Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Генри Олди

Хватка у него, однако… А, судя по пухлым лапкам, сразу и не скажешь. Борец в отставке?!

– Влад Тромбон! – ляпаю первое подвернувшееся на язык; а на язык, как обычно, подворачивается чушь собачья. – Простите, Влад Снегирь, конечно… А если еще точнее – Чижик, Владимир Сергеевич.

Я на самом деле Чижик. По паспорту. И темперамент соответствующий.

Колобок заразительно хохочет, сверкая новогодней елкой: металлокерамика a la Hollywood, серьга в ухе и целая коллекция перстней. Притопывают лаковые штиблеты без единого пятнышка грязи. Кажется, Гобой ни секунды не может спокойно устоять на месте.

– «И явились к нему люди со странными прозвищами; когда же начали называть они свои истинные фамилии, то повергли Антропогеля в еще большее изумление…» – нараспев, неожиданно густым басом декламирует он. Видимо, это цитата, но я не знаю, откуда. – Полно, Владимир Сергеевич, мою фамилию все по первому разу так воспринимают. А вас небось в школе Пыжиком дразнили?

– Дразнили. Когда на фонтане водку пил.

– Ах, юность, пора надежд! Ну что, пойдемте? Машина ждет.

– Да я вообще-то… с народом, на метро…

– Дидель сети разложил, – напевает кто-то за спиной «Птицелова» Багрицкого. Гнусаво хихикает: – Чижик-Пыжик, надо ль плакать…

Кажется, Петров. Мне чудится в его пении нечто большее, чем просто ехидство. Ну, блин, шутники…

– Народ пусть безмолвствует! – Колобок тащит жертву сноровисто, как муравей щепку. – Неужели, дорогой Влад (а я для вас просто Антип!..), вам действительно хочется нырять в подземку, потом ждать автобуса, тащиться по ухабам… Осторожно, здесь ступеньки!

Ну с чего, с чего Владу Снегирю такая честь?! Те же Эльф с Петровым или Славка Неклюев, лидер продаж «МБЦ»… Богатыри, не мы! Может, действительно премию дать решили? И все заранее знают, один я – ни сном ни духом? Ага, раскатал губы! Премию ему, пернатому…

– Неклюева прихватим? А? – с надеждой оглядываюсь на радостно гогочущих, обнимающихся, хлещущих пиво соратников по литфронту. Однако соратникам я по барабану. По наигранному, неестественному, нарочно гулкому барабану. Без очков видно – притворщики. Один Шекель-Рубель хитро щурится вслед. Впрочем, это у него, может быть, от поноса.

– Пусть Неклюева его издатель возит! Давайте же, Влад, дорогой! Нам есть о чем поговорить.

Ну, если так… Дела – это святое.

Коммерческие, блин, тайны.

Темно-синий «БМВ» приветливо распахивает пасть. Багажник также открывается сам собой, водитель остается на месте. Укладываю рюкзак, суюсь в салон… Ни фига себе! Это кто же за рулем?! Их преосвященство, генеральный директор собственной персоной?!

– Здравствуйте, Андрей Олегович!

А колобок от смеха прямо заливается. Что я опять брякнул?

– Добрый день, Владимир Сергеевич. – Шофер-гендир отменно вежлив. – Садитесь, прошу вас. Как доехали?

– Спасибо, хорошо…

– Это не Андрей Олегович! – выдавливает наконец Гобой. – Это Игнат Кузьмич, его все с шефом путают. То бумаги на подпись норовят подсунуть, то разговоры о поставках заводят…

Двойник скупо ухмыляется, став похожим на восковую фигуру из коллекции «Монстры ХХ века», и мы трогаемся, сразу ввинтившись в бесконечный поток машин. Да, теперь и сам вижу – ошибся. Водила, бугай-рекордсмен, шефа раза в полтора здоровее будет. Родственники? А ездит он, кстати, здорово! Мягко ведет, без суеты – это в столичном-то потоке.

– Сигарету, Влад?

– Не откажусь, – в тон Гобою отвечаю я, вальяжно откидываясь на спинку сиденья. Идет какая-то игра. Значит, сыграем по местным правилам, совместив, как говаривала Настя, неприятное с бесполезным. В зеркале заднего обзора видна унылая физиономия – Джеймс Снегирь, агент 007 на пенсии, – и меня разбирает смех.

Поэтому не сразу замечаю, что Антип Венецианович, левой рукой давая прикурить от своей зажигалки, правой как бы невзначай щупает мне пульс.

– Устало выглядите, Влад, – опережает он встречный вопрос. – Разрешите?

Зажигалка исчезает. В следующее мгновение Гобой, зам по особым, жестом окулиста-профессионала оттягивает мне нижнее веко и заглядывает в левый глаз.

– Чудесно! Лучше не бывает! – спешит успокоить самозваный эскулап. – Вовремя приехали. Как нельзя вовремя! Попейте водочки, а лучше – текилы, с коллегами пообщайтесь, перемойте друг другу косточки, отдохните…

Рецепты доктора Гобоя ложатся бальзамом на сердце. А что до маленьких странностей – мы здесь все психи.

– Прошу прощения. Я буквально на минутку.

Из рукава пальто словно по волшебству возникает миниатюрный мобильник. От аппарата к запястью владельца тянется золотая цепочка. Тонкая, витая. Успеваю заметить краем глаза, что на клавишах вместо цифр – одни буквы. Латинские. Местами же вообще иероглифы. Или руны?

Пухлые пальцы берут сложный аккорд.

Телефон отзывается клавесином.

– Да, это я. Кажется, успеваем. Нет еще. Думаю, завтра. Да, поговорю. До связи.

Мобильник рыбкой ныряет обратно в рукав. Силен, Антип! Копперфилд, Мефистофель и «новый русский» в одном флаконе? Делая вид, что нам подобные фокусы – плюнуть и растереть, глазею в окно. Мелькают кресты церквей, освящая рекламу «Макдоналдса», густо зеленеют памятники всяким деятелям, и – автомобили, автомобили… Пора городу переходить в третье измерение. Индивидуальные микровертолеты типа «Саранча», дирижабли-такси, а там, глядишь, и до антигравов додумаются. Хотя… лет за двадцать вертолеты с антигравами все воздушное пространство забьют вглухую. Да и если сверзится такая штука… Без нуль-транспортировки не обойтись. Как без других кабинок, на которых по два нуля нарисовано. Приспичит – днем с огнем не найдешь. Вот о чем Шекель-Рубелю писать надо, а не про философию жанра.

– О чем задумались, Влад?

– О проблемах два нуля-транспортировки, – мы люди честные, нам скрывать нечего.

– Новый роман замыслили? – Гобой расплывается в улыбке, щурясь чеширским котом. – Не торопитесь, матерый вы мой человечище! Роман по выходу читают. Допишите сперва «Лучшего-из-Людей», передохните, сил наберитесь – и тогда уж… Себя надо любить, холить и лелеять, иначе недолго и нервный срыв заработать. Кошмары, опять же, сниться начнут…

Он что, всерьез решил, будто я про телепорты в канализации писать собрался? Ишь, возбудился: пафос, жестикуляция провинциального актера. Мамонт Дальский, трагик драный…

– Простите, Влад. Меня иногда заносит. Я ведь раньше на театре выступал. В опере пел. Надеюсь, вас это не очень смущает?

– Пустяки, Антип Венецианович. Я другого в толк не возьму: персональное приглашение, «машина к подъезду»… Желаю, знаете ли, возопить: «За что?!»

– За все, Владимир свет Сергеевич! Любим мы вас! Авторов вашего класса – по пальцам пересчитать…