Сильнее боли - Андрей Буторин

Галю качнуло вперед – лодка причалила к берегу. Надо подниматься и выходить. Только вот ноги перестали вдруг слушаться. Они тоже переметнулись от разума к страху.

Пришлось прибегнуть к крайности. «Дрянь! – заорала на себя мысленно Галя. – Тебя там сын ждет, а ты рассиживаешься! Назад вернуться хочешь, в постельку к Тарасику?!» Заклинание подействовало не хуже ушата холодной воды. Галя непроизвольно взглянула на уже перекинувшего ногу за борт Тараса, неловко балансирующего враскорячку, – и ее чуть не стошнило, когда она представила себя в жарких объятиях этого неуклюжего хлюпика. Она тут же вскочила и выпрыгнула из лодки быстрее напарника. И, не оглядываясь, зашагала вверх по тропинке, ведущей к поселку.

Браконьеры не обманули, московский поезд прибывал совсем скоро. Об этом как раз объявили по шепелявому громкоговорителю. Галя быстро прошла в бетонную коробку станции, спиной чувствуя, что Тарас семенит следом.

В малюсеньком зале ожидания пассажиров не оказалось вовсе, зато окошечко кассы было открыто. Галя направилась к нему, но услышала сзади виноватый голос Тараса:

– Постойте! У меня документов с собой нет.

Она раздраженно обернулась, чтобы выдать что-нибудь насчет не ее проблем, и тут вдруг сообразила, что документов нет и у нее. А без них, кроме как на электричку, билет не купишь. А электричек до утра не будет. Только вот ждать здесь до утра Галя не собиралась.

– Придумайте что-нибудь, – сказала она с вызовом. – Вы же мужчина. – Сказала и мысленно зашипела на себя, очень уж много сарказма вложила она в последнее слово, самой стало противно.

А Тарас и вовсе смутился. Замялся, покраснел, поправил несуществующие очки. Но все-таки ответил, тихо, но твердо:

– Хорошо.

«И что именно хорошего вы можете предложить?» – хотела спросить Галя, но все-таки промолчала. Ей вновь стало до того тошно, что ни говорить, ни думать, ни даже злиться не хотелось абсолютно. Хотелось лишь побежать назад, к реке, и броситься в холодную воду. Не чтобы утопиться, а чтобы раствориться в этой черной ночной прохладе, слиться с ней, очиститься – во всех смыслах – и неспешно плыть вместе с рекой по течению, не сопротивляясь ему, доверившись полностью слепым силам природы… Но снова засияли перед ней в представившейся темноте синие глазенки Костика, и совесть – или что там заведовало у Гали материнскими чувствами? – опять наградила ее ощутимым пинком. А еще, что стало для Гали полной неожиданностью, ее вдруг кольнуло чем-то очень похожим на чувство вины. Вины… по отношению к Тарасу. За что она его так?.. Почему ей все время хочется его оскорбить, унизить – если не вслух, то мысленно? Ведь если он говорит правду – а скорее всего, так оно и есть, – то он невиновен в случившемся. И уж тем более невиновен в том, что его рост и телосложение не соответствуют параметрам ее идеала. «Идеала?.. – перебила она собственные размышления. – Ну вот не дура ли ты после этого, не идиотка?.. Давно ведь должна была усвоить, что мужской идеал отнюдь не ростом и объемом мышц измеряется!» И все равно, все равно!.. Ее вины во всем этом тоже нет! И никакого Тараса – будь он святее папы римского! – ей не надо. Пусть идет… лесом.

Галя мотнула головой, отгоняя, словно мух, назойливые мысли, и вышла на платформу. Прохладный ночной воздух освежил ее, запахи молодой весенней листвы и травы заставили удивиться, что жизнь все-таки продолжается. Но как-то уже вроде бы и мимо Галины, обтекая ее вокруг, словно та самая река – осклизлый валун.

Вновь забурчал динамик. И тут же, следом, раздался громкий протяжный гудок. Поезд уже совсем рядом. Галя невольно поискала глазами Тараса. Тот стоял неподалеку, нахохлившись, сунув руки в карманы пиджака. Может, замерз – все-таки ночью, хоть и в мае, было довольно зябко, – а может, настраивал себя на «мужской поступок». Галя невольно хмыкнула и поспешно отвернулась. Не хватало только, чтобы Тарас подумал, будто она ему улыбается!..

А вагоны уже катились вдоль перрона. Протяжно и жалобно скрипнув колодками и лязгнув межвагонными сочленениями, состав остановился. Сначала в одном, потом еще в одном вагоне открылись двери. Вышло всего три человека. Садиться, похоже, и вовсе никто не собирался. «Кроме меня!» – спохватилась Галя и направилась к одному из вагонов, откуда только что вышли пассажиры, а дверь еще оставалась открытой. Но ее обогнал Тарас. Он приблизился к двери, взялся за поручень и что-то стал говорить в освещенный тамбур. Затем обернулся к ней и призывно мотнул головой. «Надо же, – с усталым удивлением подумала Галя, – у рохли получилось!» Впрочем, чему там было удивляться – до их города оставалось от силы полсотни километров, билет и стоил-то, наверное, рублей десять-пятнадцать, не больше тридцатника за двоих, а тут он проводнице стольник посулил. Тем более, ночью, остановок больше не будет, проверяющие не сядут… А собственно, какая разница? Ну, получилось – и получилось. Главное, что через час она уже окажется дома, увидит Костика и забудет навсегда и про Тараса, и про сегодняшний… нет, уже вчерашний, «экзотический» вечер. А еще бы поспать хоть чуть-чуть до работы… Забыться. Да-да, именно так – забыться и забыть. И начать жить сразу из «позавчера» в «завтра», вырезав из вялотекущей киноленты жизни кадры «вчера» и на всякий случай «сегодня». Не из той они, как говорится, оперы. Слишком сильно отличаются по сюжету от основной канвы. Напутал что-то, видать, господин Режиссер.

Галя продолжала думать об этом, уже сидя на полке набирающего скорость вагона. И не заметила, как мысли плавно, без перехода, перетекли в сновидения, вобрав в себя признаки псевдореальности, словно губка воду. Появился цвет, звук и даже запах. Цвет – голубовато-желтый лунный квадрат на обоях, звук – громкое в гулкой тишине тиканье будильника, запах – тяжелый, больничный: немытого тела и лекарств.

Она почувствовала странную слабость в теле, словно онемевшем, ставшем вдруг чужим. А потом… Воспоминания о вчерашнем вечере, о котором она так старалась забыть, хлынули неудержимым потоком. Да еще как – в подробностях, до мельчайших деталей, словно сознание захотело вдруг пересмотреть записанные в подкорке кадры – те самые, что Галя собралась из этой «киноленты» вырезать…

– Просыпайтесь, приехали! – раздался над ухом неприятно скрипучий голос. Похожая на суковатую палку проводница – худющая до крайности, лицо в бородавках – застыла в проходе, переводя взгляд с Гали на сидящего напротив Тараса и обратно. – Ишь, разоспались. Хотите ехать дальше, платите. Нечего тут…

– Мы выходим, – подскочила Галя, почувствовав, что поезд ощутимо замедлил ход. Тарас тоже поднялся. На лице его читалось недоумение, будто со сна он не мог понять, куда попал. Или что-то мучительно пытался вспомнить. Гале и самой неожиданно подумалось, что и ей тоже надо вспомнить что-то важное… То, что приснилось за эти полчаса? Но ей ничего не снилось… Или снилось? Откуда-то выплыл вдруг запах лекарств, и в то же мгновение голову пронзило кинжалом острейшей боли. Застонав, Галя рухнула на полку и сжала виски ладонями.

– Что с вами? – наклонился к ней Тарас.

– Го… голова… – еле выговорила Галя.

Тарас обернулся к проводнице:

– Дайте скорее таблетку! У вас же должны быть…

– У меня что, аптека? – проскрипела та. – Меньше пейте, ничего и болеть не будет. Давайте, живехонько отсюда! Стоянка три минуты… Не выйдете, позову начальника состава.

Поезд скрипнул тормозами и остановился. Проводница, оглядываясь через плечо, направилась к тамбуру, выставив, словно пистолет, железнодорожный ключ с треугольным сечением.

– Пойдемте, – дотронулся до Галиного плеча Тарас. – Пойдемте, Галина… Мы не успеем выйти, это же наша станция.

Галя подняла на Тараса затуманенные болью глаза. Она почти ничего не видела перед собой, но краешком устоявшего перед болью сознания понимала, что надо срочно и обязательно куда-то идти.

– Помогите… – почти беззвучно прошептала она и протянула Тарасу дрожащую руку. Тот бережно подхватил ее под локоть, другой рукой неуверенно взялся за талию и попытался приподнять с полки. Совершив невероятное усилие, Галя встала на ноги, которые так и норовили подогнуться. Но она, почти повиснув на Тарасе, сделала шаг, другой, а потом… голова прошла. Внезапно. Словно боль, вспыхнув, сгорела, подобно бездымному пороху. Галя тряхнула головой, будто проверяя, не затаилась ли боль, а потом резко сбросила с талии руку Тараса и быстро зашагала к тамбуру. Тарас, разинув рот, на несколько мгновений замер, а потом, спохватившись, тоже поспешил к выходу.

Проводница, наблюдавшая из тамбура всю эту сцену, бросила в спины сошедшим на перрон Тарасу и Гале:

– Не вышло на халяву прокатиться? Артисты… Меня не проведешь!

Галя посмотрела на часы. Полвторого. Автобусы и маршрутки уже не ходят. Да и денег все равно нет.