Любовь и смерть Ивана Чагина - Владимир Марченко

Иван видел, как бьют себя в грудь бывшие военачальники, как рассказывают, как они сражались с контрой, как проливали кровь. Теперь это стало забываться, отходя на второй план. У Гребнева хватает ума не хвастаться своими подвигами, хотя заведующие отделами исполкома, выступая трибун, обязательно рассказывают, как они громили Колчака, как освобождали города и сёла. Из зала доносятся ехидные хлопки и возгласы: «Не ты один воевал! Мы тут не на печке сидели! Говори, когда цены на хлеб перестанут поднимать спекулянты?! Почему перестали молоко привозить?»

10

До конца рабочего дня оставалось немного времени. Иван писал очерк о печнике, который строил экономичные печи во дворцах Петербурга. За это его наградили медалью «За усердие». Изучали его кладку учёные люди, пытались понять за счёт чего выходит экономия дров. Хитроглазый дедок нарисовал Ивану схему, говоря, что каждый печник может класть такие печи…

Вошёл Гребнев. Стуча протезом, прошёл к редактору, поздоровавшись с сидевшим Иваном и Пожарской. Ирина убежала домой, к ней приехала мать из деревни. Иван посмотрел на стенные часы. Истопник начал носить дрова, а уборщица запалила большую керосиновую лампу над столом Пожарской, взялась аккуратно чистить стёкла других ламп кусками ветоши. Пожарская села за машинку, сняв брезентовый чехол. Вставила новую ленту и начала печатать.

В течении дня она несколько раз обращалась к нему, чтобы сократил большую информацию о работе сельской комсомольской организации в селе Порубежный Мар, чтобы добавил несколько строк в зарисовку о подготовке к посевной в коммуне «Красный восход». Это были обыкновенные дела, к которым Иван привык, исполнял их быстро, так как знал, что в типографии простой. Чем раньше он сделает то, что от него требуется, тем раньше застучит печатная машина. Всякий раз, Екатерина Дмитриевна очень ласково всматривалась в глаза Ивану, словно хотела увидеть в них нечто удивительное и очень нужное ей. Это настраивало Чагина на стремление работать быстро и точно. Она благодарила его за оперативность, за правильный выбор дописанных деталей.

Так пролетел куцый декабрьский день. Чагин постепенно забывал о посетителях в дохах. Но появление секретаря Гребнева заставило вспомнить о фамилиях и номерах мандатов. Разговор прекратился неожиданно быстро. Гребнев застучал протезом. Они вышли, что-то договаривая. Секретарь, запахивая старый бушлат, сказал, остановившись около стола Ивана:

— Броневик у нас забирают. Потребовался в городе. Кто-то осведомил. Лишись грузовика. Не успели снять башню, как телеграмма…

Как добрый хозяйственник, новые пулемёты оставил себе, а сношенные — установил на место. Большую коллекцию оружия собрал председатель укома Гребнев в кассе бывшего товарищества «Волга». В больших сейфах хранились не золотые империалы, а стояли коробки с патронами и бомбами. Вдоль стен стояли в козлах винтовки, карабины, ручные пулемёты, охотничьи ружья, изготовленные на заводах Германии, Австрии, Канады, Великобритании, Японии, Франции, Америки, Бельгии. На стенах висели шашки и кинжалы, штыки и бебуты. Это был склад, способный вооружить если уж не полк, то на три пехотных роты хватило бы этого добра. Даже во дворе у конюшни стояли скрепленные цепями три горных трёхдюймовых орудия, укрытые брезентом. Десяток других пушек старого образца, чуть ли не с турецкой компании, без снарядов, полуиспорченные местными кузнецами, пытавшимися использовать орудийный металл на хозяйственные нужды. Гребнев отвечал на вопросы губернских посланцев, просивших новый пистолетик для «особо важных дел»:

— Это будет будущий музей становления российской республики. Чтобы внуки видели, кто и чем нас снабжал.

Пистолеты передавал по акту, записывал номера оружия в амбарную книгу, просил расписаться, оставив номер мандата и фамилию. Некоторые кочевряжились, называя Гребнева чиновником от бюрократии. Более грамотные ласково называли его Плюшкиным. Кое-кто всё сводили в шутку, дескать, хотел сделать подарок важному человеку, чтобы тот повесил наган на ковре, так как любит оружие от разных стран. Тогда Гребнев предлагал продегустировать коллекцию самогона, реквизированную в деревне. Показывал артиллерийские прицелы, бинокли, телефонные аппараты, самокаты с моторами и без моторов. Не долго простоял броневик.

— Что теперь? — спросил Чагин. — Не оставят нам…

— Погонишь в Самару. Говорят, что больше некому. Командировочное удостоверение выписал тебе. Бензином будешь заправляться по этому мандату. В помощники тебе даю Федю Буханкова и дядьку Власа. Обратно на поезде приедете. Бланки прихватишь.

— Не проедем. Снег. — изумился Иван. — Провалимся и вытаскивать некому. Давайте лучше на платформу затянем. По железке спокойно довезём.

— Тоже правильно. Завтра тулупы возьмите. Харч на дорогу. Одевайся, Ванёк. Познакомлю с Федором. Хороший парень. Да ты его должен знать.

— Дрова заготавливали с ним для приюта.

— Вот и порешите, как грузить машину.

Пожарская печатала. Она вроде и не слушала о чём говорят Гребнев и Чагин. Редкин потоптавшись, намотал на шею коричневый шарф, вышел.

На улице без дела бродила синева наступающей ночи. Она, как нищенка, шарилась между домами. Редкий снег медленно сеялся на городок, стараясь его засыпать до труб. Гребнева ждала кошева, но он решил пройтись с Иваном, высказать ему свой план по розыску владельцев броневика.

— Ваня, хочу тебя послать в деревню, где мы были. В Замётное. И чтобы ни одна душа не ведала. Не торопись отвечать, торопись слушать. Едешь ты для всех в город. Везёшь броневик. Всё. Никто тебя там не видел. Только мы двое знаем о твоём настоящим задании. Научишься паять самовары в мастерской у деда Орлова. Отправишься на заработки. Как? Нынче много ходят мастеров. Голод. Такие дела. Рогожный парусок, а лучше красных вёсел.

— Как же в редакции без меня?

— Редкин побегает по городу. Барышня грамотная. Ты не на год. Поживёшь неделю. Послушаешь. Вопросов не задавай. Запомни. Когда и глухим прикинься, дескать, уши застудил и слух потерял. Умный проснётся, а болтун — никогда. Язык до петли доводит. Молчи и слушай. Ничего не записывай. Завтра с утра отправляйся на выучку. С мастером договорился. Одень, что похуже. Береги руки. Кислота. Он тебе даст инструмент и олово. Узнай цены. В Замётное не сразу заезжай. А в двух других сёлах побывай. Нарисуй вывеску на картоне и вывешивай над окном. Ты будешь не один. Пошлю пимоката тебе в помощь. Николая Ситникова знаешь? В случае чего, он поможет. О политике ни с кем не говори. Станут проверять, будут вызывать на споры.

— Откроем отделение для пожилых, как я. Плохо у нас с ликбезом. Грамотными должны быть ребятишки. Там и кормежку им организуешь. Учительницы есть. Боятся чего-то. Я не очень верю тем, кто нам очень стал быстро помогать. Кушать хотят. Верно, говоришь. Есть честь и совесть. Я бы не пошёл служить врагам. Много по хатам сидят, голодают, но не идут к нам. Верёвки делают. За это их я уважаю. Те, кто счастливо хвостиком виляют, вызывают недоверие — надо глубоко задуматься. Зачем они пришли? За пайком? Чтобы развалить то, что ещё недоразвалилось. …Сама мне звонит, требует, чтобы я быстрее школу открывал, чтобы дети не болтались по базару. Заботливая. Нет у меня особой радости к ней. Нету. Ты не ругаешь меня за промашки. Почему?

— Выступал на партсобрании. Дрова заготавливали. Улицы очищаем от снега…

— Ты, Ваня, как зеркало. Отражаешь в газете наши поездки. Нет у тебя злости. Не вижу твоего личного отношения ко всему происходящему в уезде. Твой редактор, как лошадь. Боится, что его станут стегать, если он сбавит ход Он всего боится. Нет бумаги — молчит. Плохая краска — сопит. Почему? Чужой он. Много таких чужаков. Когда они станут своими? Никогда — Гребнев приостановился, притопнул протезом.

— Они не чужие. Ошеломлены войной, разрухой, а теперь НЭПом. Где гарантия, что скоро закроются частные мастерские и кофейни? Нет гарантии. Опять всё отнимут.

— Ты так не говори. Так не должны коммунисты говорить. Это не наше дело. У них были заводы, банки, имения, магазины. Мы пришли. Отняли. Дети и внуки и даже правнуки нас будут за это благодарить? Вредить будут. Ждать наших ошибок. Помогать нам… делать эти самые ошибки более грубыми и страшными. Поэтому они хотят приспособиться, показать себя с лучших сторон. А тебе это не нужно. Значит, я могу на тебя крепко надеяться. Ты не подведёшь. Таких очень мало. Мало таких парней у меня в обойме.

Иван терялся в догадках — зачем секретарь вновь завёл этот разговор. Его волнует многое. Он анализирует поведение людей. Он старается их понять и узнать, что можно от них ждать — удара в спину или чего пострашней.

— Не смирятся с нашим государством и те, кто уехал за море. Не смирится и мировой капитал. Наше государство им как кость в горле. Не признают они нас и дипломатов не присылают. НЭП должен им показать, что у нас труд свободный.