Белая лошадь - горе не мое - Наталья Соломко

- Я думала, ты будешь дуться всю жизнь, - сказала Света. - Ты ведь такой дурак был...

- Спасибо тебе на добром слове, - засмеялся Саня. - Ты, без сомнения, права, но не забывай - ведь ты разбила мое глупое сердце!

И они снова захохотали. Было совершенно очевидно, что Света и не думает раскаиваться, а Саня и правда был "такой дурак"!.. Мальчик, выдумавший себе вечную любовь и обидевшийся на то, что глупую эту выдумку не поддержали...

- Санька, а ты изменился... - с интересом сообщила Света. - У тебя голос такой стал...

- Какой?

- Ну такой... Что вот говоришь с тобой по телефону и думаешь: и почему я уже замужем?.. Ты вырос, что ли?

- Никак нет! - доложил Саня. - Я все то же прелестное дитя...

- Точно - вырос! - одобрительно сказала Света. - Надо на тебя посмотреть!

- К Мишке пойдешь? - вспомнил Саня. - У него сын родился.

- Знаю, телеграмму прислал. Срочную. Ведь всю зарплату наверняка на телеграммы ухлопал, балбес!

- Сын все-таки! - солидно отозвался Саня. - Такое раз в жизни бывает.

- Почему это только раз? У меня уже два!

- Ну ты даешь... - И Сане, непонятно отчего, стало обидно: у всех, у всех уже были дети, даже у несерьезного Мишки!.. А у Сани не было...

- Следующего назови Александром, - вздохнул он. - В память обо мне, загубленном тобой во цвете юности.

- Своих пора иметь, - наставительно произнесла Света.

А обиженный Саня отозвался:

- Не волнуйся. Будут.

- Ага... - понятливо сказала Света. - Жениться собрался?

И тут давешний феномен повторился... То есть Саня, с детства твердо знавший, что врать - некрасиво, вдруг принялся врать... Он подтвердил, что - да, скоро женится, что невеста его юна и прекрасна...

- Умная? - спросила Света.

- И добрая!

- Так не бывает! - не поверила мудрая Света.

- Бывает!

- Так... - озаботилась она. - То, что ты влюблен дальше некуда, это ясно. Ну, а она-то тебя любит?

- А ты как думала! - ответил завравшийся Саня.

- С ума сойти!.. А как зовут это чудо?

И Саня сообщил, что это чудо зовут Юлькой...

Наврав с три короба, учитель географии некоторое время стоял у телефона и с ужасом размышлял, зачем он это сделал. Так ни до чего и не додумавшись, он вдруг почувствовал, что ему просто необходимо Юле позвонить и узнать, не помирился ли уже десятый "А" со своим наставником. Шестой урок кончался через тринадцать минут. Двадцать минут - на дорогу, прикинул он, и через полчаса можно позвонить... Полчаса прослонявшись по квартире, потому что ни о чем другом думать он не мог, Саня набрал номер.

- Юлю можно? - сказал он, отчего-то даже забыв поздороваться.

- А она к тебе пошла, Юра... - ответили в трубке.

- Это не Юра... - уныло доложил Саня. - Это Александр Арсеньевич... Здравствуйте, Серафима Константиновна...

- Ох, простите, не узнала... - засмеялась мама Юли и Жени Петуховых. - Вы ведь всегда Женьку спрашиваете. А Юльку Шамин постоянно вызывает, вот и перепутала. Нет Юли, она к Шамину пошла, занимаются они вместе. Раньше всё они к нам ходили, а теперь вот она к нему - недели уже две - ходит...

- Спасибо, - вежливо сказал Саня. - Извините за беспокойство.

- Да что вы, это вам спасибо, что возитесь с ними, Александр Арсеньевич... - Голос у мамы стал напряженным, растянутым, будто она решалась сказать нечто, но была неуверена в том, можно ли говорить. - Вы бы... поговорили с Юлькой...

- А что случилось? - испугался Саня.

- Пока ничего... - значительно произнесла мама. - Но ведь - выпускной класс... А она такая безалаберная стала... Уроки совершенно не учит, придет домой, сядет, будто учебник читает, а сама смотрит мимо и улыбается... И зачем ее к этому Шамину прикрепили!.. Что это за комсомольские поручения такие?

- Обычные, - ровным голосом отвечал Александр Арсеньевич. - Так всегда делали...

- А почему она к нему ходит? Чем им тут не занятия?! И чем они там занимаются? У него, говорит, днем дома никого нет и никто нам не мешает... А здесь им кто мешал?!

Александр Арсеньевич сказал мрачно:

- Мне не нравится то, что вы говорите о своей дочери.

- А мне нравится? - жалобно спросила мама. - Он шпана, кто его знает, что у него на уме? А она влюблена в него, я же вижу! А Лола Игнатьевна про эту любовь в старших классах нам таких страстей на родительском собрании порассказала!.. Боюсь я, Александр Арсеньевич, ну вот что мне делать?..

Но этого Александр Арсеньевич не знал...

Хлопнула входная дверь, это вернулся из школы Боря.

Он пообедал в одиночестве (Александр Арсеньевич обедать не пожелал) и ушел на работу - носить телеграммы. Александр Арсеньевич лежал у себя в комнате и смотрел в потолок. За окном была осень - тоскливое, гадкое время года, когда и жить-то не хочется... Александру Арсеньевичу, во всяком случае, не хотелось...

Наступил вечер, вернулись из школы родители. Сначала Елена Николаевна, потом Арсений Александрович. Они ходили по квартире на цыпочках, потому что сын лежал и делал вид, что спит... Вернулся с работы и Боря, а Александр Арсеньевич все "спал".

"Завтра начну новую, правильную жизнь, - думал он. - Это даже к лучшему. Давным-давно надо было прекратить это недопустимое безобразие..."

Александр Арсеньевич был зол и несчастен. Его и раньше мучило его неправильное отношение к Петуховой Юле из десятого "А", он ведь понимал, что это неуместно, предосудительно. Ведь если все учителя примутся влюбляться в учениц (а он отдавал себе отчет в том, что он именно влюблен, и никак иначе это чувство определить нельзя), то это что же будет?! Недопустимое безобразие - вот что будет. И это тоже иными словами не назовешь!

Безобразие, которое, уткнувшись лицом в подушку, Александр Арсеньевич считал нужным прекратить, началось прошлой осенью. Теперь трудно проследить, как и в какой из дней оно началось. Саня и сам не раз пытался отыскать его - тот роковой первый миг, который можно назвать началом недопустимого безобразия. Так уж устроена жизнь - не уследишь за душой: неуловимое, незамеченное, пронеслось мгновение, ты и не знаешь о напасти, а что-то в тебе уже потихоньку стронулось - тайком, на цыпочках, с легкостью солнечного зайца... А когда узнаешь - уже поздно, поздно...

В общем, ходил Александр Арсеньевич в школу, преподавал, как положено, свою географию - в пятых, шестых и седьмых классах с удовольствием, а в навязанном ему девятом "А" - без. Потому что у девятиклассников география была - экономическая, а экономическую географию Саня, скажем прямо, недолюбливал. Да и атмосфера в девятом "А" томила Саню: его ведь помнили тут еще учеником (других, может быть, и не запомнили бы, а он был "сын директора", то есть не простой ученик, а как бы "приближенный к особе императора") и выглядел он несолидно - поди отличи его от ученика в толпе старшеклассников... Поэтому девятый "А" отнесся к новому учителю с нездоровым интересом и вел себя каверзно. Осложняло учительскую деятельность Александра Арсеньевича и то, что девочки сразу принялись в него влюбляться.

"Ох уж эти мне старшие классы! - неодобрительным басом говаривала Лола Игнатьевна. - Одна любовь на уме!" Лола Игнатьевна с этим явлением решительно боролась, но безрезультатно: любовь бушевала! Любили физкультурника Дмитрия Ивановича, любили угрюмого, молчаливого химика, любили обоих физиков. Чего уж говорить о такой ослепительной личности, как Аристотель, холостяцкий образ жизни которого порождал великое множество легенд о роковой верности историка некоей женщине, неписаной красавице, умершей у него на руках разумеется, и разумеется - от чахотки... Только грозный и ужасный директор школы, величественный и холодный, как айсберг, любви не подвергался. Зато Александр Арсеньевич в прошлом году был самым любимым... В сущности, всеобщая склонность старшеклассников к влюбленности в учителей естественна, но как, скажите, вести себя, получив на уроке записку: "Я все время думаю о вас, вы мне снитесь, и я полюбила географию. В "Урале" идет фильм про Бангладеш, жду в 7.40, если не придете, брошу школу"? А как мрачно ухмылялись юноши девятого "А", заметив на лице учителя некоторую растерянность... С Александром Арсеньевичем кокетничали, его провожали домой, прячась за углами, на него дулись и время от времени, впав в отчаяние от безответности, демонстративно не учили географию... И вот в этих невыносимо тяжелых условиях Александр Арсеньевич вдруг почувствовал в себе горячий интерес к преподаванию именно экономической географии... Наука эта современная, и, готовясь к урокам, пришлось Сане заняться чтением газет. Много, ох, много пришлось вдруг узнать Сане. С детства прокладывая свои маршруты через океаны и материки, он привык чувствовать себя хозяином земных пространств. Что читал он раньше? Описания путешествий, дневники морских капитанов, отчеты давних экспедиций... Газеты? Нет, газеты он не читал. К чему отважному путешественнику газеты? Там, в придуманных прекрасных путешествиях, газеты к нему не доходили. Вот и вышло, что ничего он не знал, оказывается, о сегодняшних делах и тревогах своей Земли... Где-то там, в лазоревой дали, где Миклухо-Маклай подружился с папуасами, - там сейчас военная база! Проснись, Саня: на Огненной Земле - концлагерь... Остров Гаити, прекрасный, зеленый, наивные аборигены выходят на берег... А про тонтон-макутов слыхал ты? А что такое геноцид, знаешь?.. Саня не знал. Он читал газеты в тоске и отчаянии. "Что же делать?" - думал он, потому что все, что узнал он, имело самое непосредственное отношение к географии. И вместе с ним мучительно решал, что делать, девятый "А", изучающий истово Санину науку... Куда там Шамину было сорвать урок! Кто помнил, что это урок всего лишь? Ни ученики этого не помнили, ни сам Саня. Разве что Лола Игнатьевна, которая сказала, что Александр Арсеньевич нашел очень интересную форму урока: дети в игре знакомятся с политической обстановкой в мире... А уж какая тут игра, уважаемая Лола Игнатьевна...