Бен Гурион - Майкл Бар-Зохар

Живется Давиду трудно, его скудного жалованья едва хватает на оплату жилья и скромного обеда. «В период работы в «Единстве», — рассказывает Рахиль Янаит, — Бен-Гурион больше всего страдал от постоянного голода». Однако он забыл об одиночестве, мучившем его в густонаселенных поселках. После разлуки со Шломо Земахом у него появляются первые товарищи, отношения с которыми перерастают в дружбу. Их двое; как и он, они члены партии и работают в редакции «Единства». Первый из них, Ицхак Бен-Цви — робкий высокий худой молодой человек с грустным лицом, красивыми усами и бородкой, старше Грина на два года. Один из основателей «Поалей-Цион», он организовал первые еврейские группы самообороны в России, откуда бежал, переодевшись монахом. Второй — Рахиль Янаит, молодая мечтательная женщина, влюбленная в Иерусалим, которая приехала в Палестину одна, без гроша в кармане, но зато с горячим желанием реализовать идеи сионизма.

Трое друзей становятся неразлучны. Вечерами они собираются в маленьком арабском кафе в старой части города, которое привлекает посетителей последним достижением техники — фонографом, играющим нескончаемые восточные мелодии. Друзья устраиваются за столиком в углу зала, заказывают кофе по-турецки, маленькими глотками пьют обжигающий напиток и горячо спорят о сионизме. Аргументы кончаются вместе с кофе, и они часами, иногда до самого рассвета, бродят по узким улочкам, мечтая о светлом будущем — еврейском государстве.

В эти вечера Грин вырабатывает четкую концепцию своих политических и общественных замыслов, которые выкристаллизовывались в течение четырех лет, проведенных им за плугом. Давид по-прежнему робок, замкнут в себе, и когда его просят выступить на партийном собрании, умоляет Рахиль или Ицхака сделать это вместо него. Однако если уговорить их не удается и приходится выступать самому, речь его всегда ясна и убедительна.

В первое время своего пребывания в Иерусалиме он колеблется: «Я сказал товарищам, что никогда не писал статей и не уверен, что смогу это сделать. Но за неделю до выхода в свет первого номера газеты какое-то скандальное происшествие заставило меня написать две статьи, которые были опубликованы без подписи». Месяц спустя во втором номере «Единства» появляется материал, который он подписывает новым, еврейским именем — Бен-Гурион, позаимствованным у Иосифа Бен-Гуриона, возглавлявшего независимое еврейское правительство во время восстания против Рима и прославившегося смелостью, прямотой, любовью к своему народу и непримиримостью в борьбе за свободу.

В Иерусалиме Давид Грин Бен-Гурион живет один год. И хотя его статьи регулярно печатаются в «Единстве», Давид давно убежден, что только решительные действия позволят еврейскому народу стать полноправным хозяином Палестины и что только трудящиеся способны эффективно бороться за достижение этой цели. Он понимает всю необходимость организации и объединения всех партий в одно политическое движение, которое станет авангардом, призванным указать верный путь всему еврейскому народу. В период, когда межпартийные разногласия и соперничество достигли пика враждебности, подобная точка зрения явно необычна. Бен-Гурион разрабатывает другой принцип, который будет отстаивать перед всеми: деятельность трудящихся Палестины не должна определяться ни международным движением «Поалей-Цион», ни мировым сионизмом. Только сами жители страны должны распоряжаться своей судьбой. И если евреи диаспоры хотят оказывать влияние на развитие событий в Палестине, то им следует приехать и остаться здесь навсегда.

Годы спустя он определит свою работу в «Единстве» как «период политического ученичества». Впервые в жизни его основными занятиями становятся журналистика и политическая деятельность. Через некоторое время на него возлагается обязанность, которая является неким испытанием будущего освобожденного секретаря партии. В начале 1911 года вместе с Бен-Цви он едет в Вену, где на третьем конгрессе Всемирного Союза «Поалей-Цион» представляет ее палестинскую организацию. Прения начинаются неудачно. Делегаты возмущены предлагаемыми ими «сепаратистскими» проектами решений, в которых подчеркивается, что политика рабочих организаций Палестины будет определяться не Всемирным Союзом, а самими трудящимися, живущими в стране. Еще большее негодование вызывает совместное заявление Бен-Цви и Бен-Гуриона, утверждающих, что сионистская идея будет осуществлена трудящимися, живущими в Палестине, а не сионистами диаспоры. И, наконец, утверждение обоих делегатов, что объединение палестинских трудящихся независимо от межпартийных разногласий гораздо более важно, чем партийные связи с диаспорой, вызывает в зале всеобщее негодование. Выражая полное несогласие с концепцией Бен-Цви и Бен-Гуриона, конгресс принимает резолюцию, обвиняющую их в «сепаратизме».

Бен-Гурион с горечью констатирует полный разрыв с товарищами из диаспоры, которые единым блоком осуждают его. Это напоминает противоречия между вновь прибывшими на землю Израилеву и сионистами диаспоры. Он делает вывод, что за достижения своих целей ему придется бороться одному, даже при абсолютном превосходстве противника. Очень скоро он возьмет под контроль сионистское движение и заставит его принять свою точку зрения.

Еще со времен Сежеры Бен-Гурион обдумывает идею «оттоманизации»: палестинские евреи должны были бы отречься от своей национальности и стать подданными Порты. Эта интеграция в Оттоманскую империю позволила бы им достичь своих целей законным путем. Одним из основных условий осуществления этого плана было наличие среди палестинских евреев лидеров, говорящих по-турецки и знающих оттоманское законодательство. Давид ставит перед собой задачу изучить турецкий язык и правоведение. Ицхак Бен-Цви и еще один близкий друг Давида, Исраэль Хошат, также решают ехать учиться в Константинополь. Окончательное решение Бен-Гурион принимает после того, как его отец соглашается выплачивать за его учебу тридцать рублей ежемесячно.

7 ноября 1911 года он высаживается в Салониках, столице оттоманской провинции в Македонии. Прежде чем поступить на юридический факультет Константинопольского университета, ему надо освоить турецкий язык. Он остается в Салониках, где жизнь намного дешевле, чем в столице империи, а еще потому, что, как он сам объясняет, «Салоники был чисто еврейским и, наверное, в то время единственным таким городом в мире». Салоникские евреи образовали необычную общину, и то, чем занималось их абсолютное большинство, поражает юношу: они работали в порту.

«В глубине души многие из них сомневаются, что еврейский народ, веками оторванный от земли и ручного труда, способен породить рабочий класс. В Салониках я нашел ответ на этот вопрос».