Смерть и креативный директор - Рина Осинкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раньше при этом воспоминании Олесю окатывала теплая волна счастья. Сейчас – щемящая боль и, пожалуй, была в этой боли некая часть стыда.
Когда Ян в первый раз ее ударил, ей тоже было стыдно. Но это потом, некоторое время спустя. А сначала было больно и было страшно.
Схватившись за огнем горевшую щеку, она с недоуменным ужасом взглянула на любимого. И натолкнулась на самодовольную улыбку незнакомого чужого человека, на лице которого светилась одна лишь ликующая мстительная злоба.
Слезы брызнули – не от боли, а от острой обиды. В голове воцарился сумбур. Она не могла понять, что произошло.
Почему? За что?! Я же так тебя люблю, милый!.. Так люблю!.. Как ты мог меня ударить, если я тебя так люблю?.. Не понимаю!..
Был какой-то пустяковый спор по совершенно ничтожной причине, вечером, после ужина. Олеся пожалела, что его затеяла. Ян взъярился. Моментально, неожиданно, пугающе.
Остыл он довольно быстро. Как ни в чем не бывало, отправился к компьютеру. Олеся закрылась в ванной плакать. Он ее не пытался оттуда вытащить, хотя она ждала. Спать легла на диванчике в кухне. Долго не могла успокоиться, размышляя, как оценить происшедшее, и как ей вести себя дальше.
Самое поганое – на донышке души затаился страх. Олеся теперь боялась этого человека.
Наутро были от него извинения и сожаления, и оправдания, и она начала надеяться, что все не так плохо. Но его оправдания быстро перешли в обоснования, и этим он примирение испортил. А в завершение проговорил: «Кстати, ты сама виновата. Могла бы и не задираться с мужчиной». И улыбнулся торжествующе – последнее слово опять за ним.
К его несправедливым придиркам и обидным репликам Олеся успела притерпеться за год – обращала в шутку или притворялась, что не расслышала. Но сегодня ведь совсем другое дело, верно?
И она произнесла приготовленную бессонной ночью фразу: «Если это повториться, нам придется расстаться».
На скулах любимого заходили желваки. Он кисло улыбнулся. Олеся давно заметила, что ему невыносимо ощущать себя виноватым. «Пора на работу, – бодро проговорил он. – Подбросить не смогу, сегодня мне в другую сторону».
Олеся и днем не перестала размышлять, с чего вдруг у Янека произошел такой срыв, и сделала грустный вывод, что, наверно, он прав – доля ее вины в происшедшем имеется. Чем-то она его раздражает, вот только понять бы, чем? Похоже, его недовольство копилось весь год, а вчера взяло и выплеснулось бесконтрольно.
Пошарила в интернете, нашла несколько публикаций о домашнем насилии. И выяснила: так бывает. В смысле – не с первых дней совместной жизни начинается рукоприкладство. Ему предшествуют избиения моральные. Садист кайфует от издевок, но со временем ему становится недостаточным мучить жертву словесно. Особенно если он уверится в своей безнаказанности.
Ни при чем твои несовершенства, Олеся, не нужно копаться в себе.
И еще узнала: жди рецидива.
Ждала недолго. Кажется, не удивилась. Снова было страшно.
Наутро, позвонив шеф-редактору, отпросилась на полдня. Собрала вещи и уехала в свою однушку, радуясь, что вещей немного, а еще тому, что синяк на скуле почти незаметен под пудрой.
Постепенно жизнь в своем бытовом аспекте наладилась и вошла в спокойную колею. Работа в редакции помогала отвлечься, а трудный период относительного безденежья, наступивший после закрытия газеты вплоть до первых финансовых поступлений от случайных заказов на макеты для полиграфии, Олеся преодолела стоически, посадив себя на овсянку, макароны и молоко. Родителям жаловаться не хотела, Татьяне – тоже.
Но на первых порах было тяжко – любовь к Янеку нисколько не ослабела. Олеся тосковала о нем, и сердце разрывалось от боли, смешанной с горькой обидой. Она ждала, что любимый ее отыщет, приедет, просто позвонит, и снова все будет хорошо. Ведь людям свойственно совершать ошибки, главное признать их и больше не повторять.
Ей с трудом удалось пресечь глупый порыв приехать к нему самой. Воображение услужливо рисовало, как Ян откроет дверь, и радость вспыхнет в его глазах, и он распахнет объятия, а она бросится ему на грудь и заплачет слезами облегчения, и он тоже, возможно, прослезится, и забормочет, уткнувшись в ее макушку: «Олеська, милая, родная, прости! Я такой дурак! С тебя пылинки сдувать надо, сокровище мое, на руках носить! А я… Прости, никогда это не повторится, слышишь?!»
Он действительно ей позвонил. На работу. Чтобы сообщить, что она психованная дура. И еще какие-то гадости добавил. Олеся не стала спорить. Даже если бы она нашла подходящие слова, произнести их не сумела бы – спазм сдавил горло тугими клешнями.
Тамара Павловна, главная рекламщица, сидела в это время возле нее на гостевом стуле и излагала детали очередного рекламного макета. Когда Олеся отложила в сторону трубку, спросила неприязненно: «Козлина звонил? Молодец, что не стала с ним разговаривать». Олеся не выдержала и разревелась в голос. Тамара Павловна потянулась к местному телефону, стоявшему на краю стола, и, набрав короткий номер, распорядилась: «Девки, чайник ставьте. Звягину реанимировать будем».
Все, оказывается, всё знали. И откуда?
Главная рекламщица вытолкала ее, рыдающую, в коридор и, схватив под локоть, потащила к дверям своего отдела.
Чаю Олесе не хотелось, особенно горячего, а ей никто его и не предлагал. «Девки» плеснули ей в кружку граммов тридцать сорокоградусной настойки на корне калгана, заставили выпить, дали заесть колесиком лимона.
Наталья Семёновна проговорила: «Вот нелюдь. Не угомонится никак. Молодец, что ушла от него». «Конечно, она молодец, – поддакнула Вера Сергеевна. – Соседку мою каждый вечер сожитель колотит, как грушу. А идиотка терпит». «Так ты ж говорила, дети же у нее, трое, – парировала Тамара Павловна. – А сама она не работает нигде». «Я бы ушла», – гордо проговорила Вера Сергеевна. «Да откуда ты знаешь?! Ушла бы она… Никуда бы не делась». «Лёлечка, а ты, случайно, не в положении?» – осторожно поинтересовалась Зоя Ивановна. «Рогожина, заткнись, – одернула ее начальница. – Лучше бутербродик Лёльке сооруди, а то окосеет она, а ей еще наш макет доделывать».
Вечером, забравшись с ногами на диван, чтобы по обыкновению последних недель разбередить рану и всласть
