Календарная книга - Владимир Сергеевич Березин

заполнялась пауза. Он слушал все эти ничего не значащие истории, пока не заболело где-то внизу живота — это была странная боль. «В романах бы написали “прихватило сердце”, — подумал он, — но какое тут сердце. Ничего неожиданного, к этому всё шло. Это просто начинается одиночество».

Он смотрел, как сын ест, и понимал, что видит его в последний раз.

Это был единственный и поздний ребёнок. Сын родился в тот момент, когда у многих уже появляются внуки. Новая семья не сложилась, и сын приезжал к нему только изредка. Каждый раз старик удивлялся, как он меняется. Он показал сыну старые фотографии — там он сам стоял на фоне школы, а потом в военной форме рядом со сгоревшим танком. Они с сыном были удивительно похожи, если бы изображение было не черно-белое, а цветное, можно было бы перепутать с юношей на фото.

Наконец они обнялись в прихожей, и сын хлопнул дверью. Вернее, хлопнул дверью сквозняк, да так, что на кухне что-то упало и покатилось. Старик смотрел из окна, как сын переходит двор и исчезает за углом. Сейчас мальчик вернётся домой и пробудет последнее время с матерью. Это нормально, иначе быть не может.

А на следующий день, как ни в чём не бывало, старик пошёл на службу в свой институт.

Институт занимался синхронизацией точного времени, и старику нравился царивший там порядок. Время текло неумолимо, вне зависимости от того, правильно его измерить или нет, но старику было важно, чтобы — правильно. Чтобы всё было учтено, и ничего не упущено — ни движение светил, ни вращение планеты. Ему нравилось вставать каждый день в одно и то же время и так же ложиться, чтобы не опоздать на работу. Многочисленные часовые механизмы, окружающие его, казались не измерителями, а приборами, вырабатывающими время. Оно будет всегда, даже когда погаснут звёзды, просто вырабатывать его будут иные машины, пока никому не известные.

Наступила весна. Старик давно запланировал поездку на дачу и теперь не стал её отменять. Он долго ехал и вылез из машины прямо в пахнущий цветением мрак. Что-то было не так, но, только проснувшись, он понял, что его удивляет. Не стало слышно криков детей. Было непривычно тихо.

Оглядывая свой участок, старик увидел, что всюду между постройками проросла сорная трава. Раньше сына было не заманить на дачу, у него всегда находились важные дела, стоило сказать, что на даче не копано и не кошено. Старик вспомнил, какие глаза были у сына, когда ему рассказали про то, как отец в его возрасте на этих грядках то закапывал, то выкапывал картошку, а воду на полив таскал с колодца.

Теперь ветер шевелил жухлой травой и раскачивал борщевик — звонкий, оставшийся стоять плотным коричневым лесом ещё с осени.

Старик нашёл бутылку, давно припрятанную в буфете, забрался на второй этаж и принялся пить, глядя поверх сосен.

Сын приезжал сюда последний раз совсем маленьким. Тогда в куче гнилых дров они обнаружили ёжа, которого внесли в дом. Ночью старик, который не чувствовал ещё себя стариком, а, наоборот, молодым отцом, проснулся от топота и понял, что сын тоже не спит, зачарованно слушая, как еж хлопотливо бегает по полу.

В этот момент отец вспомнил, как они вместе ходили в школу. Нужно было перейти несколько улиц, и их путь лежал мимо рыбного ресторана, в стене которого было огромное окно, вернее — стенка аквариума. Там копошились какие-то морские обитатели, неспешные омары и гигантские раки. Все они шевелили клешнями, усами и прочими своими отростками, бесцельно копошились — и всё это их так завораживало, что старый и молодой путешественники несколько раз опаздывали к первому звонку.

Лёжа в ночи рядом с сыном, он вспомнил этот аквариум, представив, как потом, уже при свете дня, сверху в зелёный водяной мир проникает сачок и, прицелившись, вытаскивает одно из бессловесных существ, удаляя его из временной жизни на витрине.

Наутро отец потребовал выпустить ежа, хотя сын чуть не заплакал.

А теперь, став стариком, он сидел на втором этаже, пустом и гулком, и пил, пока не кончилась бутылка, после чего заснул быстрым и торопливым сном без сновидений.

Вернувшись в город, старик отправился к давнему другу. Сейчас он редко выбирался из дому, но это был хороший повод, горький и страшный, как болезнь. С этим человеком старик часто созванивался, но последнее время они больше говорили о чужих врачах и своих болезнях.

Был у них третий, их однокурсник. Он вносил разнообразие во встречи сальными шутками и тостами, в нём горело какое-то удивительное жизнелюбие и жадность к удовольствиям. Тогда они ещё встречались друг у друга по очереди, пили и ели что-то вредное, запрещённое теми самыми врачами. Но третий умер несколько лет назад, а оставшиеся как-то перестали видеться. Теперь голоса в телефонной трубке вполне хватало для общения.

Сперва старик озирался в квартире друга, которая теперь казалась незнакомой. В комнате царил полумрак, поэтому холостяцкий беспорядок был незаметен. Со стены на старика задорно глядела смеющаяся женщина, имя которой он давно забыл.

— Ты что делал вчера? — спросил друг, ставя на стол сковородку с непонятной жирной дрянью, посыпанной зеленью. Они сдвинули рюмки, причём хозяин перед этим проглотил какую-то таблетку.

— Ездил на дачу. Пусто там, кому всё это нужно теперь?

— Раньше, что ль, было нужно?

— И то верно.

— У тебя адаптация. Вы жили порознь, поэтому ты легче всё это переживаешь. Другие — куда хуже.

Старик про себя подумал, что это не так. Он помнил, что как-то зимой сын снял шапку, а голова у него стала кубической от этой прямоугольной шапки. Мальчик смотрел на него, хлопал глазами, и не мог понять, отчего отец улыбается. А старик чувствовал, как сентиментальность бродит в нём, как брага, и мгновенно выжимает слёзы. «Нет, — подумал он, — частота встреч ничего не решает, наоборот. Выдуманная любовь всегда крепче обычной». А друг между тем продолжал:

— Я тебе ведь рассказывал, что у моей бывшей оба сына получили повестки. Так вот она теперь ходит в Родительское общество. На своих заседаниях они показывают друг другу фотографии детей и читают их школьные сочинения. Такие посиделки на кладбище. Мертвечина, прям хоть ложкой ешь.

Старик вспомнил свою соседку. Её дочь получила повестку и пропала через три дня. Ещё через неделю женщина убрала квартиру, разложила все вещи по коробкам и вымыла окна. Последнее окно она не стала закрывать, встала на подоконник и вылетела прочь — не вверх, а вниз. Он вспомнил эту