Южная пристань - Диана Удовиченко

Вскоре она принесла ему кофе на хрустальном подносе.

— У меня есть свободная комната, — сообщила Анжела. — Ты будешь там жить.

Сначала всё было прекрасно. Новая жизнь сквозь хрустальную завесу тумана, причудливыми узорами скрывающего прошлое, застилающего мысли и чувства. Прошлое… его словно бы и не было. Иногда Джону казалось, что он вообще не жил до этой реальности, что именно эта девушка с длинными, словно бы рано поседевшими волосами и синими, словно беззвёздное небо, глазами вытащила его из небытия, возможно, из своей фантазии, произвела на свет, как мать рожает ребёнка.

А иногда ему казалось, что вот-вот, и он ухватит воспоминания за тоненький хвостик, как клубок за выбившуюся из него нить. Потянет — и увидит всю картину целиком.

Всё было хорошо, пока он просто наслаждался жизнью, такими тёплыми объятиями красавицы, неспешными чае- и кофепитиями. Свежей выпечкой и обильными обедами, ужинами, проведенными на балкончике второго этажа, почти на крыше этого маленького домика, где так много солёного ветра, а весь горизонт залит голубыми волнами с белыми барашками.

Иногда в кафе приходил кто-то ещё, и уходил спать в одну из комнат второго этажа, почти не здороваясь с ними, словно не замечая их. Как обычный постоялец, который платит за гостиницу, и поэтому никогда не отчитывается, где он был и когда вернётся в следующий раз.

Джон замечал, что эти незнакомцы косились на Анжелу практически с ненавистью — так смотрит собака на цепи и в наморднике, которая мечтает укусить — но боится палки. Однако же, эти мужчины казались смирившимися с тем, что "укусить" свою "хозяйку" нет никакой возможности. В их глазах было поровну равнодушия, затаившейся боли и усталости.

То, что Анжела — не человек, он догадался практически сразу. Даже в постели она казалась лишь куклой, которая неумело притворяется живым человеком. Все его прикосновения и страстные объятия ей казались… интересными. Словно маленький ребёнок смотрит на что-то невиданное, вроде воздушного змея, и следит за ним немигающим взором, пытаясь понять, как и почему он летает и не падает.

Часто Джону казалось, что Анжела вообще ничего не чувствует, что у неё даже нервных окончаний нет, как у обычного, живого человека. Это в те дни, когда он позволял себе считать себя живым.

… В одну из ночей он отправился на берег и неподвижно сидел на мелком крошеве гальки, устало и с тоской глядя, как чайки бело-серыми вспышками чертят небеса, улетая по своим делам, вылавливая мелкую рыбёшку. Корабли манили его, хотелось попроситься на борт, умолять, чтобы его забрали отсюда, увезли куда-нибудь… всё равно куда, только подальше отсюда.

Он заночевал на берегу, практически всю ночь провёл, любуясь игрой лунного света, танцующего на гребнях волн, с отяжелевшей от бессонницы и тяжёлых мыслей головой и затёкшим телом.

… Теперь он уходил всё чаще, благо, Анжела не препятствовала, только давала ему с собой еду, и грустно смотрела, словно пытаясь понять, в чём она, демиург местного значения, ошиблась при создании "очередной ошибки природы".

Дни утекали, как морская вода сквозь пальцы. Теперь Джон практически поселился на берегу, так как другие здания города казались ему такими же заколдованными, как и кафе "Без названия", где всем повелевала Анжела. Впрочем, в последнее время и повелевать-то было некем.

Мало кто появлялся, чтобы нарушать покой хозяйки. Небольшой домик застыл в молчании, отражая только внешние звуки.

Несколько раз, когда он ночевал в своей спальне, иногда просыпаясь, то видел Анжелу, сидящую на стуле неподалеку от его постели. Она неподвижно сидела, уставившись на него тяжёлым взором, но в постель к нему больше не ложилась.

Тогда Джон демонстративно поворачивался к ней спиной и засыпал, таким образом выражая свой протест.

Однажды на берегу, он встретил старого пирата. По мнению Джона, мужчина был немного не в себе: пытался разузнать, нет ли у него какой-то карты, где крестиком обозначены сокровища. Но в основном ему понравилось беседовать с незнакомцем: тот словно бы пропах морем, и весь состоял из ветра, рвущегося наружу.

Тогда Джон ещё больше заинтересовался кораблями, и направился в порт, где часами гулял, наблюдая, как разгружаются и загружаются разномастные корабли, выглядевшие более чем странно. Ему почудилось, что в этом порту собрали коллекцию кораблей многих эпох, устроив импровизированный музей, только этот "музей" был живым, а коллекция — действующей.

С каждый кораблём, который отправлялся навстречу приключениям, Джон ощущал кусочек своей души, пытающейся отделиться и последовать за ним, полететь в виде чайки или альбатроса.

Тоска усиливалась с каждым днём, чем больше он понимал, что находится в клетке, как редкая и дорогая птица, которую скорее доведут до смерти, чем отпустят.

Джону вспоминались прочитанные произведения, где скряги так и умирали на грудах золота, но не тратили его.

Постепенно, кроме тоски, в нём начала созревать ярость. И однажды

Джон почти решился пойти на всё, даже если пресловутое "всё" означало смерть, то есть, по сути, "ничего".

В этот день, когда солнце почти скрылась за тучами, и он неподвижно сидел на гальке, застыв как изваяние, практически медитируя, решаясь на, возможно, самый безумный поступок в своей жизни, после которого нельзя будет всё вернуть, как прежде, он увидел Анжелу.

Та легко и быстро перемещалась по берегу, словно практически не касалась земли белыми туфельками. Белое платье казалось созданным из морской пены и белоснежных облаков.

Девушка села рядом, прямо на берег, вытянув ноги — при этом туфельки методично заливали волны, но она на это совершенно не обращала внимания.

— Ты хочешь меня убить? — спросила она. И тут же, без перехода, добавила:

— Кстати, я принесла тебе поесть, а то умрешь с голоду.

— Не знаю, — тихо ответил он, неожиданно ощущая себя с ней подругому, гораздо свободнее, чем раньше. И желание удавить её прямо тут немного уменьшилось, хотя и не исчезло совсем.

— Пойми, я никому не хотела причинить боль! — горячо воскликнула девушка, поправляя волосы, которые ветер задувал её в лицо. — Я лишь хотела сохранить… и защитить.

— Коллекцию рабов? — язвительно переспросил он.

— Да, коллекцию, — воскликнула она. — Но коллекцию любимых…

— Кукол? — любезно подсказал он.

Она резко замотала головой.

— Я просто хотела спасти… Вы, люди, такие странные: чтобы наполнить свой сосуд, совершаете ужасные вещи, даже жестоко убиваете друг друга, сначала духовно, а потом физически. Вы так же пожираете друг друга, как и животные, но не ради пропитания, а ради развлечения! И я сделала из тебя… из вас сосуды. Пустые — за это прости. Теперь вы ощущаете такую же тоску, как и я. Мы никогда не сможем наполнить свой "сосуд" смыслом и даже чувствами. Зато вы можете жить чувствами других, ощущая их гораздо ярче, чем когда-то свои… поэтому вам надо общаться с другими. И на этот раз поглощение людьми станет для вас безопасным — я об это позаботилась. Мне было легко на душе, когда я знала, что в этом городке, полном тёмных тайн и крови, а также нелёгких воспоминаний, вы можете ходить где угодно, и с вами никогда ничего не случится… никогда-никогда. Разве это плохо — знать, что никто и никогда не сможет поиграть с вами против вашей воли, только потому, что оказался сильнее?