Дафна - Жюстин Пикарди

Что же касается Ваших интригующих упоминаний о подделках подписей на рукописях Брэнуэлла, я, конечно же, сохраню это в тайне — заверяю Вас, Вы можете положиться на мою осмотрительность. Но я забегаю вперед в своих мыслях и гадаю, не сможете ли Вы рассказать мне что-нибудь еще о рукописях, подписи на которых были подделаны? Вероятно, юношеские автографы Брэнуэлла было бы выгодно продать за хорошую цену какому-нибудь богатому коллекционеру в Соединенных Штатах, особенно если на них подписи Шарлотты или Эмили?

Конечно, это нахальство с моей стороны — задавать так много вопросов, но Вы единственный человек, с которым я могу этим поделиться. Я все думаю, как Вы посмотрите на то, чтобы продать мне еще какие-нибудь книги или рукописи из Вашей чудесной библиотеки произведений детей Бронте? Я живу далеко от Хоуорта и не могу ездить туда так часто, как мне бы этого хотелось, а домашние обязанности держат меня в Менабилли, поэтому я вынуждена рассчитывать лишь на ту литературу о Бронте, которую удастся взять в Лондонской библиотеке[14].

Кстати, доводилось ли Вам встречаться с вдовой покойного Клемента Шортера? Она вновь вышла замуж, живет в Корнуолле и зовется миссис Лонг. Я заходила к ней в этом году, чтобы спросить, не принадлежат ли ей до сих пор какие-нибудь письма семейства Бронте. Она отвечала очень уклончиво, не сказав определенно «да» или «нет». Меня чрезвычайно занимает вопрос, не спрятаны ли у нее на чердаке какие-нибудь сокровища. На днях должна быть представлена публике рукопись «Грозового перевала». Вообразите, сколько новой пищи для размышлений она может дать!

Извините за длинное письмо. С нетерпением буду ждать вестей от Вас.

Искренне Ваша,

Глава 5

Ньюлей-Гроув, июль 1957

Беатрис уехала навестить подругу в Лидсе, ее не будет до самого вечера.

— В этом доме тихо, как в могиле, — сказала она перед отъездом, глядя на мужа с осуждением.

Она не называла его Алексом, именем, к которому он привык с детства, никто уже давно его так не называет, вдруг осознал он, даже он сам себя, кроме тех редких случаев, когда подписывает свои частные письма, вроде того, что было отправлено Дафне Дюморье. Если ему надо было мысленно обратиться к самому себе (а такая потребность иногда возникала в тиши его кабинета), он использовал свою фамилию. «За работу, Симингтон, за работу», — говорил он себе, бывало, и звучало это отчасти ворчливо, отчасти ободряюще.

Беатрис сегодня, как, впрочем, и вчера, казалось, была раздражена на него: причиной тому — дополнительная домашняя работа, которую ей приходилось выполнять из-за недостаточного количества прислуги, не говоря уже о прочих навязанных Симингтоном мерах экономии, но, возможно, отчасти и его нежелание обсуждать с ней переписку с Дафной Дюморье. Он, правда, сказал жене в самом начале в нескольких словах, что романистка написала ему письмо, касающееся Брэнуэлла Бронте. Когда нынешним утром пришло второе письмо из Корнуолла, Беатрис, заметив почтовую марку на конверте, вопросительно взглянула на него, но Симингтон молча сунул письмо в карман, где оно и лежало, пока он не очутился под защитой своего запертого на ключ кабинета.

«До чего же она проницательна», — подумал мистер Симингтон, еще раз перечитывая письмо Дафны, — ей удалось уловить то, что он сумел понять отнюдь не сразу, много лет назад: повесть, которую он ей отправил, была не закончена — всего лишь кусочки текста, неумело слепленные вместе сперва Брэнуэллом в тщетном стремлении сформировать из них целый роман, а потом заново смонтированные с тем же успехом Симингтоном, Уайзом и их коллегой (другом Уайза и врагом Симингтона) мистером Клементом Шортером.

И вопросы она задает правильные: не только спрашивает, нельзя ли купить еще какие-нибудь рукописи, но также делает осторожные попытки вызвать его на разговор о Шортере. «Между прочим», — пишет она в последнем абзаце, но Симингтон-то знал: в ее письме вовсе нет ничего случайного, и Дафна, как видно, предприняла весьма серьезные шаги, чтобы разыскать вдову Шортера. Впрочем, эта женщина не выдаст тайн, касающихся ее бывшего мужа и рукописей Бронте… да и умер этот старый мошенник еще в 1926-м, через пару лет после того, как представил Симингтона великому Уайзу.

Симингтон плеснул себе в большой стакан виски из бутылки, которую прятал от Беатрис в запертом ящике письменного стола, и попытался выбрать в море фактов то, что должен объяснить Дафне.

— Факты, надо придерживаться фактов, — пробормотал он.

Но докопаться до сути было так трудно! Он для себя в записной книжке пометил аккуратными большими буквами: «ГДЕ СКРЫТА ПРАВДА». «Похоже на заглавие, — подумал он, — и притом неплохое».

— Приступай к работе, Симингтон, — вновь сказал он вслух, беря лист бумаги со своим именем и адресом, впечатанным четким черным шрифтом. — Ты получил задание, и его необходимо выполнить.

Дорогая миссис Дюморье!

Благодарю Вас за письмо и чек, пришедшие сегодня по почте. Должен признать, что испытал нежданную радость, обнаружив, что еще один писатель проявляет такой живой интерес к Брэнуэллу после всех лет его полного забвения. Уверен: если бы мы встретились, у нас было бы много тем для разговора.

Вы совершенно правы: стихи, приписываемые Эмили, принадлежат Брэнуэллу, но когда я осмелился заявить об этом лет 30 назад, против меня поднялась волна возмущения.

Он подчеркнул слова «волна возмущения» и остановился на миг, пытаясь вспомнить, когда и где в действительности произошел этот эпизод и вокруг каких стихов разгорелись споры, но не мог восстановить в памяти подробности — они ускользали от него. И все же эти воспоминания о том, как его несправедливо травили и осуждали, до сих пор причиняли ему боль. Он отхлебнул виски и сжал перо еще сильнее.

Прошу простить меня, если эти сведения Вам уже известны, но, возможно, мне удастся сообщить Вам что-то новое насчет принадлежащих мне рукописей Бронте, а также тех, что хранятся в других местах. Как Вы, возможно, уже знаете, мистер Клемент Шортер и мистер Т.Дж. Уайз были преданными членами Общества Бронте, и когда в последние годы минувшего века в Хоуорте открылся музей Бронте, его коллекцию составили преимущественно реликвии и рукописи, предоставленные Обществу мистером Шортером и мистером Уайзом. У Вас может возникнуть вопрос: каким образом вышеупомянутые джентльмены натолкнулись на эти бесценные сокровища? Мистер Уайз был чрезвычайно страстным библиофилом, обладателем одной из ценнейших во всей Англии коллекций книг и литературных рукописей. Он умер в 1937 году, завещав свою коллекцию Британскому музею, в библиотеке которого она находится и поныне. Он обладал необычным талантом выискивать редчайшие рукописные оригиналы Байрона, Шелли, Вордсворта, Браунинга и многих других, а в 1895 году организовал и оплатил поездку мистера Шортера (журналиста и редактора «Иллюстрейтед Лондон ньюс», в душе столь же страстного, как и сам мистер Уайз, собирателя книг и рукописей) в Ирландию, на родину Артура Белла Николза, бывшего одно время викарием в Хоуорте, а также мужем Шарлотты Бронте в течение нескольких счастливых месяцев до ее безвременной кончины в 1855 году.

Мистер Шортер обнаружил вдовца Шарлотты именно тогда, когда мистер Николз собирался поведать миру не только о своей-бывшей жене и их совместной жизни, но и о возможности продажи большого числа рукописей и писем Бронте, которые он хранил в течение многих лет, включая замечательные детские рассказы об Ангрии и Гондале, эти маленькие книжечки, написанные микроскопическим почерком, словно они предназначались лилипуту. Все эти богатства достались мистеру Шортеру за четыре сотни фунтов, он сохранил за собой право на будущую публикацию этих материалов, хотя владельцем рукописей продолжал оставаться мистер Уайз, поскольку покупка была совершена от его имени. Можете себе представить, какая это бесценная сокровищница: мы должны быть благодарны мистеру Шортеру за то, что он спас рукописи, — ведь мистер Николз предал бы их огню, бросив в камин, — таково, как я полагаю, было его первоначальное намерение. Так, во всяком случае, представил мне эту историю мистер Шортер.

Мистер Уайз сберег часть этих драгоценных рукописей, но не все, особенно не повезло тем, что принадлежали Брэнуэллу, которым он, к несчастью, интересовался мало. Некоторые из них были вскоре проданы, другие рассеяны среди коллекционеров Америки, где Шарлотта к тому времени снискала всеобщее восхищение, в отличие от своего незадачливого брата. В последующие годы я купил у мистера Уайза многие рукописи Бронте, пополнив тем самым свою коллекцию. Кроме того, я совершал подобные покупки и для лорда Бротертона, высокочтимого лорда-мэра Лидса и члена парламента от Уэйкфилда[15] сделавшего меня в 1923 году библиотекарем своей частной коллекции, которая получила под моим попечительством известность как Бодлеевская библиотека[16] Севера.