый, розовощёкий, что было заметно даже в темноте, с окладистой пышной бородою и мясистым похожим на картофелину носом. Точь-в-точь как мужик с картинки в журнале Валета. Там ещё была ёлка в разноцветных шарах, белобрысая тётка с косой, круглые настенные часы, показывающие ровно двенадцать, и большая аляповатая надпись «2010» сверху. Я осторожно отодвинул стоявшую рядом ижевскую вертикалку подальше, взял нож обратным хватом и с силой ударил. Клинок распорол шею от уха до уха. Мужик дёрнулся, как марионетка, которую потянули одновременно за все верёвки, обхватил левой рукой перерезанное горло, пытаясь правой нащупать свой дробовик, и повалился набок. Кровь растеклась по полу, заполняя щели и трещины.

Должно быть, очень неприятно просыпаться со вскрытой глоткой. Так вот пялишь бабу во сне, или на цветущем лугу прохлаждаешься, и вдруг — херак — вместо бабы и луга темнота, по груди течёт что-то липкое и горячее, а ниже подбородка чавкает невесть откуда взявшийся второй рот. Нихуя не понятно и просто обосраться, как обидно, потому, что ничего тут уже не поделаешь, а у тебя были такие большие планы на жизнь.

Я приладил снятую с ящика крышку на прежнее место и рукояткой АПБ вдавил гвозди. Незачем оставлять лишние указания на свой малый рост, в случае поднятия тревоги.

Окон в складском помещении не обнаружилось, а полоска света в створках ворот могла исходить и от фонаря.

Я вернулся к мёртвому охраннику и одёрнул манжет его куртки. Пусто. Порылся в карманах — складной нож, папиросы, зажигалка, молитвенник… Ага, вот они. Ну не может человек на посту без часов, слишком мучительно ждать сменщика, не зная, сколько осталось. Стрелки потёртой «Славы», без ремешка и с покрытым сеткой мелких трещим стеклом, показывали двадцать минут одиннадцатого. Ещё немного и окончательно стемнеет. А пока я решил скоротать время, листая найденную книжицу.

Почти весь текст шёл на церковно-славянском, но ближе к середине уголки двух страниц были отогнуты, а заголовок вполне по-русски гласил: «Молитва о детях». Мне запомнился небольшой отрывок: «Ангелы Твои да охранят их всегда. Да будут дети наши чутки к горю ближних своих и да исполнят они Твою заповедь любви. И если согрешат они, то сподоби их, Господи, принести покаяние Тебе, и Ты по своей неизреченной милости прости их. Когда же окончится жизнь их земная, то возьми их в Свои Небесныя Обители, куда пусть ведут они с собою других рабов Твоих избранных». Мне понравилось. Я так понял — в небесных обителях, порядки от здешних не сильно отличаются. Единственное, чего не просёк — как доставить бугру-Господу отборных рабов? Описания механизма купли-продажи в книжке так и не отыскал. Зато под стулом у безвременно ушедшего раба божьего нашёл сумку с завёрнутой в полотенце кастрюлькой варёной картошки, термосом травяного чая и тремя огурцами. Темнота, одиночество и отсутствие сосновых досок перед лицом действовали успокаивающе. Нервы улеглись, пропуская на передний план голод.

Вообще-то Валет не одобрил бы такого поведения. Он всегда говорил, что лучше сдохнуть от истощения, чем от перитонита, набив брюхо накануне боя. Но, так как заколотили меня часа в три ночи уже на голодный желудок, я недолго колебался и, послав Валета с его премудростями в жопу, приступил к трапезе.

Полночь я встретил сытым, но сонным. Как гласит народная пословица: «То понос, то золотуха» — не иначе. Вынул из-за пазухи кисет. Бросив мне его в ящик, Хромой наказал жевать листья, в случае слабости, и не больше пяти штук за час. Что он имел ввиду, уточнить не удалось, крышку закрыли. Самое время проверить. Я достал коричневый свернувшийся в трубочку листок и положил в рот. На вкус лекарство от слабости оказалось довольно мерзким, с горечью. Первую дозу я пережевал, давясь, но вторая пошла заметно легче, а третья вообще на ура. Сон как рукой сняло. Ломота в затёкших мышцах исчезла. На смену усталости пришла удивительная бодрость. По телу будто электрический ток пустили, в крайних фалангах пальцев ощущалось слабое покалывание. И без того не вызывающие нареканий чувства обострились, особенно слух. Я начал различать звук мышиной возни в противоположном конце здания, писк, скрежет крошечных зубов, точащих дерево, стук капель падающих с протекающей крыши, тиканье «Славы» лежащей у меня во внутреннем кармане. Это было удивительно. Никакая анаша не сравнится. Состояние близкое к эйфории при абсолютной кристальной ясности рассудка.

Я бросил в рот четвёртый листок, отметив себе в списке дел вторым пунктом после убийства Баскака, расспросить Хромого о происхождении сего чудесного растения, убрал кисет и подошёл к воротам. Снаружи кто-то топтался. Медленно ходил туда-сюда, периодически вздыхая и останавливаясь. Из щели в воротах тянуло табачным дымом. Значит, охрана поставлена не только внутри. Это неприятно, но поправимо. Наблюдение через щель за пространством напротив склада, новых действующих лиц назревающей трагедии не выявило, и я решил поднять занавес.

Толщина досок на воротах была около полутора сантиметров — для стального сердечника 57Н181С, что поселились в магазине моего АПБ, не проблема, такой преграды они даже не заметят. Главное — чтобы не застряли у кого-нибудь в заднице, пробив стену соседнего барака.

Я ухватил громадный пистолет обеими руками и, выждав, когда скучающий часовой поравняется с осью ствола, нажал спуск. АПБ, сухо протрещав, выплюнул пять гильз, и ещё пять, на звук упавшего тела. Лучше пошуметь глушоной валыной в здании, чем допустить автоматные трели на улице.

Засов снялся легко. Я распахнул створку ворот и тремя рывками втащил хрипящего горе-часового внутрь. Мужику на вид было лет сорок. Лысоватый с проседью. Видимо, стоял спиной ко мне, серая ветровка на груди будто взорвалась, торчащие наружу лоскуты быстро пропитывались красным. Вторая очередь пришлась в область поясницы. Не кричал он только потому, что лёгкие были разорваны. Глаза уже закатились, но рука всё ещё пыталась достать тянущийся на ремне АКС-74У. Клинок, сев между четвёртым и пятым ребром, пресёк это безобразие.

Я вышел и прикрыл ворота. Хоть маскировка и никудышная — пулевые отверстия, кровь и клочья одежды на земле, да уже само отсутствие часового — небольшую отсрочку она давала. При известном везении.

Искомый объект — штаб — по разъяснениям моего нового работодателя, обосновался в здании бывшего железнодорожного вокзала, который, в свою очередь, находился внутри опоясывающего прилегающую территорию охраняемого периметра. В том же периметре расположился и недавно покинутый мною склад. Наверное, внешняя охрана была ни в пример бдительнее тыловых коллег, раз Валет с Хромым избрали для меня столь нетрадиционный способ проникновения. Но в этом мне ещё предстояло убедиться, а пока я, словно крыса, ныряя из тени в тень, шёл к цели.

План местности, обрисованный Валетом, носил весьма и весьма приблизительный характер: «Прямо до забора, сто метров налево, у первой хрущёвки направо, пройдёшь три двора, свернёшь к универсаму, а там уже видно будет». Зашибись. Во-первых, забора я прямо по курсу не обнаружил и, решив, что ему давно уже нашли лучшее применение, повернул у бараков. Прошёл, как велено было, сто метров налево, но вместо ожидаемых пятиэтажек оказался рядом с выросшей на пепелище помойкой. Судя по обгоревшим остаткам фундамента и трухе от попиленных на дрова брёвен, никакого отношения этот дом к хрущёвкам не имел. Те стояли правее и дальше, четыре и пять штук соответственно. Бля! И какие из трёх дворов я должен пройти?! В течении следующей минуты мой мозг скороговоркой воспроизводил все изученные за одиннадцать лет проклятия, так и этак комбинируя их со словом «Валет», а глаза пытались отыскать хоть какие-то ориентиры, указывающие на близость железной дороги. Не найдя таковых, решил свернуть направо — там было меньше светящихся окон.