Атлантия - Элли Конди

Искренне ли я верю в то, что смогу сделать это? Купить баллон с запасом воздуха, которого хватит, чтобы вырваться Наверх? Проплыть между плавучих мин? Глупо даже надеяться, что мой план сработает. Я прекрасно понимаю, что в любой момент все может сорваться.

Безвыходность угнетает меня.

В отчаянии я оглядываюсь по сторонам, ищу хоть что-нибудь, что даст мне надежду, и снова вижу ракушку. Я хватаю ее и прижимаю к уху. Ничего – только мое собственное дыхание.

А потом я слышу кое-что еще.

Сестра поет колыбельную из нашего детства, ту, которую мы слышали от мамы, когда были еще совсем маленькими:

Под небом лазурным огромнымЖивут люди верхнего мира,К нам они никогда не придут…Под морем сверкающим темнымЖивут люди нижнего мира,И плачут они, и поют…А под ними и над нами,В вышине и в глубине,Плещут волны океана –Океан везде, везде…

Она все поет и поет. Песня успокаивает, убаюкивает: она грустная и нежная, она – настоящая. Я закрываю глаза и слушаю.

Глава 7

Я сижу под деревом Эфрама, тем самым, за которым еще совсем недавно присматривала. Я тоскую по старой работе, по вздрагивающим листьям и сердитым богам. Интересно, по какой причине Майра выбрала для встречи именно это место и долго ли придется ее ждать? Я сама не могу понять, почему пришла сюда. Потому что мама упомянула имя Майры в своих записях? «Спросить Майру». Или потому, что Бэй доверила тете деньги и ракушку, попросив передать их мне?

А может, я пришла сюда, потому что хочу поговорить с другой сиреной? Только с Майрой я могу общаться на равных, ведь она обладает такой же силой, как и я сама.

У меня больше не осталось в Атлантии родных, кроме тети. По земле разбросаны серебряные листья. Я наклоняюсь, поднимаю один и морщусь, когда вижу, как неумело кто-то пытался припаять его к ветке. Что бы там ни говорил Невио, им не удалось найти мне замену. Я имею в виду – достойную замену.

А потом я замечаю на земле распластанные синие крылья и коричневый мех.

Это одна из живущих при храме летучих мышей.

С виду ее крохотное тельце в полном порядке, но она определенно мертва. Ее пустые глаза смотрят прямо на меня. На фоне земли крылья летучей мыши уже не голубые, как стекло или вода, но кажутся темными, словно морская пучина. Я слышу, как возле меня собираются люди.

– Похоже, будто сам Эфрам упал и разбился, – говорит какой-то мужчина и тут же прикусывает язык. Это слишком похоже на кощунство: мы не должны даже и мысли допускать, что Эфрам или любой другой бог может упасть и сломаться.

Ну, богов хотя бы можно починить, а эту мышь уже не оживить.

– Позовите Джастуса, – говорю я, и кто-то из толпы зевак сразу бежит к храму.

Джастус появляется спустя минуту, но и жрец уже ничего не может поделать. Он просит всех разойтись. Я остаюсь.

– Как ты думаешь, что ее убило? – спрашиваю я.

Джастус качает головой.

– Не знаю, – говорит он. – Я предполагаю, что это естественная смерть. Заберу ее в храм, проведу кое-какие исследования и постараюсь узнать больше.

Он аккуратно поднимает трупик. На дне контейнера чистая льняная ткань, Джастус укладывает туда мышь осторожно, как будто она способна что-то почувствовать.

– Что, интересно, летучая мышь могла делать здесь среди бела дня? – задаю я вопрос.

– Она могла умереть еще ночью, – отвечает Джастус. – Это не первый случай. Летучие мыши ведь не бессмертны.

Конечно, они не бессмертны. Я это знаю. Но так странно видеть одну из них мертвой.

Джастус, держа в руках коробку, осторожно выпрямляется, чтобы не наступить на край своей мантии. И добавляет:

– Хотя я подметил: после того как мы потеряли твою маму, летучие мыши стали умирать чаще.

Он уходит, и я остаюсь одна. Как только жрец скрывается в храме, я чувствую ее появление.

Майра.

Она подходит тихо: не наступает на листья, не произносит ни слова, но я все равно знаю, что она рядом – так же, как в тот день в храме.

– Деревья поют, – произносит Майра. – Они сказали мне, что ты здесь. Я слушала и надеялась, что ты придешь.

Мне неприятно слышать, как она говорит о деревьях. Они мои, а не ее.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я ровным, невыразительным голосом, который даже отдаленно не напоминает мой настоящий.

– Дело вовсе не во мне, – отвечает Майра. – И ты это прекрасно знаешь. Дело в том, чего хочешь ты. А ты хочешь уйти Наверх и найти сестру.

– И ты думаешь, что сможешь помочь мне?

– Да, – кивает она. – Я помогала твоей маме и сестре, и я смогу помочь тебе.

Мы, словно заранее сговорившись, одновременно встаем со скамейки и идем через внутренний двор. Люди приветственно машут друг другу, окликают знакомых в проплывающих мимо гондолах. Страж порядка свистит в свой свисток и делает знак молодым людям, которые подошли слишком близко к краю канала, – они сразу отходят. Я вдруг чувствую прилив острой любви к родному городу.

Некоторое время мы идем молча, потом Майра говорит:

– Я могу помочь тебе, Рио, если ты позволишь себе помочь. Я не стану тебя ни к чему принуждать.

– Вообще-то, ты и сама не знаешь, сможешь или нет принудить меня что-то сделать, – парирую я.

– Это правда, – соглашается Майра точно таким же невыразительным голосом, каким говорю я.

Меня бесит, что она меня передразнивает.

Майра останавливается, и я понимаю, что мы подошли к храмовому комплексу с той стороны, откуда можно попасть к шлюзам и моргу.

В последний раз я была здесь, когда умерла мама. Мы с Бэй прошли через этот вход, чтобы подготовить ее тело. Покончив с этим, мы поднялись по лестнице на смотровую площадку при шлюзах, сели там на специально приготовленные для родных места и наблюдали за уходом мамы. В тот день мы в последний раз были дочерями Верховной Жрицы.

Майра уверенно направляется прямо к стражникам, охраняющим вход в шлюзы:

– Мы бы хотели пройти внутрь.

– Это запрещено, – отвечает один из стражников. – У вас должно быть разрешение от Совета.

– Извините, я не знала. – Майра говорит с таким смирением, что даже я на секунду ей верю.

Я уже собираюсь развернуться, чтобы уйти, и тут снова слышу ее голос:

– Пропустите нас.

Этот голос способен, как закаленный клинок, пронзить мозг и тело любого человека. Я непроизвольно делаю шаг вперед.

А стражники уже открывают двери, как будто Майра подчинила их еще до того, как произнесла команду вслух. Возможно ли такое? Неужели она настолько могущественна?

– Оставайтесь на месте, – приказывает тетя стражникам и обращается ко мне: – Идем.

Я подчиняюсь. При этом я не уверена, чему именно подчиняюсь: то ли голосу Майры, то ли своему собственному сильному и необъяснимому желанию пройти в шлюзы.

– Я думаю, – говорит Майра, – нам следует идти вниз.

Вниз? Не наверх, на смотровую площадку, а в саму шлюзовую камеру? Это строжайше запрещено, если только ты не жрец или не родственник, пришедший подготовить тело умершего, но Майра ведет себя так, будто имеет полное право тут находиться.

Мы проходим по узким сырым коридорам, которые в конце концов неминуемо приведут в морг. Стражники нас не преследует. Скорее всего, они вызовут подмогу, и подмога придет очень быстро. Но так ли это важно? Интересно, какое количество людей способна подчинить своей воле Майра?

– Ну, не целую армию, – говорит она, как будто прочитав мои мысли. – Так что время у нас ограниченно. Сюда пришлют стражников, которые невосприимчивы к моему голосу, и они уведут меня. Совет сочтет необходимым сделать мне выговор, и меня на несколько дней посадят под замок. Так что нам с тобой следует извлечь максимум пользы из этой встречи.

У меня в голове все еще звучит ее фраза: «Пропустите нас». Сердце отчаянно колотится в груди. Я понимаю, как глупо было с моей стороны думать, будто я в чем-то равна Майре. Она годами совершенствовала свой голос. Это ее оружие, великолепное оружие.

– Ну вот мы и пришли, – объявляет тетя.

Мы стоим перед дверью. Дверь металлическая, тяжелая и герметичная, так как должна сдерживать поступающую в шлюз воду, но Майра открывает ее без особых усилий.

– Идем, – говорит она и переступает через порог.

Тетя не командует, а приглашает, но я не уверена, что следует ей доверять, поэтому на секунду останавливаюсь и только потом иду следом.

Шлюзовая камера высокая, многоуровневая. Потолок подпирают резные контрфорсы, возле каждого – каменная фигура божества. Как и те, что в храме, они были когда-то давно взяты из церквей в верхнем мире. Я разглядываю оскаленные пасти и злобные глаза тигров, драконов и львов. Пол в камере местами сырой.