Кто сильней - боксёр или самбист? Часть 5 - Тагиров Роман

Рената с Анастасией переглянулись и одновременно, с мольбою в глазах, посмотрели вдаль, прямо в глаза кентавру. Женщины рассмеялись, мужчины ничего не поняли.

Жена генерала повернулась к мужу:

— Миша, что будем делать? Вы для чего нас позвали? Чтобы Тимура предупредить?

Вопросы посыпались один за другим. Жена особиста требовательно посмотрела на друзей и заявила:

— Мы не отдадим нашего парня комитетчикам.

— Такие вопросы с кондачка не решаются, женщина, — возразил супруг и полез в пакет за следующей партией «Радебергского».

— Слушай, Анатолий, а ведь действительно, у нашего прапорщика деньги куры не клюют. Пару недель назад Тимур со своими солдатами помогли нам огород вскопать. А я смотрю Басалаев с Ромасом «Кабинет» курят, — генерал посмотрел на жену. — Я же бросил! А тут не выдержал, отвёл сержанта за сарай и выпросил сигаретку…

— Вот скажу Дарье, она тебя поколотит, — погрозила пальчиком Рената.

Полянские переглянулись, Потапов объяснил:

— Это у нас теперь такой семейный юмор. После того, как дочка в боксёрских бинтах своего прапорщика поколотила. Прямо на наших глазах…

Анатолий Жанович рассмеялся, Анастасия Петровна удивлённо улыбнулась и обратилась к подруге:

— Серьёзно? Прямо так и побила?

— От души, — подтвердила семейную тайну Рената. — Вот только нашему Тимурке, как с гуся вода.

— Анатоль, а если серьёзно, когда Даша колотит свою грушу — весь дом трясётся. Говорю, на полном серьёзе. Какой бы не был Кантемиров валютчик, а дочку он всё же научил вкладывать свой вес в удар.

— У меня сын боксёр… У тебя дочь боксёр… И ремнём их уже не испугать, — с печальной улыбкой сделал свой вывод отец шестнадцатилетнего парня.

— Выросли детки, — согласился другой папа.

— Что с Тимуром будем делать? — Анастасия вернула мужчин с вечной темы отцов и детей к актуальному вопросу тайной встречи.

Полковник контрразведки вернул свой пистолет в секретную кобуру под курткой и раздал открытые бутылки переговорщикам. Мужчины и женщины быстро разобрали остатки леща. За этим столом все были равны. Кто не успел — тот опоздал… Возникла пауза истинных ценителей русской вяленой рыбы и немецкого пива.

По окончании пикника инициатор переговоров сделал вывод:

— Так, девчата. Вы, главное, Даше ничего не говорите. А то с ходу ринется с приобретёнными боксёрскими навыками друга спасать. Наломает дров. Есть у меня план. И больше никому и ничего не скажу…

Генерал кивнул. Женщины вздохнули и принялись за семечки. Ох уж эти мужчины со своими секретами…

Когда подходили к ГДО, мужчины немного отстали, и полковник в гражданке сказал генерал-лейтенанту в штатском:

— Буду работать через Яшкина. Надёжный майор и умный опер.

— Толик, только аккуратней. Можешь сказать своему оперативному майору, что это моя личная просьба.

— Хорошо. Всё сделаем, Миша. Надо будет только позвонить командиру полка — пусть выпускает своих каторжан.

— Завтра с утра договорюсь. Может, оставим прапорщика на киче ещё на пару дней? Может, глубже осознает своё поведение.

— До Кузнецова дошла информация, что Кантемиров на губе что-то замутил с начальниками караулов. Говорит, впервые вижу, чтобы пехота и танкисты при сдаче и приёмке караула все довольные ходили. Аргудаев поселил прапорщика в лучшую камеру, дал настольную лампу и книгу. А те же начкары постоянно заглядывают к прапорщику в хату, — поделился оперативной информацией армейский контрразведчик и добавил. — Комендант беспокоится, как бы этот почётный арестант со своим неуёмным характером побег не совершил. С него станется. Поэтому, товарищ генерал-лейтенат, лучше нашего прапора освободить. Пусть свою кипучую энергию на своём стрельбище расходует.

— Ладно. Согласен. Сбежит ещё, в самом деле, и у нас на веранде спрячется. А Даша своего дружка ещё и подкармливать начнёт.

Старшие офицеры рассмеялись, офицерские жены оглянулись и замахали ручками. Пора домой…

* * *

На третьи сутки заключения прапорщик Кантемиров заскучал по-настоящему. Служил бы где-нибудь в штабе в четырёх стенах кабинета — было бы вполне привычно и нормально париться в камере гарнизонной гауптвахты. А когда несколько лет тащишь службу в чистом поле войскового стрельбища, под солнцем, ветром и дождём, то резкий переход к ограниченному пространству действует очень сильно.

Начальник стрельбища не страдал клаустрофобией, спал нормально, по утрам делал гимнастику, каждый день шагал по камере (три шага туда, три обратно), читал Достоевского и даже не утратил свой здоровый аппетит. Молодой человек действительно тосковал по свободе передвижения. Серые стены давили своей массой, решётка на окне наводила на печальные мысли: «От сумы и от тюрьмы…»

Тимур маялся от безделья…В полдень раздался до боли знакомый скрежет замка, и металлическая дверь распахнулась. Перед взором прапорщика возник собственной персоной начальник сегодняшнего караула старший лейтенант Родин.

При виде скучающего коллеги по мотострелковому полку офицер улыбнулся и приказал:

— Подъём, арестант Кантемиров! Наступила пора выходить с чистой совестью на свободу, — старлей зашёл в камеру и протянул ладонь. — Похоже, Тимур, тебя выпускают.

— Да ну нах! — узник вскочил с «макинтоша» и поздоровался. — Ещё двое суток осталось. И комендант лично обещал мне ещё трое суток добавить — за распитие спиртных напитков на служебном месте.

— Выходи, товарищ. Я только что посыльного с приказом командира полка перехватил. Отпускает тебя с бойцами подполковник Болдырев. Так что, арестант, руки за спину и шагом марш к коменданту.

— Есть, руки за спину, товарищ старший лейтенант, — охотно выполнил команду пока ещё арестант Кантемиров.

Прапорщик уже привык заходить и выходить под конвоем в кабинет коменданта гарнизона. Подполковник Кузнецов сидел за своим столом и просто махнул на стул перед собой:

— Здорово, узник совести. Садись.

— Доброе утро, товарищ подполковник. И так сижу на губе. Я лучше постою.

— Как знаешь, прапорщик. Отпускает тебя с солдатами командир полка, — подполковник помахал листом бумаги в воздухе. — Тебе выговор с занесением в личное дело, сержанту Басалаеву выговор без занесения, а твоему Ромасу тоже выговор и отбытие в Союз. Будет тащить свою солдатскую лямку в Краснознаменном Прибалтийском военном округе.

— Справедливый приказ, — согласился арестант.

— Повезло тебе с командиром полка, Кантемиров. Я бы, всем вам троим, ещё по трое суток добавил.

— Мы полностью осознали свою вину и встали на путь исправления…, — начальник стрельбища встал по стойке смирно и посмотрел на коменданта честными прапорщицкими глазами.

— Не ёрничай, прапорщик. Как говорят в народе: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Подписывай документ и выходи во двор, жди своих солдат.

— Есть, не ёрничать и ждать, товарищ полковник, — Кантемиров наклонился над столом и подмахнул документ, даже не читая. Начальник стрельбища верил коменданту гарнизона на слово.

Кантемиров зашёл в кабинет под конвоем, а вышел во двор гауптвахты уже свободным гражданином своей необъятной Родины. Красота! Вот только пока давили высокие серые стены забора, губы и комендатуры. Надо быстрей выходить на простор немецких улиц. Да и заныканные банкноты приятно щекотали голень.

Это хорошо, когда есть на что отметить выход на свободу с чистой совестью. Хотя в армейскую тюрьму Тимур заходил без камня на душе…

Глава 6

Приставка

Арестанту пришлось ждать недолго… На крыльцо входа в исторические стены каземата вышли улыбающиеся сержант Басалаев и рядовой Драугялис. У Ромаса за спиной висел армейский мешок с ХБ. Не оставлять же караулу военное имущество…

Свободные люди радостно поздоровались, старший оператор возбужденно спросил:

— Товарищ прапорщик, до стрельбища на автобусе поедем? Покурить бы…