Игра. Реванш - Мария Обатнина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чёрт, думал всё, вторая Великая Отечественная началась, — пошутил один из бойцов, спрыгивая на землю.
— Смешно, — органическим тоном ответил Розенкранц с кривой, какой-то злой ухмылкой.
— По позициям, — властно крикнул Зимовский, задав направление повелительным взмахом руки.
— Ну, к чёрту.
— Сказали бы, кого с зоны-то стягиваем? — низким тяжлым басом поинтересовался один из мужчин, поправляя маску на лице.
— Меньше знаешь, крепче спишь.
— А всё-таки…Интересно, ради кого впряглись-то.
— Ради лавэ, — подытожил Дмитрий, — ФУРУ В КУСТЫ, по местам!!!
— Он там один будет?
— У Пушкина спроси, — мрачно отшутился Розенкранц.
— Стрелять только по конвойным!
— Ясно уж!
— ВСЁ, НА ИСХОДНЫЕ!!!
— НАДЕТЬ ПРОТИВОГАЗЫ!
Мозг Зимовского, как всегда перед боем, работал подобно ЭВМ, а зрение фиксировало любую мелочь, вплоть до мельчайших деталей, поэтому, но тем не менее, когда на дороге показался белый фургон с зелёной полосой на боку «ФСИН РОССИИ», сердце его пропустило серию частых ударов.
«НАЧАЛОСЬ!»
Первая граната разорвалась всего лишь в метре от фургона, причём метраж был расчитан с детальностью пвлоть до сантиметра, ведь любая неточность могла поставить под удар всё дело. Водитель фургона резко затормозил. Несколько выстрелов с обеих сторон, и все колёса автозака были разом выведены из строя. Двери фургона с грохотом распахнулись и двое конвойных тот час упали замертво, уложенные точными выстрелами в голову Розенкранца и Зимовского.
Дмитрий понимал, что те, кто остался внутри, будут осторожничать, но, схватив лежащий на земле гранатомёт, ринулся вперёд, «поливая» окрестность чередой выстрелов. Розенкранц и трое бойцов бежали следом, а сбоку несся ещё один, готовый в любую минуту применить нервно-паралитический газ. Спереди раздались приглушённые выстрелы — водитель автозака, с прострелянной головой, завалился на ветровое стекло, а когда чётко работающая команда подбежала к дверям фургона, в ход был пущен газ: Зимовский с Кристианом всего за несколько секунд расправились с остальными конвойными.
«Порядок», — подумал Дмитрий, вытряхивая из фургона Виталия Круглова, чья кожа уже стала приобретать синюшную окраску, а изо рта выделялась пенистая мокрота.
Зимовский с Розенкранцем, не сговариваясь, в упор расстреляли четверых бойцов, выписав пятому путёвку на тот свет, едва он примчался к ним на помощь.
Содрав с одного трупа противогаз, Дмитрий надел его на Виталия, и, вдвоём с Кристианом, оттащили задыхающегося Круглова до спрятанной в кустах фуры. Забросив теряющего сознания друга Смолина внутрь грузового транспорта, Зимовский сбросил собственный противогаз, бросив: — ВАЛИМ!
Кристиан, зашвырнув свой собственный в кусты, торопливо прыгнул за руль, выруливая на просёлочную дорогу.
— Потерпи, Круглый, — прошептал Зимовский, вытаскивая из противохимического пакета жидкость. Стащив с него противогаз, он сунул ему в рот таблетку антидота, тщательно прорёт лицо, шею и уши специальной жидкостью, сделал инъекцию, и, похлопав бледного, но уже без устрашающей синивы, Виталия по щекам.
— Эй, Круглый, как слышно…
— Где я… -
Картинка расплывалась перед замутнённым взглядом Круглова. Кое-как сфокусировавшись на лице своего неожиданного спасителя, он облизнул губы и судорожно вздохнул.
— Всё, Круглый, релакс, дыши, давай, брат, дыши…
— Не… понимаю…кто ты…
— Привет тебе от Алекса.
— Алекса… — Виталий душал прерывисто и глубоко. — Моего Алекса…
— Я — Зима, служил вместе с ним в легионе. Дмитрий меня зовут.
— Это он тебя попросил… меня… с этапа дернуть?
Зимовский только усмехнулся, а потом, выдержав, паузу сказал:
— А что, кто-то ещё мог?
— Сам где… Лёха…
— Там пока, — замкнулся Зимовский, мрачнея.
— С ним не всё так просто, если тебя, Виталий, одного перевозили, к нему просто выставят полк охраны.
— Лёха…
— Ты, вот что, давай, лежи…
— Куда едем?
— В одно место, отдыхай…
— Спасибо…
— Пустое, Круглый, пустое…
— За рулём… кто…
— Друг Алекса.
— Ясно…
Круглов прикрыл глаза, всё ещё ощущая дурноту, слабость и сильное головокружение.
«Я свободен… я свободен…» — Круглов улыбнулся бледной вымученной улыбкой.
«Вот и всё… конец… прав был Лёха, выход там же, где и вход… Мама, прости…»
— Сдёрнем Алекса, рванём все за кордон.
— Как?
— Не бери в голову, всё будет, всё…
— Лёха умный, он придумает…где он, куда его этапируют… суд был?
— Был, на «крытку», разумеется, в «Дельфин».
— Дельфин… но оттуда…
— Выход есть из любой ситуации, я разрабатываю план, скоро Алекс будет на свободе.
— Лёха… друг…
Круглов вспомнил огромные, чёрные, словно южная ночь глаза Смолина, его низкий, железный голос, отдающий команды, надлежащие к мгновенному исполнению, его кривую фирменную ухмылку, немного высокомерную, надменную, с провокационной издёвкой, насмешливый прищур глаз. Вспомнил, как смотрел вслед убегающему Алексею с пробитой костью в ноге, его слова: «… Я приду за тобой, и хрен, кто меня остановит». Ещё раз обвёл мутным взглядом стены фургона и понял одну простую вещь, что готов будет идти за своим лидером любым путём, пусть это будет дорога смерти, ибо находясь за чертой невозврата, его король не забыл про своего первого вассала, устроив еиу побег. И уже за это Виталий не только шагнёт в ад, но и с радостью положит свою жизнь к ногам Чёрного Ферзя.
— Виталий…
— Круглый, можешь называть меня Круглый, Лёха меня так зовёт, со школы, и все вслед за ним…
— Окей, Круглый, ты не можешь предположить, где бабки Алекса, я ознакомился с материалами дела, то, что Вы с Ежова сняли?
— Нет. — Круглов ещё раз облизнул губы. — Печёт как. Дай воды.
— Сейчас, — Зимовский достал из сумки бутылку, распечатал её и протянул Виталию.
— В гаражах опасно, он должен был куда-то спрятать их, я знаю Лёху, скорее всего, завалил кого-нибудь, хозяина квартиры, бомжа, где-нибудь на окраине, на выселках в ебенях….совершенно новую, нигде не засвеченную, не знаю, не в ячейки, это факт… он …
— Круглый, жаль, ничего, справимся, но капуста понадобится после, пластика, документы, взятки…
— Лёха сам всё скажет.
— Прорвёмся. Ты давай, отдыхай, лежи…
— Что потом, что?
— Потом? — Зимовский завинтил крышку на бутылке. — Потом пластика, другая страна…
— Будут искать, меня, Лёху… Тебя..
— А меня нет, нет меня, тебя, кстати, тоже не будет.